Baby, did you forget to take your meds?

— Йен, может, съешь хоть что-то? — В голосе Калеба звучит так привычно надоевшая забота. — Ты уже два дня просто таращишься в потолок. Но Йен молчит. Он слышит этот вопрос уже третий раз за сегодня. Но у него нет сил даже на то, чтобы посмотреть в сторону парня. Через несколько секунд он чувствует, как Калеб садится рядом. — Йен, послушай. Я понимаю, через что ты проходишь, окей? — Он сжимает его руку, в попытке поддержать. — Мне до сих пор иногда снится лицо девушки, смерть которой была первой. Знаешь, у нее были такие светлые-светлые волосы, которые не потемнели даже от гари и дыма. Она умерла с открытыми глазами. На ее лице было такое спокойствие. — Йен слегка поворачивает голову в сторону Калеба. — Я до сих пор не могу понять, почему у стольких людей умиротворение на лицах? Они умирают одной из худших смертей, но все равно находят свой покой. И я помню их всех, Йен. Всех, кто умер у меня на руках и всех кого мы не успели спасти. От этого нельзя сбежать или забыть. Теперь Йен сжимает пальцы Калеба. — Йен, ты справишься с этим. Ты не забудешь, но справишься. Ты поймешь, что в этом нет твоей вины. И когда-нибудь твой мозг перестанет анализировать, придумывать «а вот если бы». Потому что все уже случилось. И ничего не изменить. Калеб нежно проводит рукой по его волосам. Целует в висок. — Мне пора на смену, постарайся съесть хоть что-то. Через несколько минут хлопает входная дверь. И Йен снова проваливается в пустоту. Он не любил пропускать прием таблеток. После этого, когда он снова принимает их, туман наваливается с такой силой, что даже встать с дивана кажется подвигом. Почти как во время депрессий. Он уже три дня не заполнял дневник. Дневник настроения. Чушь, которую ему, как психу, приходится заполнять каждый день. Писать все оттенки своих настроений, фиксировать их, чтобы не дать биполярке и шанса одержать верх. Ха-ха. Она уже давно победила. Превратила всю его жизнь в сплошную тюрьму. Темноту. Где-то на столе звонит мобильник. Но Йен не реагирует. Туман прижимает его к дивану, лишает любых желаний, не дает сил на обычные действия. Через полчаса кто-то начинает тарабанить в дверь. Йен лишь кривится. У Калеба есть ключи, а все остальные могут идти нахуй. Стук не смолкает. Но Йен терпеливо ждет. — Йен, блять! Открой гребанную дверь! Еву нужно в туалет! — В голосе Светланы столько злобы, что Йен понимает, что открыть ему все же придется. Твою мать. И Йен собирает все силы, встает с дивана и распахивает дверь, предупреждая новый поток криков и ударов о несчастный кусок дерева. Светлана несколько секунд смотрит на него, и все ругательства застревают в ее горле. — Выглядишь охуеть как дерьмово. А я, поверь, видела в своей жизни хреново выглядящих людей. Йен лишь молча пропускает ее в квартиру. — Тебе бы выпить, парень. Нет проблем, которые не могла бы решить водка. Мне ли не знать. — Светлана снимает с Ева куртку и ботинки, но ее взгляд не отрывается от Йена. Тот лишь пожимает плечами. — Таблетки. Никакой водки. Никакого алкоголя. Всю. Гребанную. Жизнь. — В его голосе нет никаких эмоций. Просто спокойное констатирование факта. — Дерьмово тебе придется в нашем-то районе. Йен даже не улыбается ее шутке. Улыбка требует слишком много сил. — Кофе? — Его голос звучит пресно. — Я сама сварю. Надеюсь, твой парень пьет нормальный кофе, а не дерьмо, которое варят у вас дома. — Она берет Ева за руку и ведет в кухню. Мальчик внимательно следит за Йеном, но не делает попыток привлечь его внимание. Иногда, кажется, что дети все слишком хорошо понимают. — Он вроде как хотел в туалет. — Я сказала это, чтобы ты, наконец, открыл нам дверь. — Светлана усаживает ребенка за стол, а сама начинает открывать по очереди все шкафчики в поисках кофе. — Послушай, я не думаю, что сейчас лучшее время… — Ему так хочется вернуться на свой диван и позволить туману снова окутать его. — Я немного занят… — Ага. Я вижу. Морально разлагаешься. — Светлана поворачивается к нему, сжимая в руках пакет с кофе. — Йен, я не должна была тебе этого говорить, потому что этот придурок никогда мне этого не простит, но я не могу уйти пока не увижу, что с тобой все в порядке. Я, конечно, могла бы спросить у Калеба, но он приказал мне убедиться лично. Микки вытрахал мне весь мозг сегодня утром. Я честно хотела послать его нахрен, но он начал угрожать разводом, а валить обратно на родину я пока не настроена. Йен вскидывает голову, когда слышит имя Микки, и в его глазах появляется легкая осмысленность. — Микки… что? — Заставил меня сюда прийти. Убедиться, блять, что с тобой все окей. Что ты не впал в депрессию или еще что. — Светлана внимательно следит за его реакцией. Конечно, она следит. Они все помнят про тот случай. Про ту страшную ночь. В голове вспыхивает мысль, от ужаса которой Йен на секунду приходит в себя. — Света, скажи, а Микки… — Он отворачивается, силясь найти слова. — Ты сказала ему про… ну…. — Нет. Ты сам скажешь, если захочешь. Я не лезу в ваши ебучие отношения, которые хуже тех идиотских сериалов, которые смотрит Зоя. — В голосе Светланы раздражение смешивается с равнодушием в равных пропорциях. Вряд ли ее вообще что-то интересует кроме Ева. Ну и продления визы. — Спасибо. — Йен привычно сжимает пальцы на кожаном браслете, когда вспоминает тот день. Он вздыхает с облегчением. Микки не знает. Микки не знает, как низко он упал. Как сильно он сломан. — Он в порядке? — Йен наблюдает за тем, как Светлана засыпает зерна в кофеварку. — Ты знаешь, я был немного не в себе, когда пришел к нему в кафе… Забыл принять таблетки и потом эта авария.... — Йен, — она снова поворачивается в его сторону, — он не в порядке. Этот мудак никогда не был в порядке. Нахрена он тебе сдался? Мне кажется, что Калеб — это идеальный вариант. Твой уровень. А Микки — это второй сорт. Который будет вечно тянуть тебя на дно, в район для таких же, как он. Йен отворачивается. Он ненавидит, когда она так говорит о Микки. Никто не должен так говорить о Микки. И она вроде как не лезет в их отношения, да? — Замолчи, пожалуйста. — Его голос звучит надтреснуто. — Послушай. Я видела много дерьма за свою жизнь. Много людей. И, Йен. Ты всегда выделялся. И дело не в том что твои предки жрали слишком много моркови. Ты, блять, как будто попал не туда. Как будто должен был родиться не в этой ебучей семье. Это слишком. Он не слышал, чтобы Светлана говорила что-то подобное. Он вообще не слышал, чтобы она так много говорила. Их отношения начались с того, что она хотела раскроить его череп молотком. А теперь она… переживает за него? Это было неправильно. Как будто два кусочка паззла, которые не подходят друг к другу. — Не проеби то, что у тебя сейчас есть. Калеба. Эту работу. Даже с гребанной биполяркой, ты сможешь вырваться из этого всего. Послать этот район к чертям. Йен впивается пальцами в спинку дивана. — Я не… — Он пытается разозлиться. Буквально заставляет себя сказать какую-то грубость. Оправдаться. Поставить на место. Но туман слишком плотно обхватает его чувства. Он не чувствует ничего. Пустота. Глухота. И блядский холод. Когда его укутывает туман — он всегда чувствует этот холод. Хочется спрятаться, залезть под одеяло, засунуть руки в костер, вскипятить свою кровь. Но ничего. — У тебя есть молоко? Ненавижу черный кофе. — Светлана как будто не замечает его усилий. Как будто ничего не произошло, и она не сказала всех этих слов. — И Ев не отказался бы от сока. Она распахивает дверцу холодильника и находит все, что ей нужно. Йен снова отворачивается. Ему хочется уйти, оставить ее тут одну, с ее долбанным кофе, ненужными советами, с этим ее непонятным переживанием… Вот только… — Микки и правда отправил тебя сюда? — Он цепляется за эту мысль изо всех сил, старается удержать себя на плаву, отталкивает туман от себя. Он должен знать. Светлана смотрит на него с жалостью. Да, твою мать. Да. Он наконец-то дождался этого взгляда и от нее. И причиной, первый раз за год, была не биполярка. Это почти успех. Он смог выглядеть жалким даже не из-за болезни. — Йен, у него есть твоя фотка для дрочки. Я почти уверена, что он спит в твоей футболке, что он ни с кем не трахался, после того как вышел. По крайней мере не больше одного раза. — В ее взгляде холод начинает смешиваться с презрением. Но Йен видит в ее глазах еще что-то. Тепло? Нет. Сочувствие? Нет. Грусть? Ему хочется сжать виски и закричать. Он так ненавидит это. Так ненавидит, что теперь не может читать чувства людей. Что все они сейчас для него под запретом. Не только его собственные. А вообще все. Господи, поскорее бы она ушла. Йен так хочет остаться один. Снова жалеть себя. Снова вспоминать. Кровь. Смерть. Сирены. Пальцы Микки, сжимающие его ладонь. Паника в его глазах. Он почти радовался тому, что не принял таблетки. Что почувствовал все это. Эту раздирающую душу панику, боль, а потом… Пальцы Микки, сжимающие его ладонь. Как будто сначала его разорвали надвое, выпотрошили, растоптали все внутренности и одним взмахом палочки вернули все на место. И он снова как новый. Может дышать. Светлана еще несколько секунд смотрит на него и потом переводит разговор на рассказы о своих клиентах, Зое и ее дурацких сериалах, об оранжевом жирафе и о том, как Ев снова не хотел есть кашу. Она сегодня слишком разговорчива. Говорит, но все равно поглядывает в его сторону. Проверяет. Читает его эмоции. Ха. Если бы было что читать. Через полчаса, когда за женщиной закрывается дверь, Йен вздыхает с облегчением. Он снова может позволить себе разваливаться на части. Парень направляется к дивану, когда звонит телефон. — Как ты? — Голос Фионы пропитан жалостью, сочувствием, легкой паникой и страхом. Йену хочется застонать в голос. — Я в порядке. Фраза номер один последние два дня. Странно, что Фиона-королева-истерик позвонила только спустя два дня. — Йен, какого хрена я узнаю все позже всех? И не от тебя, а от Ви, которой сказала Светлана, которой сказал Микки. Ебанный испорченный телефон. — Теперь к ее голосу еще добавилась злость. — Фиона, я в порядке. Не было смысла тебе рассказывать об этом. Я снова на таблетках, все окей. — В его голосе сквозит такая усталость, что девушка мгновенно остывает. — Это из-за него, да? Стоило ему выйти, и ты уже не принимаешь таблетки. Блять. Сегодня гребанный День Ненависти Микки Милковича? — Он тут ни при чем. — Голос звучит почти искренне, правда? — Йен, послушай, если я узнаю, что это Микки… — Фиона. — Он собирает все свои силы, выскабливает их по всем ящикам, по всем уголкам, чтобы добавить в голос хоть немного твердости. — Микки тут не причем. Я просто забыл. — В прошлый раз, когда ты забыл… — Она замолкает. Они не говорят о том дне. Черт, никогда не говорят. — Йен… — Ее голос становится мягче. — Я просто переживаю. — Я знаю, Фи, я знаю. Но я в порядке. Просто хочу немного вздремнуть. — Он как можно мягче старается отвязаться от нее. От заботливого голоса. От обвинений в сторону Микки. От ненужных воспоминаний о том дне. Эти воспоминания делают холод внутри него почти болезненным. — Хорошо. — Она со вздохом сдается. — Если что-то будет нужно… — Я позвоню. И он отключается. Бросает телефон в кресло и обхватывает голову руками. Микки переживает. Переживает за него. Это было так похоже на того старого Микки, того, кто метался по комнате, ждал его, прощал измены и излишнюю эгоистичность. Того, Микки, который… «Я волнуюсь за тебя. Я люблю тебя». Йен слишком часто слушал эту запись на своем автоответчике. Голос Микки до сих пор звучал в его голове. Такой срывающийся, полный переживания, хрупкий. Проникающий под кожу и остающийся там навсегда. И он не заслуживает того Микки. Тому Микки нужен старый Йен. Не сломанный. Такой, которого не надо лечить или собирать по кускам. Но он сейчас такой слабый, такой не способный бороться с самим собой. И через минуту он слушает длинные гудки в трубке. — Йен? — голос парня звучит хрипло. Как будто он спал или как будто его горло сдавило от волнения. — Посылаешь ко мне своих разведчиков? Ирония. У него, правда, хватило на нее сил. — Что…? Блять. — Микки замолкает и Йен почти видит, как он сжимает переносицу пальцами, а через пару секунд ухмыляется краем губ. — Задание выполнено, и все данные получены. — Йен чувствует, что ненавистный туман дал ему сделать глоток воздуха. — Я убью эту сучку. — Но в голосе слышны нотки веселья. Вам ведь всегда было так легко друг с другом? — Ты не переживай, роль зомби снова моя. Я снова накачан таблетками по самую глотку, снова ни хрена не чувствую, снова радую Фиону своим спокойствием. Зато не хочется раскроить череп о дверную ручку, что, если подумать, уже плюс. — И снова в голосе эта ирония. Ведь Микки он может сказать правду, да? — Йен, я… — Все веселье исчезает из его голоса. — Все в рамках нормы, Мик, все в рамках. Я снова на таблетках и все могут вздохнуть с облегчением. — В голосе опять просыпается усталость. — И ты же знаешь что… Йен сильнее сдавливает трубку в руках. — Ты же знаешь, что ты мог сам позвонить мне? Микки молчит. Но Йен не ждет его ответа. Он нажимает кнопку окончания вызова и откидывается на подушки. Ему кажется, что он снова может дышать.