Какие-то люди ходили вокруг, светили в лицо огромными лампами, просили то положить локоть на ручку кресла, то расставить ноги на определённую ширину, то расстегнуть китель, то застегнуть, цепляли к лацканам какие-то устройства. Неизвестная девушка подкралась со спины и начала приглаживать волосы Гущина гелем. От ламп быстро стало жарко и захотелось снять китель, а лучше бы и рубашку заодно. Зинченко, казалось, переносил мучения стоически, а Гущин уже был готов взорваться, когда в студию вошёл, широко улыбаясь, представительный мужчина со смутно знакомым лицом. Он представился, пилоты тоже. Рукопожатия, бессмысленный обмен любезностями, несколько глупых вопросов на камеру, чтобы отрегулировать звук.
– Давайте начнём с самого начала, – наконец заговорил ведущий. – Я правильно понимаю, что вы сами услышали сигнал бедствия, приняли решение лететь на Канву спасать людей?
– Не совсем так, – осторожно начал Зинченко. – Мы не на флоте, где тонущий корабль сам подаёт сигнал бедствия всем находящимся поблизости судам. Нам сообщили о ситуации диспетчеры нашей компании, предоставили всю имевшуюся на тот момент информацию о погодных условиях, но окончательный выбор оставили нам.
– Почему?
– Ну, потому что эвакуация людей с территории третьих стран не входит в наши должностные обязанности. Компания не могла заставить нас туда полететь.
– Но вы полетели. Как было принято это решение?
– Я, как командир корабля, спросил мнение двух вторых пилотов, Алексея Гущина, который сейчас сидит в соседнем кресле, и Александры Кузьминой. Они оба высказались за то, чтобы лететь на Канву, и с учётом этого я принял окончательное решение.
– А вам было страшно?
– Да, – ответил Зинченко.
– Нет, – сказал Гущин.
– Нет? – удивился ведущий. – А почему нет?
Гущин смутился.
– Наверное, просто характер у меня такой, я заранее вообще ничего обычно не боюсь.
– А когда вы взлетали по горящей полосе, тоже не боялись?
– Тогда уже боялся, конечно. К тому моменту я уже видел и боль, и смерть, и кипящую лаву практически под ногами.
– Ну, мы забежали вперёд. Леонид Саввич, вы можете вкратце рассказать, что происходило в аэропорту, когда вы совершили посадку?
– Да, конечно, – кивнул Зинченко и начал рассказывать. Было видно, что он хорошо подготовился к этому вопросу, и к пятой минуте его размеренной речи Гущина начало клонить в сон.
– Алексей, а как вы решились поехать за второй группой пострадавших? Командир приказал? – не так прост, видимо, этот ведущий.
– Нет, приказа не было, – проснулся Гущин и посмотрел на Зинченко, но ничего по его взгляду понять не смог. – Я спросил разрешения и получил его.
– А как же вы могли разрешить пилоту и, как я понимаю, одному из бортпроводников заниматься совершенно посторонними делами? – с выражением искренней заинтересованности спросил ведущий командира.
– Алексей не совсем прав, я не давал разрешения как такового. Это было коллегиальное решение, мы приняли его всем экипажем, – по движению его челюсти Гущин заметил, как тяжело Зинченко дались эти слова.
– А почему именно Гущин отправился работать спасателем? Почему не Кузьмина? Потому что она слабая женщина? – сволочь, провоцирует!
– Гущин в тот момент был стажёром, Кузьмина – пилотом компании, – холодно ответил Зинченко. – Разумеется, мне было важнее оставить рядом с самолётом Кузьмину.
Гущин прекрасно понимал, почему Зинченко отвечал именно так, но ему всё равно стало обидно.
– Алексей, а вам не было неприятно, что командир считал Кузьмину, женщину, более квалифицированным пилотом?
– Она и была более опытным и квалифицированным пилотом, – стиснув зубы, процедил Гущин.
– Я не понимаю, к чему этот акцент на поле? Профессия пилота не связана с большими физическими нагрузками. Пол пилота не имеет абсолютно никакого значения, – добавил Зинченко.
– А это правда, что у вас с Кузьминой был роман? – неожиданно спросил ведущий.
Гущин беспомощно посмотрел на командира. Тот успокоил его взглядом и с металлическими нотками в голосе отчеканил:
– На вопросы о личной жизни Алексей отвечать не будет. Я, разумеется, тоже, можете даже не пытаться их задавать.
– Хорошо, хорошо, – поднял руки ведущий, фальшиво улыбаясь. – Расскажите тогда о ваших отношениях между собой. Если меня правильно информировали, на момент того полёта вы, Леонид Саввич, были инструктором, а Алексей – вашим учеником?
– Стажёром. Это принципиальная разница, потому что стажёром авиакомпании можеть стать только сертифицированный пилот. Этап стажировки нужен не для обучения лётному делу, а для ознакомления с внутренними правилами компании, маршрутами и так далее.
– Я понял. Итак, инструктор и стажёр. Что-то изменилось в ваших отношениях после всей этой истории? – он внимательно посмотрел Гущину в глаза, безошибочным журналистским чутьём определив, что именно от Гущина стоит ждать эмоциональной реакции.
– Д-да, – неуверенно протянул Гущин и притих, радуясь тому, что слой грима надёжно скрывал настоящий цвет его лица. Мысли носились в голове быстро и разнонаправленно, как будто кто-то неизвестный играл ими в гольф. В какой-то момент Гущину даже всерьёз почудилось, что его рука всё ещё испачкана спермой командира, и он даже украдкой бросил на неё взгляд – проверить.
– Разумеется, наши отношения изменились, – обманчиво равнодушным тоном подхватил Зинченко. – По крайней мере, могу сказать за себя, что если стажёру-Гущину я доверял не больше и не меньше, чем любому другому хорошему стажёру, то после всей этой истории в вопросах управления самолётом я доверяю ему как себе.
– То есть вы бы повысили его сразу до командира воздушного судна?
– Я этого не говорил, – возразил Зинченко. – Во-первых, это не в моей компетенции. Во-вторых, Гущин этого, безусловно, достоин, но существуют жёсткие правила: ему сначала необходимо налетать определённое количество часов. Ни один самый гениальный пилот мира это правило обойти не может. Такие правила, кстати, и составляют залог безопасности пассажиров.
– А вы стали больше доверять командиру? – спросил ведущий у Гущина.
– Больше, чем я ему доверяю, доверять в принципе нельзя, – и он с вызовом посмотрел на Зинченко. Тот едва заметно скривил губы.
Их промучили ещё часа полтора, после чего отпустили. Гущин готов был ехать домой напудренным, лишь бы поскорее сбежать из «Останкино», но Зинченко настоял на том, чтобы им выдали «что-нибудь, чтобы смыть с лица эту дрянь». Стоя над раковиной в туалете и выбрасывая в урну бежевые ватные тампоны один за одним, Гущин не решался даже посмотреть в сторону командира, который, вероятно, занимался тем же самым. Повернулся он только когда услышал шум воды: Зинченко закончил протирать лицо жидкостью из флакона со страшной надписью «Лосьон для снятия макияжа» и умывался. К удивлению Гущина, выглядел командир гораздо лучше, чем несколько часов назад в машине.
***
– Хотите, я поведу? – предложил Гущин.
– Не надо, я спать уже не хочу. Садись.
Гущин послушно забрался на пассажирское место.
– Радио включи, пожалуйста, – командир явно не был настроен на беседу, и Гущин уткнулся в телефон.
***
– Вылезай, приехали.
– Спасибо!
– Не за что!
Гущин нехотя вышел из уютной машины и направился в сторону подъезда. Медленно поднялся на свой этаж, открыл дверь. Отец должен был уже спать, но в кухне почему-то горел свет. Забыл, что ли? Он вошёл в кухню и увидел отца на полу, в странной скрюченной позе.
– Папа! – Гущин кинулся к нему и увидел открытые глаза, которые смотрели на него… умоляюще? и еле двигающиеся полуоткрытые губы. В уголках губ собралась слюна, а изо рта доносилось какое-то сипение. Отец явно пытался что-то сказать. – Господи, папа!
«Инсульт,» – подумал Гущин, и волоски на шее встали дыбом. Он позвонил в «Скорую», сначала прокричал адрес, потом сбивчиво ответил на несколько вопросов оператора, с ужасом осознав, что не помнит, сколько отцу полных лет. Посмотрел на отца, погладил его по голове и нашёл в памяти телефона второй номер, набрать который ему в тот момент показалось совершенно естественным.
– Да? – раздражённый голос в трубке.
– Леонид Саввич, у папы, кажется, инсульт! Он на полу лежит и не шевелится, и не может говорить. Я не знаю…
– «Скорую» вызвал? – перебил Зинченко.
– Да.
– Обычную?
– Ну да, а какую надо?
– Отменяй вызов, звони в любую платную. В интернете номер найди. Я сейчас буду. Номер квартиры какой?
– Пятьсот тринадцать. Зачем платную?
– Обычная обязана в дежурную больницу везти, а платная повезёт куда скажем. Давай, и дверь открытой оставь, чтобы не бегать.
Гущин добежал до входной двери, открыл её, потом вернулся в кухню, сел на пол рядом с отцом и взял того за руку. Рука была холодной, и он начал её тщательно растирать.
