Baby, did you forget to take your meds?

Микки проснулся абсолютно счастливым. И причина этого счастья сейчас сопела ему сзади в шею, совершенно неудобно закинув на него свою руку и ногу. От неудобной позы у Микки затекло все тело, а те места, в которых его придавил Йен, он вообще не чувствовал. Но он не двигался. Он просто наслаждался тем, как дыхание рыжика щекочет ему шею. Ощущал его кожу и купался в его запахе. Йен пах солнцем, соленой кожей, ярким утренним рассветом. Йен пах счастьем. Микки позволяет себе дышать этим счастьем, купаться в этом солнце, чувствовать этот запах на языке, ощущать, как он наполняет легкие. Но нет. Блять. Нет. Никогда не позволит кому-то увидеть, как от удовольствия он сейчас прикрывает глаза. Как целует веснушчатое запястье и наслаждается этими секундами, пока Йен еще спит. Но тот, как будто что-то почувствовав, в следующее мгновение прижимается всем телом, все еще пребывая в царстве сна. И Микки чувствует, как стояк Йена упирается в его ягодицы. Твою мать. Ему хочется по-блядски потереться об него, прижаться еще плотнее, а потом сползти вниз и разбудить Йена охуенным минетом. Там, внизу, его запах такой яркий. Его буквально можно пить глубокими глотками. И Микки прикусывает губу, чтобы не застонать от того, как сильно ему хочется почувствовать охуенный галлагеровский член во рту. Папа бы им гордился. Это точно. И Микки изо всех сил старается справиться со своим желанием. Но Йен прижимается еще ближе, касаясь губами его шеи и Микки сдается. И Микки в очередной раз посылает свои принципы нахуй. Он аккуратно освобождается от плена рук и ног и спускается вниз, осторожно проводит ладонью по члену Йена, стараясь не разбудить. Он целует низ его живота, купаясь в запахе солнца, чувствуя его на языке, проталкивая в носоглотку, оставляя где-то внутри себя. Навсегда. Дыхание Йена срывается с сонного ритма, и Микки осторожно облизывает головку, собирает языком капельку смазки, не переставая глубоко вдыхать его запах. Он начинает аккуратно посасывать, помогая себе рукой, чувствуя, как его собственный член начинает твердеть. И блять. Кто бы мог подумать, что Микки Милкович будет возбуждаться от того, что сосет чей-то член? — Мик… — голос Йена хриплый, в нем все еще слышны остатки сна. — Что... что ты? — Тссс. — Микки на мгновение прерывает свое занятие, дует на влажную и такую блестящую головку и в этот раз заглатывает глубоко. Йен охает и выгибается. И окончательно просыпается. Микки чувствует, как пальцы рыжика зарываются в его волосы и ему хочется улыбаться. Он гладит его бледную кожу, ласкает большим пальцем тазовую косточку, не переставая сосать, заглатывать, облизывать, помогать себе второй рукой. И он не знает. Твою мать, он совершенно не знает, откуда в нем это желание. Откуда в нем это огромное, убивающее его желание. Которое не описать словами, для которого не хватит таких обычных и пустых слов. — Мик, я хочу… — Йен внезапно останавливает его. — М? — он не выпускает член изо рта. — Я хочу… я хочу чтобы ты меня трахнул. Блять что? Микки давится от неожиданности. Он в недоумении поднимает голову и смотрит на взлохмаченного Йена. Блять. Он выглядит нереально охуенно после сна. В волосы хочется зарыться пальцами, притянуть к себе, а потом вылизывать его кожу, собирать веснушки на язык, цеплять зубами подбородок, кусать его губы и скулы. А еще дышать его запахом. Дышать. И дышать. Но, конечно, Микки не сделает этого. — Я думаю… бля… — его голос звучит рвано и хрипло — от этого член Микки становится каменным. — Пора бы тебе уже, наконец, меня трахнуть. — Какого хуя у тебя с утра такие умозаключения? — Это не с утра. Я уже давно… Я просто… Блять. — Йен запускает пальцы в волосы и Микки на секунду представляет свои пальцы в этих волосах. — С речью у тебя походу проблемы. — Микки выпускает его член из рук и ложится рядом, теперь уже не так близко, не чувствуя его кожу своей и почти страдая от этого. — Нет. Твою мать, Мик. Я просто должен попробовать это… с тобой. — Блять, Йен, ты же знаешь, что я не … это не то. Но ему хочется. Так блядски хочется. После всех тех парней, которых он трахал в тюрьме, ему хочется, чтобы это был кто-то.… Чтобы это был Йен. Йен, к которому он чувствует такое огромное, такое сильное, такое пугающее его что-то. И блять, ебучий Галлагер заглядывает в глаза Микки, больше ничего не говорит, но Микки уже почти согласен. Потому что опять этот его ебанный взгляд. Опять эти его огромные, до невозможности, глаза. — Ты же, блять, адски узкий. Как гребанная целка. Мы потратим тонну времени на то, чтобы тебя растянуть. А мне еще сегодня… — Мик. — Йен кладет свою руку на его член и гладит. И Микки сдается. Все для тебя, блять. А в следующую секунду Йен его целует. И больше никаких сомнений. Потому что Микки притягивает его к себе и наконец-то зарывается в его волосы пальцами. Микки-чертов-слабак-Милкович. Стон вырывается из него против воли, когда движения Йена на его члене становятся быстрее. Микки трахает его языком, теперь он берет, а Йен дает. Он опрокидывает его на спину и, не сдерживаясь, скользит руками по его коже, обводит пальцами соски и легонько сжимает, продолжая вылизывать его рот, продолжая чувствовать солнце на своих пальцах. Йен подается на встречу, трется своим членом об его, прижимается, стонет прямо в их поцелуй. И Микки захлестывает такая волна абсолютного желания, что он почти задыхается. — Где… смазка? Йен на секунду разрывает их поцелуй и тянется за бутылочкой, вкладывает ее в руку Микки, окончательно доверив ему управление. В его глазах полыхает такой огонь, что он, смешиваясь с пожаром на голове, может привести к катастрофе. В которой погибнет только Микки. В которой он уже погиб. Он выдавливает прохладную жидкость на пальцы, ждет несколько секунд позволяя ей нагреться, глазами пожирая Йена. Запоминая. Исследуя. — Мик, твою мать… начинай. — Кто-то тут блядски нетерпеливый. — Микки усмехается. Он осторожно касается входа Йена, поглаживая и легонько надавливая, а затем проникает одним пальцем. Он такой узкий, что Микки даже страшно. Второй рукой он начинает поглаживать его член, осторожно добавляя второй палец. Йен прикусывает губу, но молчит. А Микки наблюдает за тем, как ярко горят веснушки на бледной коже, как растрепались волосы, наблюдает, как его собственные пальцы исчезают внутри, чувствуя жар, чувствуя эту охуенную тесноту и ему почти больно от желания оказаться внутри. От желания забить на подготовку и взять Йена резко и вставить полностью, как он это делал всегда. С другими. Но почувствовав, как Йен подается ему навстречу, ощущая, как он старается насадиться сильнее, Микки только добавляет третий палец, позволяя ему привыкнуть. Йен тихо охает от боли и это отдается где-то внутри Микки. Он наклоняется и снова берет его член в рот, продолжая осторожные движения пальцами. Абсолютно забыв про себя. Стараясь. Отдавая. Но так много получая. Йен откидывается на подушки, вцепляется руками в спинку кровати, позволяя все. Разрешая все. Через некоторое время Микки понимает, что больше не может сдерживаться. Он подкладывает подушку под спину Йена, разводит его ноги еще шире, заставляя обхватить себя за талию, и приставляет головку члена к его покрасневшему входу. — Можно? — Совершенно точно его голос не может звучать так по-пидарски заботливо. — Да, Мик… Блять, просто да. Голос срывается, его глаза закрыты, и Микки начинает осторожно входить. Он чувствует, какой Йен тесный, горячий, как сильно он сжимает его в себе и осознание этого сжигает его. Мир вокруг на мгновение исчезает, сгорает, перестает существовать, остается только ощущение жара и тесноты. Микки закрывает глаза и стонет от удовольствия. Он совершенно теряет себя в ощущениях, перестает видеть грани, перестает понимать, где он. И, не в силах сдерживаться, проникает полностью. Йен охает от боли и замирает. Его пальцы со всей силы сжимаются на спинке кровати. — Блять. Микки. — В его голос звучит обида. А Микки будто просыпается. — Твою мать, Йен. Ты в порядке? Я просто… — Его голос срывается, в нем столько гребанной заботы, что ему становится страшно. Он разве раньше заботился о тех, кого трахал? — Ты мудак, Мик. — Йен едва заметно улыбается. Микки начинает ласкать его опавший член, второй рукой поглаживая кожу груди, наклоняется и снова целует его губы, посасывает, вылизывает. Просит прощения. И Йен отвечает ему, притягивает к себе, заставляет стонать от удовольствия, стонать от этой близости, от его тесноты и жаркой пульсации, стонать, от того как он сдавливает Микки. Почти причиняя боль. — Ты можешь продолжить. Только осторожно. — Йен прерывает их поцелуй, ловит взгляд голубых глаз и Микки тонет. И снова Микки исчезает. Пропадает. Рассыпается на миллион маленьких частиц. Он начинает осторожно двигаться, проникая медленными и плавными толчками, почти умирая от желания начать двигаться быстро и резко. Но не позволяя себе. Потому что это Йен. Потому что он важнее всего. Потому что весь мир Микки сконцентрирован на этом человеке. Хотя он еще не готов признаться в этом даже самому себе. Йен тихо стонет, подаваясь на встречу и движения Микки становятся быстрее и глубже. Он отрывается от его губ, поднимается, притягивает его к себе, заставляя плотнее обхватить талию, и продолжает движения сидя. Микки наслаждается распростертым перед ним парнем, наблюдая, как переливаются мышцы под светлой кожей. Микки ласкает взглядом его узкую талию, мышцы живота и проступающие на нем кубики, его широкую грудь, небольшие соски и россыпь веснушек вокруг них. Задерживает взгляд на татуировке. Йен пальцами вцепился в спинку кровати, грозясь сломать старое дерево. Микки видит каждую его мышцу, которая проступает под идеальной, такой, блять, идеальной кожей, по которой хочется скользить пальцами, языком, прикусывать, вылизывать, впитывать. Глаза Йена закрыты, он прикусил губу, чтобы не стонать в голос, волосы совершенно растрепаны, яркие пряди огнем горят на белых простынях. Микки слушает его тихие стоны, наблюдая, как собственный член проникает в узкую, жаркую глубину и понимает, что, возможно, он жил ради этого. Что его счастье настолько абсолютно, что оно не влезет ни в одни общепринятые рамки. Никто в целом, блять, гребанном мире не сможет понять. Не сможет почувствовать так же. Он немного меняет угол проникновения, желая доставить Йену еще больше удовольствия, попадая по простате. — Господи, Мик… Да… Тут. — Рыжик бессвязно бормочет, подаваясь навстречу, насаживаясь глубже, и Микки берет в руку его член, начиная ласкать, желая увидеть, желая почувствовать его оргазм. — Быстрее… Пожалуйста. И Микки выполняет его просьбу, буквально срываясь с ритма, проникая резкими, глубокими толчками, скользя рукой по его члену в такт движениям, второй рукой притягивая его еще ближе, насаживая на себя, желая проникнуть глубже. Еще глубже. До самого сердца. Оставить себя там. Свернуться калачиком и провести там всю свою жизнь. Йен стонет в голос, больше не сдерживаясь, стенка кровати все-таки ломается под его пальцами. Он сжимает Микки еще сильнее, кончая. А Микки продолжает проникать в него резкими грубыми толчками, совершенно сбившись с ритма, не чувствуя в этом мире ничего кроме сжимающего его парня, спермы на своих руках и звучащих в ушах стонов. Оглушающий оргазм буквально выбивает из него весь дух, он кончает на живот Йена, смешивая свою сперму с его, не в состоянии вернуться на землю, не в состоянии ощутить мир вокруг себя. Он падает на живот где-то рядом с Йеном. Несколько минут он не может прийти в себя, пока не слышит рядом смех Йена. Блять, почему он вечно смеется после секса? — Мик, твою ж мать. Из тебя бы вышел отличный актив. — Ой, иди ты нахрен, — но в его голосе нет злобы. Только искрящееся удовлетворение. Такое абсолютное, что его можно почувствовать кончиками пальцев. — Мы должны повторить это как-нибудь, — Йен проводит рукой по его волосам и Микки на мгновение прикрывает глаза. — Это ты у нас все-таки сучка, да, Йен? — Микки смеется, подаваясь навстречу его руке, не в силах что-то с собой поделать. — Готов отказаться от моего члена в своей заднице, а, Мик? — Йен шлепает его по ягодице. И Микки просто показывает ему средний палец, совершенно не чувствуя в себе сил и дальше вести этот спор. Просто засыпая, забив на все дела, вдыхая запах солнца и секса, абсолютного счастья и спермы. Йен продолжает гладить его волосы, а у Микки совершенно нет желания противиться этому. Иногда Микки позволял себе это. Позволял себе думать, как бы все сложилось, если бы он сказал Йену, что любит его. Если выложил перед ним все карты, если бы показал ему все-все-все, что искрилось у него внутри, что сжигало его, убивало и возвращало к жизни. Смог бы он остановить его? В тот гребанный день после свадьбы, когда он уходил в армию. Хватило бы Микки сил на эти слова? Хватило бы боли? Нужно ли ему было время, вдали от Йена, чтобы понять? Чтобы принять себя, принять это огромное сжирающее его чувство, смириться с ним, стать с ним одним целым. Нужно ли ему было увидеть, как Йен превратился в шлюху, чтобы ощутить насколько чистым он видел его до этого? Нужно ли ему сейчас видеть, как он страдает, чтобы понять, что нужно уйти из его жизни? Блять. Хватит ли у него когда-то на это сил? Не вспоминать. Не думать. Не представлять. Найти в своей жизни что-то еще, кроме Йена.