Baby, did you forget to take your meds?

Четверг. Этой ночью Микки опять плохо спал. Ужасный по своей яркости кошмар выбил из него сон и больше не позволил сомкнуть глаз. Во сне они с Игги убегали от отца. Это было совсем как раньше, когда он напивался и возвращался домой пьяный в стельку. Микки слышал, как Терри бежит за ними, почти догоняет, как он тяжело дышит, старается справиться с дыханием, догнать их и, как обычно, избить до полусмерти. Потому что у него, блять, сегодня плохой день. И Микки бежал, не позволяя себе и на секунду замедлить шаг. Он знал, чем это обернется для него. Болью. Гребанным океаном боли. Господи, он почти хотел, чтобы Игги отстал, чтобы сегодня отец избил его, потому что понимал, что обоим им не сбежать. Но через хер-знает-сколько минут безумного бега, он чувствует, что отец начинает отставать, а потом и вовсе останавливается где-то позади. Но Микки бежит по парку, все еще боясь, все еще подгоняя себя. Бежит и слышит, как отец яростно кричит им вслед: — Я найду на вас управу, блять! Только попробуйте сегодня вернуться домой! Но Микки продолжает бежать. Ему кажется, что ему снова 11 лет, он снова боится отца, он снова не может справиться с этим ужасом. Он знает, что через несколько часов Терри вырубится дома на диване, и они с Игги смогут спокойно вернуться. Так было каждый раз. Счастливое, блять, детство. Выжидать два часа, прислушиваться к звукам дома, прежде чем открыть дверь, осторожно пробираться в свою комнату и засыпать под рыдания Мэнди и храп отца. И во сне Микки так ярко чувствовал эту безысходность. Она как будто снова вернулась в его жизнь и изо всех сил сдавила все его внутренности. Но в этот раз сценарий вышел другим. Когда они с Игги вернулись домой, Терри сидел на диване и, сжимая в руках бутылку пива, смотрел какой-то боевик. И он даже не посмотрел в их сторону, когда они прокрались в дом. Уже подходя к двери в свою комнату Микки застыл, услышав его голос: — Тебя там ждет подарок, сын. Внутри пробегает холодок. Микки не решается нажать на ручку, но дверь распахивается сама и то, что он видит, заставляет его закаменеть от ужаса. — Нет… нет… пожалуйста, нет. Нет. Нет. Но картинка такая яркая. Ужас тонкими струйками проникает под кожу, и он кричит. Этот крик резко вырывает его из сна. Он сжимает простыни, чувствует холодный пот на висках. А сердце отбивает бешеный ритм. Сон казался таким реальным. Он таращится в темноту, не в силах заставить себя и на секунду закрыть глаза и увидеть это снова. Ему хочется достать из верхнего ящика тумбочки нож и расковырять себе череп. Только чтобы ужасная картинка не вспыхивала яркими пятнами перед глазами. Проткнуть кожу, мозг, разбить черепную коробку, только чтобы больше никогда. Никогда. Пожалуйста. Пожалуйста, пусть он просто забудет. Несколько лет назад он мечтал увидеть такую картинку, а сейчас это буквально раздирает его в клочья. Снова Йен. И снова кровь. Наверное, Терри сначала избил его, перед тем как ударить ножом. Наверное, Йен боролся. Точно боролся. Йен бы не позволил сделать это так просто. Поэтому гребанная кровь повсюду. На его волосах, на его лице, на ресницах. Кровь на белых простынях. Прямо как в этих дурацких фильмах. Кровь, тонкой струйкой стекающая из его рта. Распахнутые и такие пустые глаза. Йен так часто засыпал на этих простынях, так часто они занимались на них сексом. Так часто они пахли этим его гребанным солнечным запахом. А теперь они пахнут кровью. Они пропитаны кровью. Все здесь пропитано кровью. И красное пятно продолжает ползти, продолжает поглощать белый цвет, делая все таким страшным. Таким, блять, страшным. Такая дурацкая картинка, как будто кто-то смеется над ним, как будто кто-то издевается. Мертвый Йен, и все вокруг в его крови. Милкович, встречай свой самый страшный кошмар. Встречай то, что сжирает твои внутренности, перемалывает твои кости, делает тебя таким слабым. Снова слабость? Обычный гребанный сон. Просто, блять, сон. А он как пидар дрожит в темноте, сжимает подушку. Мечтает стереть себе память. Терри в тюрьме. Йен в безопасности. И еще раз. Йен в безопасности. Но он почти готов набрать его номер. Микки кажется, что он чувствует запах его крови. Что он лежит в его крови. И видит его пустой взгляд. Микки долгое время продолжает таращится в темноту и не замечает, как наступает утро, как свет потихоньку возвращает вещам привычный цвет, как предметы теряют свою неопределенность, снова обретая свой постоянный облик. Солнце проникает тонкими лучами в комнату, когда Евгений начинает привычно кричать. Этот ребенок категорически не любит утро. Прямо как его отец. Микки чувствует себя совершенно разбитым. Он проглатывает две чашки отвратительного кофе, который какая-то из Светланиных шлюх готовит каждое утро. Раньше он не решался к нему притрагиваться, но сегодня даже хуевый кофе способен хоть немного вернуть его мозг на место. — Какого хуя? Я приготовила его для Светы! — Крашеная русская блондинка говорит с таким акцентом, что Микки морщится. — Ой, иди ты на хуй! — Он допивает последний глоток и ставит чашку на стол. — Ты торчишь в этом доме, нихуя не внося в общую долю. И даже кофе готовишь отвратительно дерьмовый. Блондинка начинает кричать что-то на русском, и Микки привычно отмахивается. И снова морщится. Блять, ему так хочется сдохнуть. Больше никогда не возвращаться в этот дом, полный русских шлюх и несмываемого отцовского запаха. Дом, полный таких дерьмовых воспоминаний, что даже яркие моменты с Йеном не способны их перебить. Это дерьмо в воздухе, оно в каждой щели, в каждом пятне на стене. Многие из этих пятен — кровь. Кровь Игги. Кровь Микки. Кровь Мэнди. Кровь каких-то людей. Этот гребанный дом видел столько боли. В этом доме было столько грязи. Микки иногда так хотелось вышвырнуть все на улицу, выгнать, вымести, сжечь, уничтожить. Но это все дерьмо, оно ведь не только в доме. Оно теперь уже в нем самом. Навсегда. Оно, блять, будет с ним всегда. Оно осело где-то внутри клочками пепла, пачкая стенки легких, делая кровь такой темной, делая мысли такими черными, прожигая кожу, оставляя шрамы, заставляя внутренние раны гноиться. Этого дерьма стало меньше вокруг, когда Терри посадили. Когда он исчез из их жизни. Но после сегодняшнего сна, Микки кажется, что оно слишком пропитало эти стены. Сделало их непригодными для жизни. Когда в его жизни был Йен, он мог откидывать это все от себя, видеть себя свободным, видеть себя счастливым. Мог так глубоко чувствовать, так глубоко тонуть и не задыхаться. Тонуть и смеяться. Он возвращался в этот дом и его встречал Йен. Долбанный рыжик, который горел так ярко, что вся эта грязь пряталась, куда-то пропадала, становилась совсем незаметной. Все это дерьмо исчезало по углам. Дом, которого он боялся с детства, теперь наконец-то стал настоящим домом. А потом все нахуй сгорело. Кто-то щелкнул пальцами, и дерьмо снова тут. Темным пятном горит где-то внутри. Превращает в пепел то, что когда-то казалось идеальным миром. Идеальным веснушчатым миром. Еще больше пепла. Еще больше грязи. Микки до сих пор помнит прикосновение Йена в кинотеатре. Кожа, кажется, до сих пор горит в том месте. Излучает свет. Ему почти хочется вырезать эти места, вырвать, расчесать до крови. Ему так хочется, чтобы Йен коснулся его снова. Блять, ему так этого хочется. Это как будто бритвой скользить по только что затянувшемуся порезу. Вспарывать. Выпускать наружу кровь. Смеяться от боли. Как будто не бежать от огня, а прыгать в самое пекло. Самосохранение не работает. Самосохранения уже нет. Он ведь сломал тебя, Микки. А биполярка сломала его. Вы сломанные в разных местах. И вас даже не примут на металлолом. На работу он идет все таким же разбитым. И хотя кофе немного привел его в порядок, воспоминание о сцене в туалете кинотеатра снова выбило почву из-под ног. Он бы все ему позволил. Он бы умолял его. Еще несколько минут - и все. Поезд сошел с рельс. И пусть потом все снова стало бы таким сложным. В тот момент был только Йен и его пальцы на коже. ______ Микки выкуривает три сигареты, перед тем, как войти в кафе. А потом заходит в кафе и сразу видит Йена. И, конечно, блять, Калеба. Он видит, что тот держит рыжего за руку. И Микки хочет блевать. Йен замечает Микки, и мгновенно его лицо озаряет такая яркая и искренняя улыбка, что Микки буквально готов упасть перед ним на колени и отсосать ему прямо там. Заглатывать его член, чувствовать, как он толкается в его горло, как рыжик стонет, поводит бедрами, насаживается на рот брюнета. И выпускает руку Калеба, чтобы вцепиться в волосы Микки, притянуть еще ближе, проникнуть еще глубже. Стать таким эгоистом, вдалбливаться своим огромным членом, заставлять давиться им, чувствовать его глубоко в глотке. А потом он кончит. И Микки все проглотит. Все, блять, до последней капли. Он уже даже не противится этим вспыхивающим фантазиям. Они стали его постоянными спутниками в последние дни. Блять, он даже дрочил в туалете кинотеатра, просто позволив Йену взять себя за руку. У него определенно сносит крышу. — Мик! — Йен не прекращает улыбаться, и это почти раздражает. Чему он, блять, радуется? Микки кивает в ответ. — Милкович! Опоздание 27 минут! Опять, — Бетти спасает его. Совершенно точно оттягивает от Йена, от воспоминаний о его члене, от желания давиться им и слизывать с него капли спермы. — Только черный кофе, - Голос Йена звучит устало, не смотря на недавнюю радость. Сегодня Калеб с ним не спорит. Только вздыхает и делает свой заказ. Микки чувствует на себе взгляд Йена так сильно, как будто он старается прожечь в его коже дыру. Блять. Просто перестань. Микки принимает заказ и отходит от их столика. — Алекс, твою мать! Оторвись от разглядывания своего отражения в кофемашине и сделай два американо. Одно с соевым молоком. И еще… — Микки на секунду замолкает. Но, решившись на что-то, продолжает, чуть понизив голос: — И кусок черничного чизкейка. — Он не твой вариант, Милкович. — Алекс усмехается, так легко разгадав причину его замешательства. Ебучий бородач иногда слишком наблюдательный. — Иди нахрен! Просто отрежь гребанный чизкейк! — Микки злится. Его слабости снова на виду. Но Йен выглядит таким … таким, блять, худым. Как будто кто-то высосал из него жизнь. Оставил только ветер. Через минуту он ставит перед Йеном блюдце с тортом. Тот поднимает на него взгляд. — Прости, но мы не заказ… — Калеб снова такой вежливый. Но Йен прерывает его на полуслове. — Подожди. Я съем, — Он освобождает свою ладонь из руки Калеба и Микки вздыхает с облегчением. Даже усмехается. Секунду они снова смотрят друг другу в глаза, а потом Йен отворачивается и принимается за чизкейк. А Микки возвращается к барной стойке. — Неплохой ход, Милкович. Запомнил, какой у него любимый торт. Но ты только посмотри на его парня, — Алекс снова вклинивается в мысли Микки. — Ты даже рядом не стоял, поверь. Я люблю Адама, но Калеба я бы не прочь .... облизать. Полностью. Посмотри на него. Парень — чистый секс. Сука, он даже облизывается. — Просто иди на хуй. Алекс смеется. И, блять, Микки очень хочется испортить его ебучую идеальную прическу, пару раз приложив головой об стойку. Он даже сжимает кулаки. Знал бы ты. Просто знал бы ты. Когда-то Йен был тем, кто хочет облизать Микки. Через некоторое время Йен с Калебом расплачиваются и уходят. В этот раз Йен не остается, чтобы поговорить, и Микки с трудом давит в себе разочарование. Ему так хочется, чтобы Йен прикоснулся к нему снова. Ему самому так хочется вылизывать его кожу. И, блять, ему так хочется изгнать его из своей жизни навсегда. Это как война. Когда внутри лед вступает в схватку с огнем, и никто не побеждает. Потому что Йен не уходит и потому что Йен больше никогда не трахнет его. Йен теперь любит темный шоколад. _______ Когда в конце смены ему звонит Светлана, Микки едва сдерживается, чтобы не послать ее нахуй. Он уверен, сейчас она будет ебать ему мозги. Блять, он так устал. Он просто хочет, чтобы этот ебучий четверг закончился. Ему нужен сон, пачка сигарет и несколько банок пива. Твою мать, просто пусть все идут нахрен. — Что тебе, блять, нужно? — Микки отвечает только на третий звонок, надеясь, что если он проигнорирует, то Светлана отстанет. Но с этой женщиной так не бывает. — Какого хера ты не берешь трубку? — Она кричит. Она, блять, кричит. Микки кажется, что он никогда не слышал, чтобы она кричала. Не злобно выкрикивала слова, а кричала… как будто ее сжирает какое-то переживание. — Что такое? — Блять, ты гребанный идиот! Я уже полчаса пытаюсь дозвониться до тебя. У нас и так нихуя нет времени! — Светлана, кажется, почти в истерике. — Что. Блять. Такое? И она объясняет. И все вокруг за секунду становится черно-белым. А перед глазами появляется как будто ожившая картинка из его сна. Микки кажется, что его внутренности рухнули под землю. Провалились под разноцветный пол этого кафе. Осталась только оболочка. Какая-то глупая пустота, а внутри как будто свистит ветер. Все как во сне. Пустые глаза Йена. И кровь, которая пропитала все вокруг.