Тихий омут твоего сплина

Мы въехали на полупустую парковку у офиса психоневрологического диспансера. Здания было оформлено в кирпиче, с массивными деревянными рамами и длинной каменной лестницей, ведущей ко входу. Крыша трехэтажной клиники имела несколько конусообразных возвышений с небольшими окошечками. Засаженные на территории клумбы излучали аромат пионов и лилий, декоративный пруд, расположенный в центре двора, накрывала тень от ветвистого дерева сакуры, посаженного рядом с ним. Автоматическое устройство для полива орошало клумбы водой, и на солнечном просвете были видны небольшие радужные блики. "Здесь очень мило", — отметила я, выходя из машины. Кэйташи придержал мою дверь, предложив проводить меня до здания клиники. Умиротворенная атмосфера, в которую был погружен этот небольшой сад и само здание, навеяла на меня отдаленные воспоминания о детстве, маленьком домике на лесном курорте, в котором мы отдыхали с родителями. Диспансер находился в отдалении от проезжей части, поэтому шумы города и машин звучали отдаленно и ненавязчиво. Зажав свою небольшую сумку под мышкой, я не спеша направилась за Кэйташи. Нервничая перед приемом, вспоминала заверения Яширо о том, что доктор,с которым у нас вот-вот начнется прием, был его хорошим старым другом, поэтому он проявит ко мне особую лояльность. До этого мне не приходилось работать с психиатрами и мои проблемы явно не говорили о наличии серьезного психического заболевания, но брат настоял. "Психолог не сможет дать точную оценку твоему состоянию и назначить антидепрессанты, если потребуется. Предписание педагога вряд ли кто—то станет осуществлять. Хороший психотерапевт — залог удачного разрешения всех твоих ментальных сложностей". Еще раз задумавшись о том, что нечего опасаться и стыдиться, я перешагнула через высокий порожек входной двери, и преодолев пару метров, подошла к стойке регистратуры. Невысокая полная женщина, стоявшая за стойкой, полностью огражденной стеклом, окинув меня взглядом, добродушно улыбнулась. — Здравствуйте, меня зовут Сетсуко Накамура. У меня запись к доктору Окамото,— негромко произнесла я, немного наклонившись к окошку. — Ох, да, добрый день, — радушная женщина начала перебирать на своем столе бумаги. — Доктор уже предупредил меня о вас, Накамура — сама. На вид ей было не больше сорока, светлые крашеные волосы локонами спадали на ее лицо, заметно тронутое морщинами, она немного щурилась поверх своих очков, глядя на меня. Перебирая пальцами карточки, которые внушительной стопкой лежали на столе, регистратор вытащила одну и протянув ее мне, еще раз лучезарно улыбнулась. — Кабинет двести десять, второй этаж. Поблагодарив ее, я сообщила Кэйташи время окончания приема и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Рядом с регистратурой располагалась закрытая на лето дверь гардероба, вдоль стен стояли мягкие стулья для ожидания, стены украшали рукописные картины с какими—то яркими абстракциями и вставками из бумаги, на которых были напечатаны имена авторов. Вся клиника была оформлена в светло—персиковом цвете, на каждом окне висели легкие красивые занавески, на стеклянном столике с журналами стоял большой букет мимоз. В клинике было уютно и так же тихо. Мне в один момент даже показалось, что я здесь единственный посетитель. Стук моих каблуков эхом проносился по коридору, заставляя меня смущаться своей шумности. Немного приподнявшись на носочки, я пыталась идти как можно тише, оглядывая длинный коридор, с расположенными напротив друг друга дверями. Но поднявшись на второй этаж, который, в отличие от первого, был обставлен в цвете темного дерева и все окна которого были завешены плотными красными занавесками с золотистыми кисточками, в полумраке я разглядела несколько людей. Мужчина, с искаженным лицом и неконтролируемо сокращающимися мимическими мышцами. Он сидел с пожилой женщиной — судя по всему, своей мамой. Одетый в простую хлопковую рубашку и светлые свободные брюки, он сжимал руку своей спутницы, которая шептала ему на ухо успокаивающие слова. Когда я встретилась с ним взглядом, меня кольнул беспричинный укол совести, который вынудил меня отвести глаза. Было страшно смотреть на таких людей. Одиноких, не имеющих возможности реализовать во внешнем мире своих идей и желаний. Люди, закрытые в своем безопасном мирке, старательно огражденном от жестокого человечества, не способного принять их дефекты. Мне внезапно стало очень стыдно оттого, что все это произошло с ним, а не со мной. И что я пришла сюда со своими пустяковыми, по сравнению с его, проблемами. Напротив мужчины сидела очень худая девушка, подпиравшая голову рукой. Ее рассеянный взгляд блуждал по помещению, будто не видя. Тонкие кисти рук и очень длинные пальцы поражали своей бледностью и явно проглядывающимися венами и сухожилиями. Выпирающие скулы и искусанные до крови губы, полностью закрытая одежда, скрывающая ее излишнюю худобу и светлые растрепанные волосы, собранные в неаккуратный пучок, характеризовали плачевность ее состояния. Он пришла одна. Я прошла мимо них, вглядываясь в номера дверных табличек. Кабинет двести десять оказался самым дальним на этаже. У входа стоял огромный цветок в напольной вазе — у растения не было ни цветов, ни каких либо искусственных палочек для украшения. Никогда не любила монстеры — а это, по—моему, была именно она. Сделав несколько шагов, я развернулась на каблуках прямо перед большим, задевающим дверь своими листьями, цветком, от которой исходил запах мокрой земли, и замерла напротив цифры двести десять. "Психотерапевт Окамото Акихиро" — гласила надпись на темной табличке, обрамленной золотым, выпаянным ободком. Немного поглазев на дверь, я нерешительно постучала. Волнение сковывало мое тело. Редко когда мне приходилось лезть за словом в карман, но я волновалась, что моя внезапная растерянность не даст мне описать доктору всю картину сложившегося. Я не знала в каком формате будут протекать сеансы, что от меня потребуется и получится ли у нас с доктором Окамото найти общий язык. "Войдите". Негромкий, но уверенный голос вырвал меня из раздумий. Нажав на дверную ручку, я открыла дверь и быстро вошла внутрь. Кабинет был красно—древесным, как и коридор. Массивная мебель, диваны из кожи и дуба, много живых цветов и книжные полки, стоящие вдоль стен. Солидный интерьер для солидного человека. Корешки книг пестрили разными цветами, на полу был размещен ворсистый ковер.В кабинете было семь кресел, расставленных в разных местах помещения. — Здравствуйте, Накамура — сама. Вы можете присесть в то место, которое покажется вам наиболее удобным, — голос доктора был негромким, но за счет его баритона прозвучал отчетливо. Доктор Окамото сидел за столом, что—то записывая. Две верхние пуговицы его белой рубашки были расстегнуты. Даже несмотря на то, что большую часть его тела загораживал стол, его широкие сухощавые плечи выдавали его атлетическое телосложение. Лицо доктора было сосредоточенным, взгляд блуждал по написанному тексту, сквозь стекла квадратных очков в тонкой оправе, которые маскировали проглядывающиеся морщинки между бровей и около глаз. Темные волосы, опушенные чуть ниже ушей были собраны в крошечный низкий хвостик. Судя по внешности, можно было предположить, что этот человек являлся явным харизматиком. Немного замявшись, я прошла к ближайшему от двери креслу и села, положив на колени сумку. Доктор Окамото несколько секунд не отвлекался от своей бумаги и я, разглядывая его, нервно дергала замочек клатча. Он исподлобья поднял на меня глаза и наши взгляды встретились. Я почувствовала прилив смущения, и уставилась в окно, заламывая пальцы. От доктора Окамото, даже не смотря на разделяющее нас расстояние, исходила спокойная уверенность и у меня даже сложилось ощущение, будто все предметы и даже люди, входящие в этот кабинет, начинали жить по его негласным установкам, которые интуитивно ощущались с порога. Я знала похожих на него людей — которые никогда не совершают лишний движений и не произносят ненужных слов, но все вокруг подстраиваются и движутся в их темпе, проникаясь уважением к таким людям. Не знаю, можно описать это явление доминантностью, либо же энергетической силой, которую можно лишь эфемерно осязать, но эта невероятная магия сильного человека была ему присуща. — Накамура — сама, понимая ваше смущение, на нашем первом сеансе мы познакомимся и постараемся адаптироваться друг к другу, — произнес он, выделяя тот факт, что мы с ним находимся в обоюдном положении. — Вы можете сами начать свой рассказ, либо же я сам задам вам несколько вопросов. Завершив фразу, он немного приподнял уголки губ, в упор глядя на меня. Почувствовав как краска начала приливать к моему лицу (одна из самых ненавистных мною черт в себе), негромко ответила: — Пожалуй лучшей идеей будут вопросы, — виновато улыбнувшись, я сглотнула и сделав вдох, приготовилась отвечать на его тесты максимально честно. — Хорошо, — доктор Окамура достал из ящика стола одну из папок и раскрыв ее, взял ручку. — В первую очередь, представьтесь, скажите сколько вам лет и чем вы на данный момент занимаетесь — учитесь, работаете... — он сделал паузу, предлагая мне самой закончить его фразу. — Мое имя — Сетсуко Намура. Мне девятнадцать лет, я учусь в университете, на первом курсе. — Хорошо, — протяжно произнес доктор и поправив очки, продолжил, — Меня зовут Окамото Акихиро, я психиатр и психотерапевт, пять лет практикующий в этом диспансере, и с этого дня я помогу вам справиться с вашими жизненными трудностями. Вы уже обращались за помощью к такого рода врачам? — Нет. Вы первый, к кому я обращаюсь. — Угу, — доктор сделал несколько записей в своем дневнике. — Проблемы, которые привели вас сюда, начались давно? — Около трех лет назад, — мне не нужно было долго размышлять, для того чтобы вспомнить дату смерти. И подумав о том, что перед этим человеком нет смысла что—то утаивать и тянуть время, увеличивая часы приема, выпалила, — После смерти отца. Это было пусковым механизмом. Дальше начались последствия. Наша семья, то есть я и мама, были в горе. В один момент все перевернулось с ног на голову и навалилось море проблем. Отец умер внезапно от серьезного заболевания. Он был очень... — я закусила губу, подавляя внутреннюю дрожь, — терпеливым человеком и никогда не сообщал о своих симптомах, которые не могли его не мучить, так как болезнь он довел до последней стадии. Мы из кожи вон лезли после его смерти, для того чтобы заработать на хлеб, выплатить кредит за похороны. Я не знала жизни, подрабатывая и параллельно готовясь к выпускным школьным экзаменам. Мама охладела ко мне и ко всей жизни в целом. Как только все пришло в норму, насколько это было возможно, и как только мои документы приняли в университет, она уехала в родные края, переписав на меня дом и оставив все необходимое в мое распоряжение. Я никогда не думала, что она так обойдется со мной, хотя я понимаю — чем она обязана мне, ведь все что могла, она уже отдала мне и имеет право на счастье — свое собственное, каким бы оно ни было, но именно в этот момент на меня обрушилось неведомое ранее одиночество. Я перевела дух и немного засмущалась своей излишне эмоциональной и внезапной для доктора тирады, которую выпалила на одном дыхании, не особо тщательно подбирая слова. Пытаясь выражаться максимально искренне и подробно, я почувствовала, будто тот, немного заживший нарыв в моей груди, вновь начал кровоточить. Почти физически ощущая шевеление в грудной клетке, я представляла как по стенкам моих, уже прокуренных, легких, течет черная и густая, как деготь, кровь. Несмотря на мои ожидания, доктор Окамото продолжал молча смотреть на меня, не желая перебивать. Он ждал продолжения. Я не закончила свой рассказ, именно поэтому, сделав глубокий вдох, продолжила. — Моя семья была приемной, но прожила я с ней всю жизнь. Биологических родителей не помню, и только недавно узнала свою настоящую фамилию, благодаря родному брату, который нашел меня и рассказал о нашей погибшей семье. Сейчас я живу с ним, это очень долгая, на самом деле, история, — меня всегда одолевало смущение, когда об этом заходила речь. Чувство того, что общество вряд ли примет тот факт, что я переехала к мужчине, который с огромной вероятностью мог меня обмануть, было угнетающим. Многие назвали бы этот поступок глупым и опрометчивым. Я точно знала, что Яширо мой брат. Мои ощущения и огромное количество доказательств подкрепляло это. К тому же, мы с ним перешли на доверительные братские отношения, которые наверняка не были бы такими хорошими, живи мы вместе с самого детства. Чудесное воссоединение и внезапная радость от того, что мы вместе, заставляют яро держаться друг за друга, боясь новой разлуки. — Яширо и его жена на данный момент заботятся обо мне. До этого я жила одна в старом доме моей семьи. К моему счастью, это продлилось недолго, — сделала паузу, и меня одолело острое желание закурить. От нервов я начала сдирать лак с ногтей. — Сложно жить в месте, которое так внезапно опустело. Когда ты еще помнишь, что там жила твоя семья. Друзей у меня никогда особо и не было — не складывались отношения со сверстниками. Перед походом в университет я была преисполнена надеждой на то, что эта ситуация изменится. Но увы, пришла я только к одному выводу. Одиночество — мой крест, который обрушивается на меня, где бы я ни была. Я снова остановилась, тяжело вздохнув. Безумно не хотелось жалеть себя, скатываясь до исходного состояния мокрой тряпки, но глаза непроизвольно защипало. Драма моей жизни впервые открывалась перед посторонним человеком и на мои плечи мягко опускалось успокоение. С каждым словом я словно выплевывала часть своей ноши, которая угнетала меня и тащила ко дну не один год, нарастая словно снежный ком. Я копила обиды и горечи, но сейчас они покидали меня, прекращая быть моей незримой тайной — они доносились до ушей человека, который впитывал и непроизвольно разделял часть моей боли. Я избавлялась. Грудь продолжала кровоточить, но кровь, как известно, очищает рану. Запуская пальцы в волосы, ломала свою объемную прическу, состоящую из тщательно уложенных на один бок локонов, ковыряла ворс ковра шпилькой, до боли сжимая колени. И мне уже не волновало то, как посмотрит на меня этот доктор, не волновало то, что он, замерший, сидел над открытой папкой с ручкой в руке, давно не записывая. Я помешала ему задавать вопросы, но он, не взирая на это, продолжил внимательно меня слушать. — После переезда в новый дом, когда я расслабилась и почувствовала себя в защищенности, и чувство одиночества ослабло, у меня нарушился сон. Часто кричу ночами, пару раз просыпалась не в тех комнатах, в которых заснула. Часто возникает бессонница. Порой я не могу избавиться от долгих и навязчивых неприятных мыслей. Могу быть апатичной и это состояние чередуется с моментами, когда я работаю днями и ночами — учусь, занимаюсь своими личными делами и чувство вины от моментов безделий не дают мне успокоиться — в такие дни я могу довести себя до очень тяжелого состояния. И еще... у меня появилось навязчивое желание себе вредить. Различным образом. Бровь доктора Окамура приподнялась. Он пристально посмотрел на меня, чуть сощурившись. — В чем это проявляется, Сетсуко? — он впервые назвал меня по имени. — Порой нападает буря эмоций...— я почувствовала, что не могу и не хочу говорить больше. Особенно об этом, — Иногда режу себя. Будто наказывая. И ничего не могу с этим поделать. Как только возвращаются неприятные мысли о семье, школе, социальной жизни и прочих вещах, одолевает желание сделать себе больно. Это не только бритвы. Порой я люблю оставлять на теле синяки и случайные ссадины. И в целом, в последнее время, несмотря на то, что все наладилось... Порой я думаю о смерти. Я думала о ней всегда. Но именно сейчас у этих мыслей появилась какая — то сила. — Последние слова были произнесены едва различимым шепотом. На меня опустилась приятная опустошенность и единственное, чего мне хотелось — уехать домой и хорошо выспаться. — Сетсуко, — неожиданно для меня, доктор поднялся из-за стола. Я увидела его стройное подтянутое тело, прямые длинные ноги, обтянутые черными брюками. Рубашка была идеально впору и из-за расстегнутых пуговиц, были видны его острые ключицы. Окамото был очень высоким — выше меня на голову, может полторы. К моему ужасу,он направился в мою сторону. Почувствовав, как взмокли ладошки, я поежилась, снова краснея. Он присел в кресло слева от меня. — Порой депрессивные состояния возникают не только в негативных жизненных обстоятельствах. Настоящую и тяжелую депрессию могут вызвать и сильные положительные эмоции. Наша психика как колодец — ни одно событие никогда не ускользнет из него. Даже если ты можешь что—то забыть, твое бессознательное помнит все. И те непроработанные воспоминания, которые отложили свой тяжелый след, благодаря подсознанию, могут всплывать наружу, вызывая тяжелую моральную боль. И эта боль ищет выход различными путями. Пока он говорил, я разглядывала его лицо. Оно было загоревшим, гладко выбритым, с проглядывающейся сквозь кожу щетиной. Черты лица были на удивление правильными и я уверена, что лет десять назад, этого мужчину можно было назвать смазливым. Но зрелая мужественность поменяла его черты, уравновесила их, придав им брутальную привлекательность. На верхней губе был небольшой шрам. Длинные ресницы, немного закрученные на кончиках (всегда завидовала мужским ресницам),обрамляли черные глаза, в которых светлыми бликами отражался оконный свет. На мочке левого уха остался маленький шрам от прокола, и я, заметив это, едва подавила усмешку. Взгляд доктора был глубоким и проницательным, мягко двигающиеся, пухлые губы были совершенно бескровными. Порой доктор сдержанно улыбался,обнажая полоску белых зубов. — Итак, Сетсуко. С такими жалобами мне следовало бы тебя госпитализировать, — в этот момент меня резко вытянуло из транса, и я мгновенно прекратила его бесстыдно разглядывать. — Так как суицидальные мысли — очень серьезная жалоба, и это меня волнует. Я рад, что ты сумела честно и открыто все рассказать мне, преодолев смущение. Но мне совершенно не хочется гробить твою, и без того только начавшуюся жизнь, клиниками и длительными госпитализациями с убойными медикаментами. — он вопросительно посмотрел мне в глаза, будто ожидая ответа, — Поэтому давай договоримся так. Я увеличу количество встреч, назначу тебе антидепрессанты. Вместе с активной психотерапией это должно возыметь свой эффект. Подберу для тебя особую программу. И на экстренные случаи дам тебе свой номер и почту. Это обязательно, мы договорились? Сколько бы ни было времени, где бы ты ни была, если тебя снова начнут одолевать "плохие мысли", ты пишешь или звонишь мне. К тому же все сейчас онлайн двадцать четыре на семь, поэтому думаю, что это будет удобно для тебя. Удивленная, я кивнула. Я видела опасение в его глазах, настоящий страх за постороннего человека, которого он видит впервые в жизни. Возможно это оттого, что они с Яширо знакомы, но если бы была задействована только эта причина — я бы позвонила старому другу и просто предупредила. Или все таки положила в больницу. Он был встревожен и это состояние передалось мне. Он сам в свое личное время был готов помогать мне, писать, разговаривать со мной. Доктор Окамура резко поднялся и прошел к своему столу. Достал из ящика маленький листочек и начал быстро писать свои координаты. Мой взгляд обеспокоенно блуждал по комнате. Разглядывая глиняные горшки и узоры на дубовых ножках кресел и дивана, я отрешенно думала о людях, создавших эту мебель. Вырезающих на толстом дереве рисунок, полирующих его до гладкости... — Вот, держи, — доктор Окамура протянул мне листок. Не глядя, я положила его в сумку. — Спасибо за то, что нашла в себе силы рассказать все как есть и отбросила стеснение. Благодаря этому мы сэкономим время, так как я уже приблизительно знаю, каким образом будет проходить терапия. На этом я думаю, стоит закончить — тебе нужен хороший отдых. Проведи этот день в свое удовольствие. — он улыбнулся и положил ладонь на мое плечо. — Я прошу тебе об одном — в случае чего, сразу же звони.