***
– Как отец? – вгрызаясь в свежую булочку, спросил Зинченко. – Лучше намного, гулять на улицу выходит, по две книги в день читает. Ещё бы удалось его уговорить в санаторий поехать. – Отказывается? – Ага. Говорит, мол, что он, баба – по курортам разъезжать. – А ты пообещай пишущую машинку туда отвезти, чтобы он там работать мог. – А это мысль, – задумался Гущин. – Вечером пойду к нему – предложу. – О Ларине слышно что-то? – Ой, я ж ему в последний раз в ещё пятницу звонил. Его со дня на день вроде как выписать должны, надо будет позвонить сегодня. – А пока с Молчановым? – Ага. – Всё нормально? – Ага. Я говорю, он молчит, все довольны, – немного повеселел Гущин. Зинченко понимающе кивнул. – Ну что, кофе допил? Пойдём на медосмотр тогда, раньше сделаем – меньше мороки.***
Когда они поднялись по трапу, Андрей обрадовался им как родным, и Гущин даже не стал обижаться на то, что его никто не предупредил, что с ними вообще полетит бортпроводник, не говоря уже о том, кто именно это будет. Андрей что-то быстро зашептал на ухо командиру, но Гущин, как ни прислушивался, сумел разобрать только слова «журналисты» и «достали». Впрочем, когда Андрей повернулся к самому Гущину, оказалось, что командиру досталась цензурированная версия событий, потому что в действительности бортпроводник имел в виду, что «эти уроды» его уже «вконец заебали» просьбами попозировать то на одном кресле, то на другом, изображая для настраивавшего камеру оператора то Зинченко, то Гущина. Взаимные представления и расшаркивания заняли добрых десять минут. Молодой и юркий оператор Саша (Гущин бросил быстрый взгляд на командира: интересно, тот тоже отметил, что третьим в кабине по иронии судьбы будет человек по имени Саша), немолодой и тяжёлый режиссёр Константин Васильевич («можно-просто-Константин») и ослепительная блондинка Лара. Блондинка Лара, судя по бегающему взгляду, пыталась прикинуть, с кем из пилотов будет разумнее пофлиртовать, поэтому протянула руку не для пожатия, а для поцелуя, и после того, как Гущин едва не вывихнул ей плечо, дёрнув кисть вверх вместо того, чтобы наклониться к ней самому, остановила свой выбор на командире, проигнорировав даже недвусмысленно сверкавшее на его безымянном пальце кольцо. Гущин одобрил выбор девушки и вздрогнул от мысли о том, что сам с удовольствием поцеловал бы руку командиру. Далее последовал долгий и нудный инструктаж, во время которого Зинченко пытался донести до собравшихся, что во время взлёта и посадки в кабине может находиться только оператор, причём пристёгнутый и в кресле третьего пилота, а если кто-то из находящихся в салоне попытается встать до набора нужной высоты, то Андрей не только может, но и обязан будет зафиксировать нарушителей с помощью подручных средств. Лара попыталась возразить, что никому, кроме командира, не позволит себя фиксировать, но Зинченко таким волнующим голосом сообщил ей, что командиры не любят непослушных пассажиров, что она порозовела и пообещала быть хорошей девочкой. Гущин и Андрей синхронно поморщились и столь же синхронно восхитились невозмутимостью Зинченко. Андрей встал на цыпочки и шепнул Гущину, что с удовольствием бы зафиксировал Лару в туалете на всё время полёта. Гущин хихикнул и энергично закивал, в результате чего удостоился фирменного взгляда командира, в котором явственно читался немой вопрос: «Как ЭТО попало на борт и почему я до сих пор его терплю?» Переговоры с диспетчером, ожидание в очереди на взлёт, чтение чеклистов. Всё как обычно, как делалось уже сотни раз. В соответствии с пожеланиями режиссёра, взлетать должен был Зинченко, а сажать самолёт Гущин, и второго пилота этот план полностью устраивал – до того момента, как командир потянул штурвал на себя и Гущин впервые, несмотря на многие часы, проведённые с Зинченко в одной кабине, обратил внимание на его руки. Красивые? Да нет, ничего особенного. Обычные руки, мужские, сильные, сжимающие штурвал, как будто… У Гущина потемнело в глазах и он тут же вспомнил, как во время интервью закружилась голова, когда ему примерещился связанный со своими собственными руками… эпизод, и мысли было уже не остановить, и дыхания перестало хватать, и сидеть стало дико неудобно, и этот чёртов оператор за спиной. Сердце колотилось так, что никакая медкомиссия к полёту бы не допустила, кольцо на пальце командира издевательски поблёскивало в солнечных лучах, и что-то предательски тянуло в районе солнечного сплетения. Недавний порнографический сон начинался примерно так же, но во сне посторонних в кабине не было. Как и кольца на пальце командира.