«Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять». Макс Фрай «Жалобная книга»
В жизни бывают люди, которые после потрясений долгое время не могут восстановиться, вернуться в привычный ритм жизни. Другим же, в свою очередь, необходимо совсем маленькое его количество, чтобы снова преступить к обычным будням. Большинство называет вторых отходчивыми и разносит теорию, что лучше окружать себя именно такими людьми. Они быстро забывают обиды, предательства, а в случаях, повергших их в шок (потеря близкого или сокращение), они становятся подчас еще упорнее. Однако, так ли все на самом деле? «Отходчивых» людей не существует. Часто таких личностей можно назвать «масками», потому что они не быстро переболели или простили, как думают окружающие, просто не вынесли своих страданий на обозрение общественности. Человек делает отчаянные попытки, чтобы преодолеть случившееся с ним горе. Из-за однообразных мыслей общества подчас многих закрытых людей называют бездушными, странными. Однако ирония в том, что они по большей мере остаются «живыми», чем те, кто выплескивают свои проблемы на обозрение и суд общества. Говорят, справиться с трудностями помогают друзья и близкие, но иногда все, что необходимо — это ты сам и небольшое личное пространство. — Ребят, я немного устал, — пробормотал Луи, открывая дверь автомобиля, который остановился у дома. — Я не прочь потусоваться, но точно не сегодня, — продолжил юноша, а друзья ничего не стали говорить. Они поняли его состояние без каких-либо слов, поэтому, попрощавшись, уехали. Подойдя к двери дома, голубоглазый застыл, по его телу пробежали мурашки, словно волнами по разным участкам тела. Пальцы рук медленно подергивались. Томмо закрыл глаза и уткнулся лицом в соединенные ладони; ему было страшно. Отчасти этот страх был связан с реакцией его матери, но все же причина была в том, что парень очень ее любил, и в течение всей своей жизни прилагал множества усилий, чтобы никак ее не расстроить. Подчас парень ставил в приоритет все связанное с ней и девочками, нежели личные желания. Таков он был и ничего не мог с собой поделать. Шагнув в дом, Томлинсон заметил, что все было как обычно: Джо крутилась на кухне, а Дейзи и Фиби пытались занять младших, чтобы те не мешали маме. Парень сел на пол в коридоре и стянул с ног кроссовки. Привстав, он направился через кухню наверх, бросив домашним, что будет у себя. Джоанна сразу поняла настроение сына, ведь она была достаточно проницательна в этом плане. Поэтому, отставив половник, женщина направилась за сыном. Она шла не спеша, медленно подкрадывалась к комнате, а когда уже подошла и приложила свое ухо к гладкой двери, то услышала тихие всхлипы. Ее старший, иногда совершенно невозмутимый ребенок, истошно пытался скрыть свой болезненный вой. Волчица тут же представила, что он лежит, свернувшись в клубок, как маленький комочек, и не хочет, чтобы о его проблемах догадывались. Было больно, будто Джоанну разрывало на кусочки желание ворваться и обнять своего малыша, успокоить и в то же время дать ему побыть наедине с самим собой. Как она сама знала, иногда лучшее лекарство — ты сам и капелька времени, поэтому женщина опустила голову, глубоко вздохнула и побрела в сторону лестницы, чтобы вернуться к приготовлению супа. Горечь, страх, растерянность и еще много других чувств окутывали голову Луи, пока он пялился опухшими глазами на потолок. После часа безостановочных рыданий все наконец-то прекратилось. Стало ли легче? Он сомневался. Если бы проблема всего фонтана эмоций, которые творятся с Томлинсоном, была бы на уровне простых чувств, то Томмо смог бы перебороть себя. Однако причина всего была более чем реальна, хоть пока и не ощутима. Глубоко вздохнув, омега прикрыл глаза, его правая рука медленно забралась под футболку, опускаясь на слегка выпирающий живот, но он для юноши был обычным явлением. Луи называл его маленьким запасом на черный день. Теперь же там был не только он, но и что-то пугающее омегу. Розоволосый никогда не думал, что без сцепки есть возможность забеременеть. Хотя, это ложь, потому что он читал о фактах, в которых об этом говорилось, но процент таких случаев был настолько ничтожен, что голубоглазый с легкостью выбросил лишнюю, по его мнению, информацию из своей головы. Кто же мог знать, что те пять процентов повлияют на его жизнь? Никто, кроме Бога, который рассудил по-своему. Ну, а Томлинсон сделает по-своему. Резко вставая в положение сидя и потирая глаза, Луи зарычал. — Упаду, так встану. Не получилось раз, попробую еще. Трудно сейчас, легко потом. К черту! Не сдамся! — с такими лозунгами юноша взял стакан воды с тумбочки и выпил его до дна, после чего стянул с себя все, кроме боксеров, и забрался под легкое одеяло. Как только голова опустилась на подушку, тяжесть навалилась на розоволосого. Было трудно пошевелиться, и все, что смог сделать паренек, просто закрыть свои припухшие глаза, снова представляя, что перед ним горят зеленые огоньки.***
Когда Луи открыл глаза, на улице было уже сумрачно. Парень, потирая сонное лицо, присел на край кровати прямо напротив зеркала. В комнате было темно. После легких хлопков по щекам, Томлинсон поднял взгляд и уставился на свое отражение. Юноша застыл. В зеркале он увидел то, что не предполагал: его глаза блестели, но было чувство, что эти два факела уже не принадлежат ему. Цвет был не голубым, не тем, что он унаследовал от матери. В них переливались бликами, напоминающими островки в океане, зеленые пятнышки. Томмо включил свет и подошел к шкафу, к которому было прикреплено зеркало. Он буквально пялился в одни и те же точки, чтобы увидеть то, что он уже видел. Однако еще одно потрясение ждало его — ничего не было, парень смотрел на все те же голубые глаза, что ему подарила природа и дорогая мать. Луи закусил губу и провел по своему животу рукой, а потом и второй. Юноша болтал своим небольшим жирком на животе туда-сюда, будто играя, а потом закатил глаза на собственное детское поведение. Тихо отворяя дверь, розоволосый вышел в темный коридор. В доме было тихо, что говорило о том, что все уже спали. Ступив из комнаты, омега понял, что на нем нет ничего, кроме трусов, поэтому он вернулся и быстренько натянул на себя спортивный костюм. Кружка чая ночью была бы прекрасным дополнением к атмосфере, что окутывала Луи, но в этот раз он решил, что ему необходим не такой любимый, но удивительно действенный кофеин. Сидя в старом кресле, что досталось от деда, и, отпивая из кружки немного горьковатого напитка, молодой человек погружался в воспоминания. Ностальгия, как сладка она на вкус, и в то же время как убийственно она действует на некоторых из нас, заставляя верить в то, чего нет или не будет больше. Однако же не у всех так; у кого-то, может, и будет, у кого-то, может, все и не так плачевно, как у Луи. По его мнению, пара дней хоть и были лучшими, но также самыми глупыми в жизни парня. И в данный момент он больше корил себя, нежели приятно ностальгировал. На мягком кресле с слегка кудрявыми подлокотниками, сделанными, видимо, из бараньей шкуры, голубоглазый сидел, нежно касаясь свободной рукой своего живота. Как только он узнал о том, что с ним происходит, соблазн прикасаться к животу невозможно было убрать из головы омеги. Какая-то часть просто прыгала от счастья и носилась в разные стороны, как ошпаренная, именно она улыбалась и заставляла парня чувствовать себя комфортно в пятом часу ночи в кромешной темноте в гостиной. Однако всему приходит свой конец, и юноша чувствует, как в комнате оказывается кто-то еще, а яркие голубые глаза в темноте дают ему понять, что это Джо. — Как ты? — спросил еле слышимый голос, а Луи опустил глаза. Ему нечего было ответить, не из-за ситуации, просто парень не мог описать все, что внутри него творилось. Однако после некоторой тишины прозвучал ответ. — Знаешь, мам, я никогда не спрашивал, как тебе было трудно растить меня одного несколько лет. И дело даже не в том, что я не мог догадаться, мне просто было удобно думать о хорошем. Когда ты развелась с отцом, я посчитал твои действия эгоизмом, потому что снова думал лишь о себе. Я не видел, как тебе было трудно, и что между вами больше не было прежних отношений, — парень глубоко вздохнул и попытался унять дрожь в пальцах, а женщина смотреть на него. — Нет ничего плохого в эгоизме, Луи, — прошептала Джоанна. — В мире много людей, которые поступают и думают гораздо хуже тебя. Есть ситуации, которые можно считать более трудными, чем была у меня. И в твоих мыслях я не вижу ничего плохого, все приходит с опытом, — пробормотала она и присела на кресло напротив. — Опыт, значит? Как бы я хотел получить его чуточку раньше, — прошептал розоволосый, в уголках глаз проступили небольшие слезинки, и он зевнул. — Однако, мам, ты ведь не жалела? — резко поднял взгляд и посмотрел на женщину напротив голубоглазый. Брюнетка улыбнулась. — Раньше были моменты, когда я сомневалась и корила себя за ошибки. Но, мальчик мой, я смотрела на тебя и понимала, что ничегошеньки не было зря. Моя любовь, старания и года, которые я упорно не зависела ни от кого, не были напрасны, так как мой сын вырос прекрасным мужчиной. И я очень гордилась и горжусь тем, что ты омега, и не было ни дня, чтобы я желала другого ребенка, — женщина говорила серьезно и гордо, ее речь настолько потрясла юношу, что слезы, которые лишь немного проступали от зевка, наполнились и разлились по щекам, будто горный ручей ранней весной. Томмо привстал с мягкого кресла и, слегка наклонившись, попал в невесомые объятия матери, которая нежно обняла свою драгоценность и шептала в ухо сыну добрые слова, которые были направлены на поддержку и ни в коем случае не на обвинения и козни. Не трудно было догадаться, что Джоанна узнала о состоянии своего горячо любимого старшего ребенка раньше него самого. Уж слишком похоже было поведение — она будто смотрела в зеркало, что показывало ей прошлое, которое она долгое время никому не открывала. Первая беременность и у нее была странной и внезапной, долгое время тогда еще молодая и активная девушка работала, не покладая рук, чтобы прорваться в мире людей без какой-либо поддержки расы или семьи. Брюнетка тогда работала на нескольких работах, чтобы есть, одеваться и платить за жилье, тем временем даже ее тогдашний молодой человек, ради которого она кардинально изменила свою жизнь, сошел с дороги, которая бы привела его к счастью. Он выбрал плохую компанию, попойки и наркотики, ночи с ним стали невыносимы, а мысли об ошибках кружили ее голову круглыми сутками. Девушка винила свою любовь за то, что согласилась выйти замуж, обвиняла свою наивность и глупость, что не смогла, усыпанная поручениями, заметить отдаляющегося любимого человека. Просто в один момент Джоанна поняла, что все ее старания никак не влияют на него, а новость о ребенке еще больше подтолкнула ее к жестокой реальности — с таким человеком рядом она никак не сможет растить малыша. Поэтому голубоглазая особа собрала свои вещи и уехала в глухой городок Донкастер, в которой жила ее бабушка, которая была мудрой волчицей, и поддержала молодую девушку. Она дала ей знания, помогала, чем могла, оказала помощь в получении медицинского образования и просто вырастила не только Луи, но и саму Джей. Там уже та повстречала свое счастье, и, хотя оно со временем угасло, жизнь позволила ей встретить еще одного человека. Мальчик в объятьях матери сжался в комочек и прошептал те самые слова, которые ей уже были известны: «Я жду ребенка», и любящие руки сильнее прижали сына к родной груди, делая отчаянные попытки защитить его от всего мира.***
Происходит только то, что должно происходить. Все начинается вовремя. И заканчивается тоже. — Ф.М. Достоевский
— Солнышко, встреть Шарлотту и Фелисити, они уже подъезжают к дому, — прокричала женщина в обращение к своему старшему лучику. Только его она звала солнцем. — Окей, — уже тише отвечал голубоглазый и стремительно шагал к входной двери, чтобы встретить сестер, которые приехали из Лондона на неделю. С того момента минула уже вторая неделя, Луи еще не мог решить, как именно ему действовать. Джоанна же сказала, что решать за него она не имеет никакого права, этот выбор он, как омега и отец, должен сделать сам. Ведь она, как никто другой, понимала все тяготы растить ребенка без альфы, но, когда она один раз заикнулась о нем, Томмо сразу же опечалился и ушел от разговора. Мать понимала, что так делать нельзя, нужно сообщить отцу ребенка, но она не имела представления, что розоволосый и хотел бы, но у него не было никакой возможности связаться со Стайлсом. Так прошла неделя. И медленно за ней кончалась другая. Томмо работал в кафе и понемногу откладывал чаевые, что получал. Парень не знал, для кого или чего это делает, ведь у него еще есть время, но соблазн и богатое воображение буквально окунало молодого омегу в пучину фантазий. Луи знал, что нельзя мечтать о том, чего никогда не будет, но юноша не мог отказаться от этого. Подчас мечты, хоть несусветные и нереальные, спасают нас и заставляют шагать, делают серость и муку менее болезненной и печальной. Да, утопать в несбыточном не стоит, но разве не относится ли это не только к любви, но и ко всему, что происходит в нашем мире? Великие умы человечества создали свои теории, теоремы, мысли на основе фантазий, бушующих в их головах. Они основывались на науку, скажете вы, но ведь, по сути, чтобы сделать хотя бы малейшие выводы, необходимо вообразить то, чего нет. Это уже говорит о том, что нет ничего зазорного в фантазиях, воображении и излишней мечтательности. Томлинсон гадал за работой в четверг, отсчитывал минуты за ужином того же дня, а в пятницу с утра метался по комнате в поисках карточки. Скоро по срокам должна была наступить уже пятая неделя, а, как говорилось на сайтах, лучше делать медикаментозные аборты до шести недель, не ждать ровного срока. Да, парень через несколько дней после приема излазил множество сайтов, прочитал горы ненужной информации, все было быстро и на эмоциях, которые, как и говорила мама, будут бушевать у него частенько. Парень сидел на кровати и сжимал карточку. Его голубые глаза смотрели на снимок с маленьким белым пятнышком, а внутри парень будто стоял на тонком натянутом канате. Он не мог двигаться ни назад, ни вперед, не мог дышать. И лишь стук сердца давал понять, что розоволосый еще жив. Дверь в комнату медленно приоткрылась, и в нее заглянула Лотти. Она подошла тихонько и присела рядом. Стоит упомянуть, что все уже обо всем прознали, хотя, этого и следовало ожидать, ведь уши у всех навострены очень чутко, все в маму. — Не можешь решиться, — утвердительно проговорила девушка; она положила ладонь на коленку брата и сжала ее. — Мы поддержим тебя, какой бы выбор ты не сделал. Лу-лу, тебе нужно думать, в первую очередь, о себе и о том, чего хочешь ты, — пробормотала блондинка и поцеловала безмолвного брата в висок, после чего вышла. Томмо слышал эти слова почти от всех старший, даже отец позвонил и сказал, что поддержит, но парень все равно колебался. Розоволосый вспоминал Гарри и каждый раз думал о том, что будет, когда он узнает, какая реакция будет у него на лице? Отвернется ли он от него? Порадуется или впадет в ярость? Эти мысли и загоняли его в угол; с одной стороны, он уже решился, а с другой — его обуревали сомнения. Так и вышло, что, выйдя в свой выходной в пятницу прогуляться, его предубеждения привели к больнице. Луи кружил вокруг нее почти час, а потом несколько минут сидел на лавочке в саду и не мог ни уйти, ни зайти внутрь. Парень сжимал свою футболку и одной рукой проводил по маленькому животику, который еще ни о чем никому не говорил. И, когда уже сидеть стало невыносимо, и голова буквально взрывалась, в кармане завибрировал сотовый. —Луи слушает, — проговорил отстранено парень в мобильный. — Не делай этого, — произнес голос, и Томлинсон сглотнул. Юноша застыл, не мог вымолвить ни слова, ни звука. — Не убивай наше дитя, — продолжил он, и Томмо не удержался. Розоволосый резко встал, а потом также резко согнулся, подогнув под себя колени, буквально уткнувшись в них; он не убирал телефона от уха, слушая затяжное дыхание абонента, он знал его, как он мог не знать того, о ком столько думал всего самого хорошего, и в то же время отвратительного. — Я жду тебя. Ждал бы, сколько потребуется, так я думал, — прошептал со всхлипом голубоглазый. — Но я не могу больше быть сильным, мне страшно и одиноко, — продолжил парень. Гарри молчал, лишь слушая продолжающиеся всхлипы омеги. — Больше не нужно ждать, и быть сильным тоже не нужно. То, что произошло с нами, должно было произойти. Все для нас началось вовремя. И закончится тоже… Однако конец наступит после огромной бесконечности, расстоянием от Земли до солнца. Как только я возьму тебя в свои объятья, ты больше не будешь слабым и одиноким. Ты будешь только моим на целую бесконечность, — проговорил мужчина, и его последние слова были сказаны будто эхом, словно уже не из телефона, а перед самым концом речи большие и теплые руки обняли маленькое, как комочек, тело. Луи задохнулся от переполняющих его эмоций, и, наконец-то, можно было с уверенностью сказать, что они были позитивными.