Baby, did you forget to take your meds?

Йен сидел за барной стойкой и наблюдал за тем, как Микки о чем-то спорит со Светланой. Он не вникал в суть спора, а слышал только недовольство и злость в голосе Микки и привычную раздражительность в тоне Светланы. Блять, они могли бы стать идеальной семейной парой. Таких пар тысячи, миллионы по всему миру. Если бы только Микки не был таким стопроцентным геем. Йен наблюдает за тем, как он сжимает кулаки, пытаясь подавить злость. Наблюдает за огнем в его голубых глазах, за тем как он привычно потирает переносицу, потому что чувствует раздражение. Йен смотрит на него, не отрываясь. Он ловит каждое его движение. Запоминает. Так, если бы это был последний день их отношений. Йен так привык бояться, что каждый день станет последним, что он пожирает все, что связано с Микки. Вбирает в себя. Записывает и делает наброски в альбоме своей памяти, чтобы потом разглядывать, аккуратно переворачивая страницы. Но в последнее время бывают дни, когда он чувствует силу. Он видит свою силу. Он видит свое влияние. Знает, чувствует, понимает. Микки уже не тот. Что-то внутри него вырвалось наружу. Что-то заставило его признаться перед отцом. Вытерпеть побои, только чтобы не потерять Йена. И Йен чувствовал свою власть. Но она была такой блядски хрупкой. Он так боялся ее сломать. Но ему так нравилось ее испытывать. Подвергать этим пыткам, оценивать, подсчитывать. Сколько сможет выдержать Микки, прежде чем пошлет его? Блять. Это как ходить по лезвию ножа. Как будто водить острой бритвой по коже. Постоянно ожидать, что в любой момент хлынет кровь. Кровь, которая заполнит его легкие, вытянет из них воздух, сорвет его дыхание и раздавит душу. Но это вносило такую яркость в его существование. Как будто каждый день - последний. Как будто он умрет счастливым и молодым. Он как наркоман искал новую дозу. Как долбанный наркоман. И его дозой были поломанные принципы Микки. То, что тот зарекался никогда не делать. То, чего тот так боялся. И это было высшим наслаждением для Йена. Ломать. Уничтожать и стирать его принципы. Это было так эгоистично, так болезненно прекрасно, так ярко и так слепяще после всего того дерьма, через которое ему пришлось пройти. И он никак не мог отказать себе в этом. Он ненавидел себя за это. Он знал, он чувствовал и понимал, через что проходит Микки. Но он так наслаждался. Как будто только сейчас начал жить. И сейчас ему нужна была новая доза. Йен достает телефон, быстро печатает сообщение и снова следит за Микки. Наблюдает, как тот, чувствуя вибрацию в своем кармане, достает мобильник, быстро читает смс, поворачивается и ловит взгляд Йена. «В туалете. Сейчас». В глазах Микки плещется злость. И Йен чувствует почти физическое наслаждение. Он вбирает в себя все оттенки чувств парня. Злость, переходящую в раздражение, потом в неуверенность. А потом эта неуверенность ломается, плавится, рассыпается. Она превращается в покорность. И Йен видит, как Микки переступает через себя. Как еще один его принцип сгорает в огне. Корчится, кричит, пытается вырваться, но все равно сгорает. Микки Милкович уже давно сучка. И Йен победно улыбается. Он чувствует себя на вершине волны. Чувствует, что держит весь мир в своих руках. Чувствует, что он для Микки - этот самый целый мир. И это так пьянит. Быть чьим-то миром. Держать чье-то сердце в руках. Управлять чьей-то жизнью. Он соскакивает с барного стула и направляется к туалету. Йен проходит мимо Микки и даже не оборачивается, чтобы проверить, идет ли он за ним. Потому что он точно знает. И когда он слышит злой голос: — Блять, Галлагер!.. Тогда он снова улыбается. — … если ты думаешь, что можешь в любой момент просто позвать и я… Йен в одно мгновение оказывается рядом с Микки, вжимает его в стену, наклоняется к самому уху и шепчет: — Мик, ты знаешь… — Он проводит языком по его ушной раковине, цепляет зубами мочку, — мне кажется, что я могу так делать. Йен опускает руку на член Микки и чувствует, как тот твердеет. Проводит языком по чувствительному месту за ухом, слышит судорожный выдох и быстро отстраняется. — У нас вроде бы уговор. — Йен скрещивает руки на груди и указывает взглядом на свой член. — Блять, Галлагер! — В глазах Микки снова вспыхивает злость. — Мик, мне кажется, что ты повторяешься. Он терпеливо ждет. Йен почти может слышать, как рушится очередная стена. Как сгорает очередной принцип. Как Микки становится таким по-блядски послушным. Готовым сосать в любой момент и в любом месте. Стоит только попросить. И тот опускается на колени. Через пару секунд Йен чувствует его прохладные пальцы на своем члене, и ему хочется кричать от радости. Это снова было так просто. Микки осторожно проводит языком по головке, как будто пробуя на вкус. Как будто наконец-то решаясь. И Йен чувствует, как мгновенно становится твердым. Он всегда хотел Микки. Всегда и везде. Влажные губы обхватывают его член, посасывают головку и Йен тихо стонет от удовольствия. Иногда он все еще не верит, что это с ним происходит. Что это Микки, тот самый гопник Микки, так послушно сосет его член. Через некоторое время Йен понимает, что ему мало. Он хочет быть глубоко внутри, он хочет чувствовать его горло, тереться о нёбо, трахать его рот. Он запускает пальцы в темные волосы, путается в них и притягивает ближе. Без слов дает понять, чего он хочет. И Микки послушно выполняет его желание. Йен наблюдает за тем, как его член пропадает во рту парня. Он двигается ему на встречу, старается стать еще ближе, проникнуть еще глубже. Микки гладит его ягодицы, сжимает их, притягивает ближе, другой рукой обхватив его член и помогая себе брать глубже. И Йен чувствует, как сумасшедшее удовольствие затапливает его внутренности. Как эта сумасшедшая энергия кипит, взрывается внутри него. Яркие круги плывут перед его глазами. Он больше не видит Микки. Он только чувствует. Его рот, его руки, жесткий шелк его волос в своих руках. И он становится предельно эгоистичным. Он буквально втрахивается в рот парня, ускоряет темп, делает толчки максимально сильными и глубокими. Желая быть еще глубже. И еще. И еще. Он чувствует, что Микки давится, ощущает, как сокращаются мышцы его горла, желая вытолкнуть его член, справиться с рвотными позывами. Микки вцепляется пальцами в его бедра, стараясь сдержать, сделать толчки не такими глубокими. Он кашляет, давится, на глазах выступают слезы боли. Но Йену все равно. Он совершенно не понимает, где он находится. Весь мир стал для него огромным пятном удовольствия, смешивая в себе все краски, ослепляя, дезориентируя. Он видит себя Богом, видит себя Дьяволом. Он ощущает себя всесильным. Весь мир - это жалкая пародия жизни. Вот в этом настоящий вкус, вот в этом настоящая энергия. В этих грубых и глубоких толчках, в стонах боли и удовольствия, в той силе, с которой он трахает рот Микки, делая его послушным, делая его своим. Оставляя себя так глубоко внутри него. Он проникает глубже, чувствует, как сжимается горло Микки. Он такой горячий, такой влажный, такой настоящий. И Йен взрывается. Взрывается тысячей искр, целым океаном удовольствия, которое затапливает все вокруг, которое искрится в нем, льется через край, делает этот вонючий туалет лучшим местом на земле. Он выпускает волосы Микки только когда понимает, что тот проглотил всю его сперму, которая ударила в самое горло. И он возвращается. Он снова тут — в туалете Алиби, прижимается спиной к грязной стене. Он чувствует свое тяжелое дыхание и слышит, как тяжело дышит Микки. Милкович поднимается с колен и несколько секунд Йен разглядывает его, пытается понять, что он чувствует и стоит ли ожидать удара в челюсть. Но Микки молчит. На его голове настоящий беспорядок, дыхание рваное и хриплое, подбородок блестит от слюны и спермы, а в глазах пылает огонь. Похоть. Боль и похоть. Все, что всегда их связывало. И Йен аккуратно слизывает кровь с уголков его губ, осторожно проводит языком, стараясь принять его боль на себя. — Блять, Галлагер! У тебя охуенно огромный член! — Микки почти смеется. И это сумасшествие. Это так охуенно неправильно. Йен опускает руку на его член, чувствует, что тот каменный. Он размазывает смазку по головке, скользит ладонью по всей длине. Мучает, испытывает. — Твою мать! Просто сделай это! Я уже почти… — в голосе Микки звучит мольба. Всего несколько быстрых движений и Йен чувствует теплую сперму на своей ладони. Микки был так охеренно возбужден. Возбужден от того, с какой силой Йен трахал его рот. Возбужден, от понимания, какое удовольствие он доставлял. Возбужден от его стонов. — Последнее время ты так часто ведешь себя, как мудак. — Микки смотрит прямо в его глаза, стараясь, наконец, совладать с дыханием. А потом улыбается. Совсем не протестует, не пытается раскроить череп, не кричит, не посылает на хуй. А просто улыбается. И Йен чувствует свою силу. Ощущает, как она течет по венам, как проникает в легкие, как становится второй кожей. Да, блять, он по-настоящему всесилен. Сейчас Йен вспоминает дни, в которые он чувствовал эту свою силу, когда буквально кончиками пальцев мог касаться души Микки, причинять боль, наслаждаться этой болью. Он вспоминает их с едва заметной горечью. Горечью, похожей на ту, которую ты чувствуешь, когда стащил в магазине шоколадку. Ты ощущаешь свою вину, но шоколадка была слишком вкусной. Ты до сих пор чувствуешь ее на своем языке. Эти маниакальные дни, когда он управлял своей жизнью как волнами, когда все казалось ему таким ярким и настоящим, он с трудом может воспроизвести в своей памяти. Они были слишком ослепляющими. В его голове бились друг о друга идеи, мысли были слишком быстрыми, чтобы он успевал закончить хотя бы одну из них. Он наслаждался тем, как глубоко он может чувствовать и как сильно любить. Он ломал принципы Микки, проверял на прочность его чувства, гнул их в разные стороны, но они были слишком крепкими. И однажды ему надоело. Однажды он понял. Он понял, кем его видит Микки. На самом деле, в его глазах, это он — Йен — поломанная вещь, которая требует осторожного обращения. А Микки никогда не сломается. А Микки будет прощать ему все. Он ведь простил даже съемки в порно. Без резинки. Похищение Ева. Побег с Моникой. Глупые и такие злые слова на том идиотском крыльце. Его неискреннее: «Я буду ждать». И не только потому, что боялся сломать окончательно. А потому что его любовь — это тот самый океан, в котором Йен покорял волны и в котором лежал на дне, умирая от депрессии. Микки — его океан. И сейчас он стоит на его берегу, неспособный прикоснуться, неспособный почувствовать вкус волн.