***
Выйдя из метро, он сразу позвонил командиру. Тому оставалось ехать ещё минут пятнадцать, и Гущин успел сжевать порцию шаурмы и запить бурдой кофейного цвета из ближайшего автомата. Как только он выбросил стаканчик в урну, к остановке подъехал знакомый серо-коричневый «Форд». Зинченко вышел из машины, обошёл её спереди, пожал Гущину руку и неожиданно попросил: – Можешь дальше сам? У меня глаза слипаются, я бы подремал. Гущин удивлённо кивнул и сел на водительское место. – Я кресло отодвину? – Как тебе удобно. Спасибо, – Зинченко сел на пассажирское сиденье и сразу же закрыл глаза. Выглядел он неважно, но спрашивать о причинах Гущин не решился. Поначалу он даже подумал, что командир закрыл глаза, чтобы не говорить ни о чём по дороге, но через несколько минут, бросив очередной взгляд вправо, Гущин увидел, что голова Зинченко была безвольно опущена, весь он слегка сполз вниз и почти повис на ремне безопасности. Командир, несомненно, крепко спал. Зинченко предусмотрительно положил временный пропуск на парковку, который ему накануне выдал Шестаков, в подстаканник, поэтому можно было не будить его раньше времени. Гущин припарковал машину, посмотрел на часы, увидел, что до назначенного времени оставалось ещё полчаса, и решил дать Зинченко ещё немного поспать. Рассматривать спящего человека казалось неправильным, и несколько минут Гущин старательно смотрел в окно, после чего всё-таки не выдержал и повернулся к командиру. Ничего особенного. Довольно крупные уши, прямой нос, заметные носогубные складки, очень коротко подстриженные тёмные волосы с пока ещё единичными седыми волосками. С опущенными вниз уголками, плотно сжатые даже во сне губы. Он вовсе не казался Гущину привлекательным. Собственно, Гущин никогда и не задумывался о том, что может значить слово «привлекательный» применительно к мужчине. Тем более к командиру. Тем более к Зинченко, которого он до недавнего времени вообще втайне подозревал в принадлежности к неотличимым от людей роботам, наподобие тех, что описывал Азимов в «Стальных пещерах». В голову заглянула быстрая и жаркая мысль: прямо сейчас запустить руку в брюки командира или, по крайней мере, разбудить его каким-нибудь отчаянно грубым по форме и разнузданным по содержанию предложением, от которого тот не смог бы отказаться. Мысль Гущин с позором изгнал, да и пятнадцать минут, которые он отвёл Зинченко на сон, уже закончились. – Леонид Саввич! – тихо позвал он и тронул командира за плечо. – М? – Зинченко проснулся, с трудом сфокусировал взгляд и спросил: – Приехали? – Ага, пора идти уже. – Чего сразу не разбудил? – Выглядите хреново, хотел вам поспать дать. – Спасибо, – вылезая из машины и потягиваясь, сказал Зинченко. – Валера заявился в три ночи пьяный и весь в крови – подрался с кем-то. Говорит, честь дамы защищал. – Это он может, – согласился Гущин. – Сильно его? – Да нет, когда помыли, выяснилось, что только нос разбит и костяшки пальцев сбиты. Кстати, что с твоими? – не мог не заметить, чтоб его. – Да… Стену побил. – Успешно? – хмыкнул Зинченко. – Как видите, – повертел заклеенной рукой Гущин. – Так и что Валера? – Да ничего Валера, дома отсыпается. Я как только понял, что он в порядке, обратно спать ушёл, но только на полтора часа получилось. И рейс сегодня тяжёлый был, два пассажира бизнес-класса напились и потребовали, чтобы стюардесса им стриптиз станцевала. – Охренеть. А вы что? – Что я-то, у меня штурвал. И второй пилот, который, слава богу, приказам подчиняется. Почти уже аварийную посадку в Питере запросил, но этих… – он не договорил, – другие пассажиры зафиксировали. Ну и решили уже лететь до места назначения, меньше часа оставалось. Зато стюардесса прибежала в кабину и у меня на груди до самой Москвы рыдала, еле выгнали, чтобы снижение начать. – О, смотрите, там, кажется, кофе продают! Хотите? – Хочу. Опоздаем минут на пять, ну и чёрт с ними.***
– Здравствуйте, меня зовут Карина, а вы Леонид Саввич? – Да. Очень приятно, – вежливо кивнул Зинченко. – А вы Алексей Игоревич? – Да просто Лёша, – улыбнулся Гущин. Зинченко посмотрел на него с неодобрением. – Пойдёмте, я вас на грим провожу. – Куда?! – воскликнули пилоты хором. – На грим, – засмеялась девушка. – Да не пугайтесь, вы мужчины, так что вам просто тон кожи выровняют и припудрят. – Всю жизнь мечтал выровнять тон кожи и припудриться, – едко заметил Зинченко. – А без этого совсем нельзя? – Нельзя. Иначе будете на записи сине-зелёными, как водоросли. Грим занял добрых двадцать минут. Гримёр попрощался и вышел, а Гущин предложил: – Давайте селфи сделаем? Когда ещё в таком виде будем? – Не знаю, как ты, а я вот очень надеюсь, что никогда, – съязвил командир, рассматривая в зеркале своё бронзовое лицо и вытаскивая из-за воротника рубашки салфетки. – Если вы готовы, давайте в студию пройдём, – позвала их Карина из коридора. – Секунду! Гущин, китель мой передай, – попросил Зинченко. Гущин снял с вешалки китель с четырьмя галунами, но вместо того, чтобы вложить его в вытянутую вперёд руку, подошёл к Зинченко сзади и галантно подал китель командиру – будто даме. Зинченко повернул голову, наткнулся на озорной взгляд, усмехнулся и, к удивлению Гущина, засунул руки в рукава без каких-либо комментариев. Обрадовавшись такому послушанию, Гущин тщательно расправил китель на плечах Зинченко и – неожиданно даже для себя самого – поцеловал командира в верхнюю часть шеи, у самой мочки уха. – Тебе что, тринадцать? – скучным голосом спросил Зинченко, даже не посмотрев на него, и вышел в коридор.