Убить бабочку

      – Савва сегодня столько грибов с утра набрал, я вот только чистить закончила, – сказала Вера Николаевна, обнимая сына, и подмигнула. – И тебе с картошечкой поджарила.       На улице было темно, и синяк на лице Зинченко она разглядела только на веранде.       – Господи, сынок, что случилось?       – Да на кухне поскользнулся – и об угол табуретки, вот так неудачно. Пришлось отпуск за свой счёт брать, не пассажиров же пугать, – он устало улыбнулся. – Зато, видишь, пять дней свободен.       – А сюда-то надолго?       – Да как раз на эти дни.       – А Ирочка-то не против?       – От Ирочки я, мам, ушёл, – виноватым голосом сказал Зинченко и начал перекладывать продукты из пакетов в холодильник.       – Как ушёл? – тихо и растерянно спросила Вера Николаевна. – Поссорились?       – Нет, не поссорились. Можно, я потом как-нибудь расскажу?       – Неужели она?.. – мать покачала головой.       – Нет, мам. Скорее уж я. Давай не сегодня, ладно? Я устал, да и голодный. Да не надо тарелку, я из сковородки поем. Пахнет восхитительно!       Вера Николаевна засуетилась, поставила на стол какую-то деревяшку, сверху – старую чугунную сковородку, заботливо отвернув горячую ручку к центру стола, принесла вилку.       – И куда же ты теперь? – не удержалась она от вопроса, когда Зинченко поймал вилкой последний кусочек белого гриба и отправил в рот.       Он пожал плечами.       – Квартиру сниму.       – Ну это понятно, – почему-то смутилась мать.       – Да нет у меня любовницы.       – Но я не понимаю! Вы же так хорошо жили всегда!       – Мам, – жёстко оборвал её Зинченко. – Не сегодня. Спасибо за ужин, вкусно очень.

***

      Сон был тяжёлым и рваным, да и утренний разговор с родителями дался нелегко: объяснить он толком ничего не мог, а они не могли понять, как можно уйти от жены после двадцати с лишним лет брака без видимых причин. Зинченко усмехнулся про себя, на секунду представив, как признаётся родителям в романе с бывшим стажёром, с которым неделю назад перекладывал шифер на крыше их дома.       – Ладно, сын, ты взрослый у нас, сам разберёшься, – подытожил Савва Васильевич. – Поработать не хочешь?       – Да с удовольствием. А что нужно?       – У Нины Петровны, соседки нашей, во время последней грозы дерево упало на забор, так она теперь только и делает, что кур своих по всей деревне собирает. Димка-алкаш обещал починить за ящик водки, а она сдуру ему задаток дала, ну и он вторые сутки уже задаток этот… кушает. А больше некому, старичьё одно вроде меня. Но помочь я тебе по мелочи смогу, конечно, если возьмёшься.       – Так пойдём. Ты позвони пока этой Нине Петровне, а я переоденусь.       С поваленным деревом и забором они провозились почти до шести вечера, а потом долго пили чай с фирменными пирожками благодарной хозяйки. Уже дома, проверив телефон, Зинченко увидел пропущенный звонок от Гущина, но перезванивать не стал.

***

      Лёжа на неразобранной постели в гостиничном номере, Гущин стёр пятнадцатое по счёту сообщение, так и не решившись отправить его командиру. Звонить снова тоже не казалось хорошей идеей: одного раза было достаточно, чтобы понять, что разговаривать с ним Зинченко не хотел. И зачем он решил поздороваться с Володей Азаровым в штурманской? Не мучился бы сейчас, размышляя, почему чёртов командир не вышел на работу. Не по семейным же обстоятельствам, на которые он сослался в разговоре со своим вторым пилотом. Нужно было вчера согласиться на разговор и врезать Зинченко по физиономии – за всё. За холодность, за нежелание понять, что ему, Лёше Гущину, и дышать-то без командира тяжело. За глуховатый голос, неулыбчивые губы и сильные руки. Врезать – и тут же зацеловать те самые губы и руки, неспешно, не торопясь никуда, радуясь ответным поцелуям и прикосновениям. В комнате было невыносимо жарко, хотя дисплей кондиционера показывал +20, и Гущин разделся донага, скинув форменную одежду на пол. Сверху полетели покрывало с одеялом, и он раскинулся на простынях, жалея, что в номере нет холодильника, где их можно было бы охладить.       В Москве должно было быть два часа ночи. Он быстро набрал сообщение и отправил не перечитав. На экране высветилось сообщение о доставке. Уведомление о прочтении не появилось ни через пять минут, ни через час. Гущин отшвырнул телефон, поднял с пола одеяло и завернулся в него, безуспешно пытаясь унять стук зубов.

***

      Несмотря на физическую усталость, уснуть Зинченко не мог. Мысли путались, сталкивались друг с другом, разбегались и ускользали. На этой постели всего неделю назад спал Гущин. А Валера, наверное, никогда не сможет простить. Нужно начать искать жильё и поговорить с Ирой о разводе. Интересно, Ира спит или тоже, как он сейчас, лежит и смотрит в потолок? Дров у родителей мало осталось, нужно будет наколоть. У Лёшки две родинки чуть ниже пупка, одна совсем крохотная, а другая чуть побольше, но совсем рядом, и вместе они похожи на Землю со спутником.       Пискнул телефон: пришло сообщение от Гущина. Зинченко уже потянулся к телефону, чтобы прочитать, но в последний момент отдёрнул руку: если Лёшка увидит, что он сообщение прочитал, то обязательно будет ждать ответа, а ни отвечать, ни изводить парня молчанием не хотелось. Если не отвечать, Гущин просто решит, что командир спит – или что выключил звук на телефоне и не слышит.       – Скотина ты, Лёня, – то ли сказал, то ли подумал Зинченко. – Скотина и трус. Жену предал, стажёра до ночных сообщений довёл, отношения с сыном навсегда испортил. Как там в «Гараже» было? «Есть такая избитая фраза: я с ним бы в разведку не пошел. Так вот сегодня я сам с собой в разведку не пошел бы.»       В комнате было душно, поэтому Зинченко встал и открыл окно, с досадой подумав, что нужно было натянуть москитную сетку. Мазнув крылышками по щеке, в комнату влетел мотылёк и сразу же заметался, то присаживаясь на мебель, то взмывая под потолок, то ударяясь крохотным тельцем о стены. «Совсем как я,» – усмехнулся командир, забираясь обратно в постель. Прочитать сообщение от Гущина всё ещё хотелось, поэтому Зинченко отключил телефон и забросил его на диван.       Утром. Он прочитает сообщение утром.