Убить бабочку

      Прежде чем включить автопилот, Зинченко бросил взгляд на Гущина, и ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, что происходит со вторым пилотом. Короткое дыхание, расфокусированный взгляд, искусанные губы и странная неудобная поза: левое бедро поднято неестественно высоко, вероятно, с целью скрыть от посторонних глаз слишком явное возбуждение. Наблюдать за Гущиным в таком состоянии было любопытно, но Зинченко не радовала перспектива разделить это зрелище со всей съёмочной группой, поэтому он нажал на кнопку автопилота, повернулся к оператору Саше и сказал:       – Высоту мы набрали, можете отстегнуть ремень. И я попрошу вас выйти на несколько минут, нужно поговорить с диспетчером без камеры.       – Что-то не так? – забеспокоился оператор.       – Всё так, но выйти я вас всё равно прошу.       – А если я откажусь, то прикажете, я правильно понял? – уточнил Саша.       – Но вы же не откажетесь, – c утвердительной интонацией произнёс командир.       Саша вздохнул, отстегнул ремень, встал и вышел.       – Ты как? – Зинчено сразу же сбросил маску невозмутимой уверенности и повернулся к Гущину. Тот опустил голову.       – Извините, Леонид Саввич.       – Не за что извиняться, всякое бывает. Голова кружится?       – Немного.       – Что ж мне с тобой делать? – задумчиво спросил командир.       – У меня есть идея, но вам не понравится.       – Не сомневаюсь, – согласился Зинченко. – Шутишь – уже хорошо.       – Ну можете хотя бы…       – Даже не думай.       – А потом?       – Что – потом?       – Когда вернёмся?       – Вот когда вернёмся – тогда и поговорим.       – Значит, как всегда, не поговорим, – вздохнул Гущин.       – Так, герой, ты лучше скажи, через двадцать минут будешь готов самолёт сажать?       – Не знаю.       – А кто знать должен? – тяжело вздохнул Зинченко. – Ладно, план такой: я развлекаю этих… товарищей, ты берёшь у Андрея пару бутылок с водой и лёд, идёшь в туалет, умываешься и приводишь себя в порядок.       – Лёд? – в ужасе переспросил Гущин.       – К вискам приложишь, – c тоской в голосе ответил командир. – Только в носовой платок заверни. Есть платок у тебя?       – Угу.       – Держи второй, – командир протянул Гущину аккуратно сложенный кусочек ткани.       – Спасибо.       – Только не вздумай там… – командир выразительно посмотрел на Гущина. – В сон потянет – за штурвал не пущу.       Гущин кивнул и запихнул командирский платок в рукав кителя. Зинченко включил связь с салоном и бархатным голосом пригласил съемочную группу в кабину. Когда Андрей открыл дверь и на пороге показалась Лара, командир улыбнулся.       – Гущин, идите пока в салон, а я покажу остальным, как устроена кабина.       Лара тут же прошла вперёд и села в гущинское кресло. Зинченко наклонился к ней и доверительно попросил ничего не трогать.       Гущин попросил у Андрея воды и льда, сославшись на неожиданный приступ мигрени, и заперся в тесном туалете. Сел на крышку унитаза, пристроив холодную бутылку между ног, взял два кусочка льда и, обернув каждый в платок, приложил к вискам. Командирский платок пах знакомой туалетной водой, и это обстоятельство не позволяло сосредоточиться на ощущении холода. Гущин вытащил кусочек льда из платка, засунул мокрую тряпку в карман брюк, а лёд снова приложил к виску. Гущин стал тихо, но вслух проговаривать посадочный чек-лист. Понемногу становилось легче. Через некоторое время, когда лёд у висков почти растаял, а бутылка выполнила свою задачу, в дверь поскрёбся Андрей.       – Ты живой?       Гущин встрепенулся, выбросил лёд, сделал несколько глотков воды и вышел. Андрей смотрел на него обеспокоенно.       – Всё нормально. Как там в кабине?       – Да что там может быть, Зинченко девицу развлекает, понравилась, видимо. Саша этот с камерой все углы уже облазил, разве что вот в сортир не заходил. Иди давай, тебя там ждут.       В кабине Гущину явно обрадовались все, кроме Лары, которой пришлось уступить второму пилоту кресло.       – Ну что? – Зинченко вопросительно посмотрел на Гущина. Тот уверенно кивнул в ответ.       Константин Васильевич прочистил горло и обратился к Гущину:       – А ведь вы слева сидели, когда в Петропавловске садились?       – Ну да, – ответил он.       – Может быть, и сейчас слева сядете?       – Не сядет, – отрезал Зинченко. – Вы же якобы снимаете регулярный рейс? А на регулярном рейсе второй пилот сидит справа.       – А почему? – спросила Лара.       – С командирского места некоторые действия удобнее совершать, – туманно       ответил командир.       – Ну неудобно же почти из-за спины снимать, а встать вы не даёте.       – Сядем – сажайте Гущина в моё кресло и снимайте, сколько вашей душе угодно.       Саша насупился.       – А, и нам нужно будет снять, как вы через рамки проходите! – вдруг вспомнил он.       – А предупредить не могли? – недовольно переспросил Зинченко.       – Забыл. Ну, это недолго.       – Я надеюсь, – командир повернулся к Гущину. – Башню вызывай. Оператор остаётся, остальные – в салон.

***

      Когда к самолёту подогнали трап, Зинченко под надуманным предлогом задержал Гущина в кабине.       – Зачёт, Гущин, – искренне сказал он и хотел потрепать второго пилота по плечу, но тот схватил командира за плечи, притянул к себе и поцеловал так отчаянно, что Зинченко сначала не посмел его оттолкнуть, а потом уже и не мог.       – Cтоп… прекрати, – хрипло зашептал он через несколько минут, когда Гущин оторвался от его губ и принялся целовать шею. – Нас ждут.       – Пусть… думают… что хотят…       – Лёша… – командир прочистил горло. – Лёша! Послушай меня. Сейчас мы пройдём с ними через эти чёртовы рамки и поедем к тебе, в гостиницу, куда хочешь. Отпусти.       – Обманете же, – отстранился Гущин и посмотрел командиру в глаза.       – Нет.       – Слово даёте?       – Да.       Гущин ещё раз коротко коснулся губами губ командира и наконец отпустил его. Несколько минут ушло на то, чтобы отдышаться, расправить воротники, пригладить волосы и выпить воды. По трапу Зинченко спустился первым – и сразу же, слегка улыбаясь, направился к Ларе. Андрей странно посмотрел на Гущина, и тому показалось, что бортпроводник совершенно точно знал, что только что происходило в кабине. Все шестеро сели в микроавтобус и поехали к терминалу. Там они попрощались с Андреем, который, пожимая Гущину руку, снова странно на него посмотрел, но ничего не сказал. Гущин подумал о том, что с Андреем нужно будет осторожно поговорить. Когда-нибудь потом.       Пройти через рамку Саша заставил пилотов пять или шесть раз, пока результат его не удовлетворил. Они попрощались, Лара вручила свои визитные карточки обоим пилотам, но выразительно посмотрела только на командира. Тот почтительно кивнул и поцеловал ей на прощание руку.       – А зачем она вообще была нужна? – спросил Гущин, когда съемочная группа отошла на достаточное расстояние.       – Ты меня спрашиваешь? – удивился Зинченко. – Я даже зачем Константин этот приходил не понимаю. Куда мы?       Гущин сглотнул.       – Не передумали, значит.       – Мне вообще это не свойственно.       – Давайте ко мне.       – Ты на машине?       – Нет. Надеялся, что подвезёте.       – Оптимист, – фыркнул Зинченко. – Хочешь, сначала к отцу завезу.       – Нет уж. Я ему утром звонил, у него нормально всё. Ненормально – у меня.       Зинченко внезапно начал рыться в кармане, а потом вытащил вибрирующий телефон.       – Зинченко, слушаю, – сказал он в трубку. – Да, здесь. Нет, мы закончили. Проходил. Что, прямо сейчас? Сколько времени у меня? Понял.       Он убрал телефон и, не глядя Гущину в глаза, сказал:       – Синицын умудрился руку сломать, рейс в Питер срывается, а я, понимаешь, уже в терминале и медосмотр прошёл.       Гущин стиснул кулаки и прикусил губу.       – Я понимаю. Времени сколько у вас?       – Два часа.       – Не хотите душ принять?       – В каком смысле? – не понял Зинченко.       – В прямом. Пойдёмте в душевую.       – Да ты с ума сошёл, там люди!       – Не в кабинках же. Пожалуйста.       – А пойдём, – решился командир, и Гущин разве что не запрыгал от радости.

***

      В раздевалке никого не было, но на вешалке висел чей-то китель, а в дальней кабинке шумела вода. Пилоты разделись, завернулись во взятые из специального ящика чистые полотенца, и Гущин почти бегом бросился в ближайшую кабинку – подальше от той, в которой кто-то мылся.       – Включи воду в соседней, – шепнул Зинченко, догнав его. – А то мы, знаешь ли, в раздевалке два кителя оставили.       Гущин выполнил просьбу, а затем втолкнул командира в кабинку, сорвал с них обоих полотенца и повесил на крючок, включил воду на полную мощность и с тихим полувздохом-полустоном прижал командира к кафельной стенке.       – Тише, ради бога, – прошипел Зинченко в шею партнёру и, наклонив голову ещё ниже, лизнул надключичную ямку.       – Кусаться можно? – очень тихо спросил Гущин.       – Постарайся несильно, – едва успел ответить командир, как Гущин уже прихватил зубами его плечо.       – Леонид Саввич, я… – он запнулся, и командир приложил палец к его губам, а затем оттолкнул к противоположной стене и опустился перед ним на колени. Огладив Лёшкины бёдра, Зинченко обхватил его член рукой и сделал несколько быстрых движений. Потом облизнул головку, от чего Гущин вздрогнул и прикусил щёку изнутри, чтобы не застонать, и осторожно взял головку в рот.       – Это… не обязательно, – выдавил Лёшка, но командир взглядом посоветовал ему заткнуться, и он закрыл глаза, прислонившись затылком к холодному кафелю.       Зинченко сначала сам попытался подобрать правильные темп и глубину, но получалось не очень и мешали зубы. Тогда он положил Лёшкины руки на собственные плечи, прося помощи и подсказки, и Гущин отозвался – сначала несмело, а потом уверенно и ритмично. Совсем скоро командир понял, что у него осталось не более нескольких секунд на то, чтобы отодвинуться, и успел принять решение этого не делать, но точный момент угадать всё-таки не успел, и часть спермы выплеснулась на его губы и подбородок. Гущин вздрогнул ещё несколько раз и с тихим всхлипом сел на пол. Когда его взгляд снова стал осмысленным, Зинченко взял его руку и положил на собственный член.       – Встаньте, – хрипло, но твёрдо попросил Гущин.       – Ты тоже… не обязан.       – Я хочу.       Командир встал, Гущин легко и осторожно поцеловал головку его члена, и этого оказалось достаточно, чтобы он резко вздохнул и прошептал:       – Осторожно!       Это только придало Лёшке решительности, и он вобрал член командира в рот целиком. Зинченко запустил руку в волосы партнёра и сразу же почувствовал знакомые короткие судороги. Ему пришлось сделать шаг назад и прислониться к стенке. Не поднимаясь с пола, Гущин обнял его за бёдра и потёрся гладко выбритой щекой о командирский живот.