Тихий омут твоего сплина

По телевизору крутили очередное глупое шоу. Валяясь на диване с большой креманкой сливочного мороженного, я ленилась переключить канал. Укутавшись в одеяло и уютно свернувшись клубком, я мельком смотрела в плазму, которая была подвешена на какие—то невидимые настенные крепежи. Раньше мы всей семьей смотрели, щурившись, в маленький пузатый экран, ломая глаза от помех. А здесь — четкое изображение, пятьсот каналов... Возможно, жизненные перемены начинаются со смены телека. Как только я пришла домой, сразу нетерпеливо полезла в сумку за клочком бумаги, на котором совершенно ровным почерком, без какого—либо наклона, были выведены буквы и цифры. Номер доктор Окатото оставил мобильный, а почта явно была рабочей. Я нетерпеливо начала вбивать его цифры в свой (недавно подаренный Яширо), навороченный телефон, в котором еще не успела полностью разобраться. Когда на экране высветилась панель "Имя", я почему-то задумалась. Окамото Акихиро. Почувствовал прилив непонятной мне стыдливости и смущения, я быстро вбила его как "Доктора Окамура" и отбросила телефон в сторону. Безумное стеснение и едва ли не паралич лицевого нерва, который я испытывала перед мужчинами, преимущественно привлекательными и самоуверенными, всегда провоцировал во мне чувство самопорицания, приходящее неизвестно откуда. Вечное ощущение несоответствия и собственной неуверенности угнетало меня в такие моменты. Возможно, если бы открылась и стала понятной причина данной реакции, я бы смогла как—то разрешить ее. Но сколько бы я не проводила часов в раздумьях о природе проблемы, я не могла найти ее. Во мне всегда просыпалось желание убежать и спрятаться от сильного раздражителя, скрыться от глаз, сгинуть в спасительную темноту, которая не откроет посторонним глазам моего лица и тела, не откроет и души — в темноте и безмолвии никогда не узнать человека. Часам к семи вернулась Мэйко. Поставив на кухонный стол пакеты с продуктами, которые, судя по логотипу, она купила в гипермаркете с самыми качественными продуктами с дикими наценками, она достала из холодильника бутылку с водой и опустилась на стул. — Здравствуй, Мэйко, — я вышла поприветствовать ее и она отреагировала на мое появление уставшей улыбкой, — Как прошел день? — Как обычно — день был сумасшедший, — она вытянула ноги и вздохнула, — Работы море, ничего не успеваем, все работники как белки в колесе. И я не исключение. Яширо еще на работе, неизвестно когда вернется. Мэйко не была сахаром, это точно. Вспыльчивый нрав, который всегда скрывался за идеальной маской холодной сдержанности. Сам ее вид, походка, манеры, давали понять, что с ней лучше не шутить. Даже Яширо не мог обуздать ее строгого нрава — он всегда неизбежно подчинялся. Мэйко всегда была требовательна к себе и к людям, большого количества приятелей не имела — она пронизывала людей своим пристальным взглядом и сразу же после этого, даже если человек не успевал раскрыть рта, выносила свой суровый вердикт о нем. Она была прямолинейна и остра на язык, но тем не менее воспитана — не позволяла себе лишнего в обществе, но никогда не лицемерила, в ее присутствии человек всегда имел эту особую привилегию — знать, что о нем думает Мэйко. Во время нашей первой встречи, она, просканировав меня взглядом, легко произнесла: "Вроде ничего. Уверена, из тебя вырастет что — то неплохое. В глазах есть некоторый... огонек". После этого, мы, как ни странно, неплохо поладили. Внешне она казалась мне едва ли не идеальной — высокая, стройная, ухоженная и грациозная. Волосы она красила в светлую медь, носила каре, которое всегда было идеально уложено и имело приятный лоск. Разрез карих глаз имел продолговатую форму, придавая им какое—то сходство с полуприкрытыми кошачьими глазами. Единственным, что нарушало идеальной тон ее бледной кожи, был длинный шрам на левой скуле, о происхождении которого я никогда не спрашивала, и вряд ли когда—нибудь осмелилась бы спросить. Он был заметен, но не портил ее лица, обрамленного медью. Некоторое время мы сидели в тишине. Мэйко, сделав пару глотков воды, спросила: — Как прошел твой первый прием с Акихиро, — странно было услышать имя доктора от Мэйко. Оно так легко и непринужденно сорвалось с ее губ, что меня пробрали волны неверия. — Нашли общий язык? — Да. Все прошло неплохо. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что он будет сохранять врачебную тайну в отношении Яширо. Мы улыбнулись друг другу. Мэйко, немного задумавшись, произнесла: — Акихиро — добрый малый. Мы были одноклассниками. Общались втроем как закадычные друзья — я, он, Яширо. Сбегали с уроков, писали на доске гадости про злобную учительницу, которая у нас в печенках к выпускным классам сидела. В общем, дружили. После школы он решил податься в психиатрию. Его голубая мечта. И я никогда и не думала сомневаться в том, что у него все получится. Он упорный, очень целеустремленный. Яширо не раз звал его в свое дело, как только у него что—то начало намечаться. Но Акихиро и не думал его слушать. Как только начал учиться, пытался мозги нам вправлять, — Мэйко откинула голову и уголки ее губ приподнялись, ее глаза смотрели в одну точку, не глядя — так бывает всегда, когда человек вспоминает светлые моменты своей жизни, — Пытался проанализировать наши жизни, "разложить по полочкам" наши детские травмы, чтобы они под разными масками не приходили к нам в настоящем. Мы смеялись над ним и отправляли его в дурку — помоги, мол, тем, кому это нужно. Но на самом деле, что бы у нас не случилось, мы всегда бежим к Акихиро — вместе или же по отдельности. Мэйко сделала еще пару глотков воды с выражением светлой грусти на лице. Она медленно моргала, немного опуская глаза, поджимала уголки губ. — Эх, как же давно это было. Тоскую по былым временам. Порой, когда задумаюсь сколько мы уже с Яширо вместе — дрожь пробирает. Со школьной скамьи и до рубежа неизбежного тридцатника, — она посмеялась. — Ни дня моей жизни, по сути, не прошло без этого человека. Нераздельно вместе, знаем друг друга как свои пять пальцев. Не скучно ли это? — Мэйо вопросительно посмотрела на меня, — Всю жизнь с одним. Но я уже и себя без него не могу представить. Мы словно сиамские близнецы. Очень давно срослись и без поддержки второй своей половины и шага ступить не можем. — Это... очень мило. И редко. Вы как старые верные товарищи. Мэйко рассмеялась: — Вот уж точно, товарищество! От товарищей, милая, детей не требуют. Слушай, раз уж зашел такой разговор, предлагаю выпить. День тяжелый, завтра будет приблизительно такой же, почему бы не расслабиться? Несмотря на пришедшее совершеннолетие, я чувствовала себя достаточно неловко, выпивая со взрослыми. Молодежь предпочитает отдыхать в компании себе подобных, тщательно скрываясь от своей родни. Хотя о какой родне может идти речь? О единственном брате, который еще не полностью выжил из возраста, в котором можно позволить себе эпизодическое безрассудство? — Хорошо, — все равно немного скованно выдавила я. — Хоть посплетничаем, — женщина ухмыльнулась и полезла в кухонный мини—бар за выпивкой. Некоторое время рассматривая этикетки бутылок, она выбрала одну из них, с крупными золотыми буквами на черном фоне, и полезла в шкаф за фужерами. — Это очень хорошее вино, пятилетнее и очень приятное на вкус. Одно из моих любимых. Сомелье из милого маленького винного магазинчика посоветовал мне его еще в мои студенческие годы — с тех пор и пристрастилась, — Мэйко мастерски вынула пробку металлическим штопором и разлила вино по бокалам. Рубиновый оттенок вина отразился в гранях изящной ножки бокала. Сделав глоток, я обомлела — вкус вина был глубоким, но при этом мягким с ярким пряным ароматом и нежным послевкусием. Стало совершенно понятно, почему именно к нему так пристрастилась Мэйко. Она, отпив из фужера, поморщилась от удовольствия и ее взгляд обратился ко мне. — Ну так что, милая, Акихиро хоть как—то облегчил твои переживания и будешь ли ты в состоянии спать крепким сном, без криков и лунатизма? — Ну... На данный сказать сложно, но мне кажется, что в дальнейшем мы добьемся неплохих результатов. По крайней мере, он уже сказал, что знает стратегию, по которой будет проводить терапию. — Если так сказал, значит все уже схвачено. Он не бросает слов на ветер. Акихиро, к слову, в своем невеликом возрасте уже вписался в список самых высокооплачиваемых психотерапевтов города. Для того чтобы попасть к нему, люди втрое оплачивают стоимость обычного приема в этом диспансере. Пару лет назад он сам этого потребовал от начальства, и то не смогло ему отказать — как показывает статистика клиники, самое большое количество пациентов в самые сжатые сроки вылечил именно он. Ну как, вылечил... Понятие обобщенное, особенно для психиатрии. Здесь же не как в привычной нам медицине — натер рану мазью, наложил бинт и по прошествии срока констатировал факт — да, ваша рана зажила. Здесь все сложнее. Человеку стало легче, он вдохнул полной грудью, забыв о своей депрессии или чем—то еще, возможно похуже. Но наше психическое состояние вечно изменяется, меняет направление, да и жизнь не стоит на месте — чего только не происходит с нами в этом мире. Каждый прошедший год не обходится без каких либо неприятностей, внезапных, выбивающих из колеи событий и передряг. На то мы и люди. Каждое пережитое нами событие лишь затягивает пружину общего сюжета и никогда с нами не произойдет того, что не было бы предрешено — так я считаю. Нелепые догмы естественного отбора, невероятно, но как глупо только люди не погибают. Новорожденные (хотя в чем их за скудное количество дней прожитой жизни можно обвинить или укорить, наслав смерть?) массово мрут от синдрома внезапной детской смерти, природу которой не может объяснить ни один врач мира. Только и дают некоторые глупые рекомендации — почаще переворачивайте ребенка во время сна, бла—бла—бла. Смерть вообще никогда ничем не объясняется. И умирают не только плохие люди, по жизненному опыту могу сказать, что они наоборот, самые живучие, — Мэйко большим глотком опустошила бокал и изобразила на лице суровую ухмылку с отголосками какой—то, непонятной мне боли, — Хорошие люди умирают первыми. И смерть их чаще носит глубокий смысл. Для тех, кому эта смерть глубоко небезразлична. Но никогда никто не умрет просто так. Она замолчала. Подлив мне и себе, задумчиво поскребла стекло бокала мизинцев, немного наклонив голову вбок. — Ну это все, как ты сама понимаешь, обычное словоблудие. Никогда таким как мы не откроется все таинство этого процесса. Один из тех неведомых для нас тайн: смысл жизни, Вселенная, прочие непостижимые для нашего ума вещи. Просто я считаю, что мы, женщины, крайне много о себе возомнили. В нас заложено великое могущество и невероятнейшая возможность, которая не дается никому, кроме нас — давать жизнь. Но разве имеем ли мы право самостоятельно решать, в праве ли мы делать это? — Она сделала долгую паузу и нахмурилась, — Яширо очень хочет детей, — После этой фразы, голос ее изменился, интонация перестала быть утвердительной и мне приходилось напрягать слух, чтобы слышать все, что она говорит, — Он очень давно мечтает о них. Конечно, ведь нам уже двадцать восемь. У многих к такому возрасту уже целая орава детей, по крайней мере, один есть точно. А я... я никогда не питала любви к детям. Либо же люблю их слишком сильно и уже сейчас проникаюсь жалостью к своему будущему ребенку, раз не хочу обрекать его на существование в этом мире. Он совсем не хороший и не добрый, в отличие от того же, среднестатистического ребенка. Для меня в любом случае, жизнь — муки, а смерть — избавление. Мои больные устои о которых мы так часто говорим с Акихиро. Можно посмотреть с другой стороны и представить счастливую семью, качели, детский смех и полнейшую семейную утопию, в которой все проживают жизнь в полнейшей эйфории. Но что бы ни говорили люди, от всего ребенка не убережешь. А потом он вырастет. И что с ним случится, милая? — последнюю фразу Мэйко почти выкрикнула и я увидела в ее глазах отголоски хмеля. — Хрен знает, что будет с ним и кем он станет, и выдержит ли он ожесточенную борьбу вообще. Вся наша жизнь — борьба. С окружающими, с близкими, со всем миром, с собой, в конце концов. И для каждого она заготовила те сюрпризы, к которым редко бываешь готов. Для меня деторождение — это жестокость. Я не желаю слепо следовать заложенному во мне инстинкту размножения, я желаю сама решать, как будет лучше. И это только мое решение, только мой взгляд. И мне не хватит смелости тащить в этот мир что—то столь беззащитное и хрупкое. Когда-нибудь, именно это станет причиной нашего с Яширо развода. Он не может принять этого, хотя я говорила ему о своей позиции лет с семнадцати, когда у нас только зашла речь о сексе. Если позиция не меняется одиннадцать лет, то это уже, наверное, убеждение, верно? Мэйко встала и прошла к своей сумке. Порывшись, достала из нее коричневую пачку тонких сигарет. — Ты куришь? — это был тот самый глупый и неуместный вопрос, который только можно было задать. Сложно было подобрать слова, чтобы ответить на ее откровения уместно. — Иногда. Когда совсем невмоготу, — на лице Мэйко отразилась грустная улыбка. — Ты тоже куришь, я в курсе. Видела тебя на балконе. Присоединяйся, не нужно стесняться. Я взяла у Мэйко одну сигарету. Они были длинными и коричневыми, с черным фильтром. Жена брата достала из кухонного шкафа чистую пепельницу и поставила ее на стол. Вспыхнул огонек зажигалки и кухня наполнилась запахом шоколадного дыма. — Мне еще ни с кем не приходилось делиться этим, кроме Ахикиро, — она вылила оставшееся в бутылки вино в мой бокал, игнорируя мои протестующие знаки, — Надеюсь, это останется нашей тайной. — Конечно, Мэйко, — я затянулась и отвела взгляд, больно прикусив губу.