Если бы...

Гуго горячил коня, стараясь поспеть в прецепторию к своему господину. Полдня пути не слишком большое расстояние, если вдуматься, но когда очень торопишься дорога начинает казаться вечностью, а он и так опаздывал. Обморок красавицы–еврейки продлился почти с добрую четверть часа, в течении которых Матильда на все лады ругала бедного юношу, сэра Бриана и невозможность позвать лекаря из страха узнавания в пациентке разыскиваемую орденом колдунью. Так что выезжать Гуго пришлось почти перед обедом. Воздух был уже изрядно нагрет солнцем, насыщен влагой, что испарялась от земли, и дышать становилось трудней. Да первое время, после возвращения из Палестины, вся свита сэра Бриана страдала без сухого воздуха пустынь. Но вскоре они привыкли, кроме Гуго, который родился и вырос в палестинских землях. Въехав на зеленый холм, с которого уже был виден Темплстоу, юный всадник потянул повод своего скакуна, останавливая его бег. На широкой тропе, полной не просыхающей даже летом грязи, что заменяла в Европе дорогу, ехал одинокий всадник. Ехал довольно быстро и явно давно. Гуго даже привстал в стременах, пытаясь рассмотреть путника, а затем пустил собственную лошадь в галоп, стремясь догнать. И чем ближе он подъезжал, тем больше мрачнел. – Приветствую храброго рыцаря Десдекадо. – прокричал он, не доезжая нескольких ярдов до всадника. Рыцарь дернул поводья, взмыленная животинка всхрапнула от неожиданности и покорно остановилась. Гуго чуть поклонился в седле, хотя ещё с ристалища при Ашби недолюбливал этого рыцаря. Сэр Десдекадо, к слову сказать, выглядел так, точно без передыху проехал сутки пути, запыленный и забрызганный грязью, доспехи и конская попона так же оставляли желать лучшего. А несчастное животное, чьи бока, окровавленные шпорами, ходили ходуном, так тяжело дышал конь, и вовсе готово было пасть посреди дороги. – Я помню тебя, юноша. – глухо проговорил Уилфред – Ты оруженосец сэра Бриана де Буагильбера. – Гуго вновь учтиво поклонился, проглотив невежливый встречный вопрос о том, где же сэр рыцарь потерял здоровенного детину с торчащей из–под капюшона неопрятной рыжеватой бородой, который был оруженосцем самого рыцаря. – Не думал, что вы помните меня. – только и ответил юноша. Рыцарь тяжело вздохнул. – Я еду в Темплстоу по просьбе Ревекки, дочери Исаака из Йорка, которую твой господин подло похитил, покусившись на ее честь. – Мой господин спасал свою возлюбленную из пылающего замка, сэр Десдекадо. – чопорно ответствовал верный оруженосец. – У рыцаря Храма не может быть возлюбленной! – возразил Уилфред, в котором гнев на храмовника перешел в ревность к сопернику. – У рыцаря Храма не может быть жены. – поправил Гуго – Но дама сердца может быть у каждого, кто носит пояс рыцарства. – А ты смелый юноша. – усмехнулся сэр Дэсдекадо – И верен своему господину. Передай сэру Бриану, что мой вызов всё ещё в силе и едва закончится Божий суд, я, сэр Уилфред, по прозвищу Айвенго, намерен биться с твоим господином не на жизнь, а на смерть. – всё, вот теперь Гуго невзлюбил этого рыцаря ещё больше, слишком свежи были в его молодой и цепкой памяти воспоминания об Акре. Впрочем, ещё когда Уилфред Айвенго упомянул о Божьем суде у Гуго было непреодолимое желание поведать ему о том, что поединка не будет. За неимением виновницы конфликта, Ревекки. Но после слов о вызове самого господина, оруженосец только лишь скептически оглядел едва державшегося в седле рыцаря. Молча поклонился на прощание и пришпорил своего коня. Что он мог сказать? Пусть лучше господин с ним разговаривает. А мечом ли, копьем или словом, рыцари сами между собой решат. Вскоре Гуго стучался в ворота прецептории. Привратник, глянув в узкое оконце и опознав в нём одного из своих, открыл ворота. – Где это ты был, малец? – добродушно спросил он, едва оруженосец въехал в прецепторию. Гуго был готов к такому вопросу, они, шестеро человек из личного окружения сэра Бриана, заранее условились о том, что отвечать на подобные вопросы. – Мой господин желает проводить нашего владыку до Йорка, а потом вернуться обратно в Палестину. Я ездил узнать о кораблях, направляющихся в Средиземное море через Гибралтар. – Нашёл? – всё так же доброжелательно полюбопытствовал привратник. – К сожалению, мне пришлось вернуться с полпути, сюда едет рыцарь Айвенго, он передал через меня вызов моему господину. Так что старшие поехали дальше, а я вернулся. Но дай же мне сойти с коня, добрый брат мой, иначе того и гляди, любимец Ричарда приедет сюда раньше, чем я успею к своему господину. – привратник захохотал, закрывая ворота и махнул ему свободной рукой. – Езжай, малец. Обещаю, что искуплю своё любопытство тем, что задержу мирянина у ворот. – второй привратник, сидевший всё это время в тени стены тоже разулыбался, Гуго же соскочил со своего коня и поручил его заботам брата конюха. Подняв голову, оруженосец увидел в окне бойницы своего господина, который мрачно смотрел на него. Уже через несколько минут юноша поднялся в келью, где помимо его господина оказались и прецептор Мальвуазен, и Монт–Фитчет. Низко поклонившись, Гуго смиренно проговорил: – Рыцарь Уилфред, по прозвищу Айвенго шлет тебе вызов на смертный бой, мой господин. – Бриан молча наклонил голову, ни жестом, ни взглядом не выдав того, что он думает по этому поводу. – Ты примешь вызов? – спросил наперсник гроссмейстера. – Если на это будет воля владыки. Конрад Монт–Фитчет и Альберт Мальвуазен переглянулись. С самого утра, что началось так зловеще и закончилось столь необыкновенно, гроссмейстер впал в глубокую задумчивость. Он прекратил свою проверку, не стал завтракать, долго молился на обедне, стоя рядом с Буагильбером, а после обедни у них с сэром Брианом был довольно продолжительный разговор по душам за закрытыми дверями. Последнее было особенно тревожно для любимца главы ордена, которого сейчас задвинули в угол, точно надоевшую игрушку. Он терял власть над владыкой прямо на глазах и не мог это исправить. Даже когда он завёл осторожный разговор о том, что возможно сам старший прецептор, ослеплённый преступными чувствами, и помог бежать еврейке, Лука Боманур лишь отмахнулся, посоветовав ему усерднее молится за спасение своей души и о благочестивых душах основателей ордена. О чём говорили после обедни нынешний глава ордена и будущий, Монт-Фитчет и вовсе гадал, ни тот, ни другой даже намёком не обмолвились. Но больше всего настораживало тамплиера поведение прецептора. Буагильбер, ещё вчера точно дикий зверь метавшийся по прецептории в отчаянье, срывающий свою злость на послушниках, теперь был как всегда собран, молчалив и спокоен. Неспроста это, ох, неспроста! В отличие от гроссмейстера Монт-Фитчет прекрасно понимал, что колдуньей Ревекка из Йорка быть не могла, ну не верил он в силу колдовских амулетов и чар, а значит, все эти метания и бурные эмоции обычно хладнокровного и сдержанного Буагильбера, который всегда ставил свои интересы превыше интересов церкви, были вызваны именно чувствами. И вот теперь он безмятежен, точно море после шторма. Не потому ли, что точно знает, где находится девушка? - Если вы позволите, я вас покину. – вежливо проговорил предмет мрачных дум Монт-Фитчета – Хочу испросить благословения и совета отца нашего, Луки Бомануара. Гуго, сопровождай меня. – Конрад чуть зубами не заскрипел от бешенства. Ну и ханжа же этот Буагильбер, раньше он такого кроткого послушания не выказывал! Аж воротит с души! Взять бы раскалённые клещи и вытянуть из этого наглеца всю правду! Мальвуазен искоса смотрел на Конрада, который склонил голову, якобы в знак согласия, но исключительно чтобы скрыть ото всех выражение своего лица, с которым не смог совладать, и так и замер, дожидаясь, когда Буагильбер и его оруженосец покинут помещение. Что ж, Бриан снова стал таким, каким был и раньше, до роковой встречи с проклятой еврейкой. Он всегда был до невозможности скуп на эмоции, и Мальвуазен был сам немало удивлён, когда увидел друга, приехавшего с неделю назад, в смятении чувств, готового на любые безумства ради женщины. Но если сейчас старый боевой товарищ успокоился, значит всё в порядке. Одно жаль, судя по всему прецептором обители «Божий дом» в плодородной части Кента ему, Альберту Мальвуазену, точно не стать… Бриан же в этот момент с трудом сдерживал душивший его хохот. Вообще с той минуты, как утром отворилась дверь в молельню и толпа собратьев по ордену нарушили его… ммм… молитвы, ему приходилось с огромным трудом удерживаться от злорадной ухмылки при виде гроссмейстера и прецепторов. С другой стороны ему претила роль, взятая им самим же на себя. Он никогда не умел притворяться, да скрыть чувства под маской спокойствия мог, но вот притворство было не его коньком. «Ничего, - уговаривал себя он – потерплю эту отвратительную комедию, а когда станет невтерпёж уеду обратно в Палестину». - Почему ты так замешкался, Гуго? – едва они отошли на достаточное расстояние, быстро спросил храмовник, оруженосец оглянулся, удостоверяясь, что никто их не подслушивает, и зашептал в ответ: - Ей нездоровилось. – Бриан вздрогнул, резко развернулся к Гуго и так сжал его плечо, что юноша ойкнул от боли. - Что значит нездоровилось?! Ты же говорил, что зелье безопасное! Что с ней? – Гуго осторожно двинулся в сторону, пытаясь хоть немного ослабить захват пальцев храмовника. - Ей стало дурно не из-за зелья, а из-за вас. - Из-за меня? – недоверчиво переспросил Буагильбер и тут же рассвирепел – Говори толком, болван, с ней всё в порядке? - В порядке! Тётушка Матильда рассказала ей о том, почему юную госпожу ищет орден. – Бриан отпустил оруженосца, вздохнувшего с облегчением, так как плечо начинало не на шутку болеть. - Тётушка ей рассказала, говоришь? – задумчиво протянул храмовник – Чего уж теперь, может быть, оно и к лучшему: сразу расстаться с ненужными иллюзиями о возвращении домой. И как она к этому отнеслась? - Лишилась чувств. – скорбно возвестил Гуго, Буагильбер тяжело вздохнул. - Рано или поздно она смирится. Иди, приведи себя в порядок. – и не дожидаясь ответа оруженосца, продолжил свой путь. Лука Бомануар в последние часы обдумал столько, сколько не обдумывал и за последние полгода. Суровый старик, привыкший к монастырским уставам и искренне верящий в величие собственной миссии на земле, приходил к выводу, что он уже действительно стар. Да, его не мучила подагра и боли в спине, сорванной когда-то при падении Иерусалима, не беспокоили старые переломы и раны, что неизбежно в старости, но старик часто в последнее время ловил себя на мысли о том, что жизнь не вечна и однажды его дух покинет и бренное тело, и бренный мир. Одно его огорчало: не на кого было оставить орден. Роберт де Сабле погиб в прошлом году, а ведь он мог возглавить весь Тампль, а не только его часть в Палестине, Роберта с успехом заменил Буагильбер, ближайший сподвижник покойного трувера, и если раньше, помня о довольно сложном характере прецептора Тортозы, великий магистр сомневался (ну не был Буагильбер смиренным католиком, каким был опытным полководцем и прославленным рыцарем), то теперь Бомануар окончательно решился. У Буагильбера были свои сторонники и немало, в основном тех, кто был в Палестине, в европейской же части ордена больше склонялись к Монт-Фитчету, мол, он давно при гроссмейстере и при случае может его заменить, хотя бы формально, ибо Буагильбер слишком резок и высокомерен, в нём нет необходимого для главы ордена преклонения перед святынями, и прочее. Но после событий сегодняшнего утра гроссмейстер понял, нельзя больше тянуть, это может привести к внутренним раздорам. Поэтому он готовился в своей келье, мало чем отличающейся от пристанища любого другого члена ордена, к речи, которую намеревался произнести после вечерней службы. И был крайне раздосадован, когда стук в дверь отвлёк его от этого благого для ордена занятия. - Войди. – отрывисто приказал гроссмейстер, старательно выписывая слова речи на бумаге. Вошедший молча поклонился и замер, равнодушный взгляд, спокойное лицо на котором ещё видна бледность какого-то волнения. Вот, настоящий пример для подражания. Бомануар невольно сравнил нынешнего Буагильбера с тем, каким он был ещё сутки назад – Я рад, что ты пришёл. Помнишь о чём мы говорили с тобой нынче после обедни? - Да, Ваша светлость, но пришёл я сюда по другому вопросу. – гроссмейстер благосклонно кивнул, отложив в сторону перо и чернила, всем своим видом показывая, что готов слушать – Мой оруженосец сказал мне в присутствии брата нашего Альберта о том, что рыцарь Уилфред Айвенго направляется сюда в прецепторию и шлёт мне вызов на смертный бой. - Айвенго? – переспросил гроссмейстер – Да, припоминаю этого юношу. Странно, что он шлёт вызов именно тебе, в Акре у вас хоть и были некоторые разногласия, но я полагал они остались там, в Святой земле. - Думаю, он едет на суд Божий. – чуть скривился храмовник, Бомануар вскинул на него пронзительный взгляд – Дозволено ли мне будет сразиться с ним? - Нет. – отрезал великий магистр – Божий суд не состоится, ибо проклятой колдунье удалось скрыться, а по какой-то другой причине я запрещаю скрещивать с ним копья. – Буагильбер мысленно отметил, что мог бы скрестить и меч, но вслух ничего не сказал – Мирские суетные развлечения. – ворчал между тем Бомануар – В то время, как мы теряем лучших из лучших в Святой земле, капитулируем перед неверными и сдаём свои позиции, вы здесь сражаетесь друг с другом за косой взгляд и неловко брошенное слово! Забывая о том, что встав под знамя Креста, обязаны свои жизни Богу и умирать должны в поединках с язычниками, на бранном поле, а не в междоусобных распрях! - Могу я тогда просить дозволения вернуться в свою прецепторию? – вдруг спросил Бриан, Бомануар всполошился. - Как? Сейчас?! - Если наше призвание защищать Святую землю, глупо так надолго оставаться здесь, в тысячах лье от Гроба Господнего. – Бриан скользнул взглядом по распятию, висевшему в простенке между двумя окнами. Было бы очень хорошо, если бы гроссмейстер отпустил его, уже к вечеру третьего дня он вместе с Ревеккой достигли бы ближайшего порта и покинули Англию. И тогда между его нежным цветком и Айвенго пролегла бы пропасть, перешагнуть которую не смогли бы ни она, ни рыцарь. - Хорошо, ты можешь поехать обратно в Палестину, когда мы прибудем в Йорк. – Бомануар откинулся на спинку жёсткого кресла – Но я бы предпочёл, чтобы ты был подле меня всё время, пока здесь. - Конечно. – склонил голову Буагильбер, с трудом подавляя раздражение. Знал бы гроссмейстер, кого хотел видеть рядом с собой сам Бриан, отлучил бы его от церкви. В дверь тихо постучали и после разрешения, данного гроссмейстером, вошёл прецептор Мальвуазен. - Святой отец наш, прибыл рыцарь Уилфред, он говорит, что ехал сюда из Конингсбурга по просьбе еврея Исаака из Йорка. Он намерен вступиться в защиту еврейки Ревекки. – закончил Мальвуазен, бросив быстрый взгляд на Бриана, однако тот ничем не выдал ту бурю чувств, что вызвало у него сообщение о приезде соперника. - Впусти его. – распорядился Бомануар, тяжело вставая и протягивая руку к Буагильберу. Хоть Бриану и было неприятно прикасаться к этому человеку, но он сжал зубы и подставил плечо, на которое гроссмейстер и опёрся – Проводи сэра Уилфреда в малую залу близ входа. Уилфреда впустили в прецепторию практически сразу, едва он назвал себя и цель своего приезда. Ему дали возможность привести себя в порядок и смыть пот с лица, чтобы он мог предстать перед главой ордена в более или менее приличном виде. Когда же его наконец проводили в малую залу, там уже было несколько человек. Гроссмейстера ордена Уилфред помнил ещё по Палестине, поэтому почтительно приветствовал его, но человек, стоявший рядом с великим магистром, вызвал у него волну гнева и негодования. - Приветствую тебя, сэр Айвенго. Мы слышали о причине твоего приезда сюда, но должны тебя огорчить: ты опоздал, Божий суд не состоится. – даже для Бриана эти слова показались зловещими и роковыми, Уилфред же и вовсе пошатнулся от внезапно охватившей его слабости. - Вы казнили невинную девушку? – тихо, но с отчаяньем, проговорил он – И ты это допустил? – чёрные и голубые глаза мужчин встретились, во взгляде храмовника явно читалось презрение. Это он-то допустил? Он допустил только одну глупость, привёз сюда любимую, хотя надо было сразу ехать в Палестину, сейчас они уже были бы на полпути к Святой земле и никто никогда не посмел бы бросить ей нелепые обвинения в колдовстве. - Еврейке удалось бежать. – громогласно заявил великий магистр – Ночью она призвала на помощь дьявола и он помог ей избегнуть наказания за грехи! - Это ложь! – яростно вскинулся саксонец – Она никогда не была в сговоре с сатаной! - Она бежала из закрытой, тщательно охраняемой кельи, начертив каббалистические знаки на полу! – Бриан чуть хмыкнул, ну как каббалистические, видел он нечто подобное на стенах домов в Яффе, кажется, они были призваны отгонять злых духов. Хорошо хоть память не подвела и ему удалось начертить парочку символов, иначе пришлось бы выдумывать на ходу, а время поджимало! – Она околдовала одного из рыцарей Храма, возможно околдовала и тебя, мирянин, раз ты так яростно защищаешь её. – а кстати, почему? Бриан догадывался о нежных чувствах Ревекки к этому ничтожному саксу, хотя сама девушка всегда опровергала эти домыслы, но он ведь не слепец. Он прекрасно видел, как менялось выражение её лица, когда он упоминал имя Айвенго, и каждый раз в чёрных глазках появлялась грусть, когда храмовник намеренно говорил о леди Ровене, как о потенциальной супруге рыцаря, если эту саксонскую свинью, конечно, можно назвать рыцарем. И за это Бриан ненавидел Уилфреда больше, чем за своё поражение в Ашби и в Акре. - Она не колдунья. – упрямо возразил Уилфред, глядя прямо в лицо магистра – Я готов свидетельствовать… - Это уже не потребуется. – категорично возразил Бомануар. «Прыткий какой, - с холодной яростью думал Буагильбер – думал, что всё легко и просто? Бомануар – выживший из ума старик, хуже того, фанатик, свято верующий в собственную непогрешимость. Если бы не это, ему никогда не пришло бы в голову жечь людей на кострах только по наветам тёмных невежд!». - Во всех бедах этой несчастной девушки повинен человек, стоящий за твоим плечом, тамплиер! – Уилфред смотрел прямо на Буагильбера, яркий румянец гнева проступил даже под загаром крестоносца, храмовник же оставался спокойным, только упрямо сжал губы, сдерживая резкие слова. - Этот человек сам пострадал от волхвования проклятой язычницы! – прогремел великий магистр. И после этой фразы у Бриана самого появилось непреодолимое желание кончиком своего меча загнать обратно в глотку Бомануара его слова. Что касается сэра Айвенго, то он вдруг успокоился, даже как-то расслабился, во всяком случае напряжённость в его взгляде исчезла. - Я, сэр Уилфред Айвенго, бросаю вызов сэру Бриану де Буагильберу, обвиняю его и весь орден Сионского Храма в сговоре против девицы Ревекки, объявляю вас лжецами и предателями. – железная перчатка, брошенная саксонцем, просвистела в паре дюймов от лица Буагильбера, да и то потому что он успел вовремя отклониться. Бомануар, опешивший от такой неслыханной наглости, оглянулся на своих подчинённых, точно призывая их в свидетели такой вопиющей бесцеремонности. - Святой отец. – голос Буагильбера прозвучал слишком громко в этой тишине, последовавшей за словами сакса. Гроссмейстер ощутимо вздрогнул и повернулся к прецептору – Нашему ордену брошен вызов и мы обязаны принять его. - Да будет так. – после минутного раздумья, провозгласил гроссмейстер – Назначьте день и место поединка. - Здесь. – процедил сквозь зубы Бриан – Сейчас. – по-хорошему, стоило бы дать этому щенку время на то, чтобы залечить раны, отдохнуть, но… Он сам напросился, за язык его никто не дёргал. - Я принимаю условия поединка. – ишь, гордый какой. Бриан неприязненно оскалился, что же, возможно его лошадям и не хватало выучки, но самому храмовнику не было равных по силе и мастерству владения мечом. Двое рыцарей, два непримиримых противника, сошлись в центре залы, встав друг против друга. Присутствующие при поединке члены ордена встали вокруг этой импровизированной площадки. Мечи с тихим звоном покинули свои ножны и свидетели поединка невольно затаили дыхание. Бомануар сел в кресло с высокой спинкой, которое ему услужливо подставил Монт-Фитчет. - Начинайте, доблестные воины. И пусть победит правый! – провозгласил он, и не успели прозвучать последние слова, как сталь зазвенела. Бой был коротким, но жёстким: Уилфред сразу перешёл в атаку, которую легко отбил храмовник. Рубящий удар справа Бриан так же отбил легко, не вступая в контратаку, Уилфред же наскакивал на него с таким яростным отчаяньем, что на секунду Буагильбер усомнился в психическом здоровье противника. Сам же Бриан проявлял своё пугающее хладнокровие в каждом отбитом им ударе, в каждом повороте. Он намеренно выматывал и без того ослабленного недавним ранением и долгой дорогой сакса, выжидал момент, когда дыхание начнёт со свистом вырываться из лёгких мирянина, в какой-то момент он даже соизволил приостановить очередную атаку Уилфреда на полу взмахе, крепко прижав мечом чужой клинок почти к плечу блондина, и издевательски предложив: - Может быть, ты заберёшь свои слова обратно, саксонский пёс? - Никогда! - яростно воскликнул Уилфред и что есть силы оттолкнул от себя Буагильбера, тот отступил на пару шагов назад и тут же перешёл в контрнаступление. Шаг, удар, ещё шаг, снова удар. Уилфред едва успевал отбивать их. Он почти не уступал сопернику в росте, был немного тяжелее в весе, но молодость била в нём ключом, вместе с силой и задором. Бриан же брал мастерством, выдержкой и закалкой. Наконец, храмовник делает ложный выпад справа и когда Айвенго раскрывается, чтобы отбить его, молниеносно перехватывает меч в другую руку, освободившейся правой рукой выхватывает длинный кинжал, которым блокирует Уилфреда, и вгоняет острие меча в незащищённый бок сакса. Уилфред охнул, отпрянул и, потеряв равновесие, упал. Выскользнувший из его пальцев меч, зазвенел о каменные плиты зала, Буагильбер брезгливо ногой отодвинул оружие так, чтобы Уилфред не смог до него дотянуться, наклонился над поверженным рыцарем, занося над ним кинжал. Мысль убить соперника была чудовищно желанной, но на краю сознания жило понимание того, что Ревекка узнает об этом поединке, узнает, кто именно лишил жизни рыцаря Айвенго. Она никогда не примет убийцу её первой, такой наивной и безрассудной влюблённости. - Я сохраняю тебе жизнь, сакс. – тихо, так, чтобы его мог слышать только Уилфред, проговорил Бриан – Но забудь про Ревекку, считай, что она умерла для вас всех. Ты никогда её больше не увидишь. Поезжай в свой Роттервуд, женись на своей леди Ровене, плодись и размножайся, как завещал нам Господь, но больше никогда даже не вспоминай о моей возлюбленной. – сакс потрясённо смотрел на франка, затем закрыл глаза и отвернулся. Молча. - Он признаёт себя побеждённым? – осведомился Лука Бомануар. - Да. – Буагильбер выпрямился, вкладывая кинжал обратно в ножны – Думаю, святой отец, ему сейчас необходим лекарь. - Пусть лекарь позаботится о нём. – гроссмейстер милостиво кивнул, тут же двое тамплиеров подхватили раненого и унесли вон. Гроссмейстер подошёл к Бриану, положил ладонь на его плечо и заговорил – Я долго сомневался в нашем славном собрате, одном из лучших сынов ордена, но теперь мои сомнения развеялись, как дым. Я намеревался объявить об этом позднее, но вряд ли я найду лучший и подходящий момент для назначения нашего собрата, сэра Бриана де Буагильбера, великого и славного воина Храма Сиона, своим преемником. Кто, как не он, сможет дать отпор нашим врагам? Кто, как не он, будет способствовать дальнейшему расцвету и продвижению нашего святого братства? Завтра же мы бок о бок, как и подобает нашему статусу, едем в Йорк и там проведём церемонию. – тамплиеры разразились хвалебными криками, поддерживая решение гроссмейстера, сам великий магистр был как нельзя больше доволен собой и окружающими. Конрад Монт-Фитчет, хоть и влил свой голос, славящий мудрость нынешнего главы ордена и славу будущего, вместе со всеми, вид имел такой, точно его силком заставили есть лимон. И только сам Буагильбер с тоской думал о том, что обществу этих глупцов предпочёл бы новую шахматную партию с самой прекрасной девушкой на свете. Влюблённому мужчине всегда приятнее видеть лицо любимой женщины, пусть даже нахмуренное и недовольное, чем счастливо улыбающуюся физиономию начальника.