Если бы...

Месяц прошёл довольно суматошно. На следующий же день после поединка между Буагильбером и Айвенго, магистр ордена тамплиеров отправился в Йорк со своей свитой, к которой теперь относился и сам Бриан. Последний факт бесил и раздражал, но приходилось мириться с этим. По дороге в Йорк тамплиерам пришлось задержаться в Ноттингеме, (близ города находилась ещё одна прецептория, которую ожидала проверка великого магистра) и присутствовать на примирении принца Джона и Ричарда. Два короля, нынешний и будущий, умудрились разругаться во время подписания договоров (принц Джон всё же был вторым крупным землевладельцем Англии), и даже после. Присутствие тамплиеров хоть немного сглаживало конфликт, всё же орден оказал неоценимую помощь при взятии Акры, хотя и не поддержал впоследствии Ги де Лузиньян, отдав предпочтение Конраду из Монссерата. По этой причине на Буагильбера Ричард косился с огромным неудовольствием. Когда же примирение двух братьев состоялось, тамплиеры двинулись дальше и через несколько дней достигли Йорка, там и состоялась церемония назначения приемника и последовавшая за этим большая служба, которую наш герой отстоял с невероятным терпением. Через два дня, распрощавшись с благословившим его Бомануаром, Бриан, в сопровождении четырёх всадников, отбыл. Трудно сказать, что больше всего приносило облегчения в его душу: возможность прекратить разыгрывать ту роль, которую ему навязывал гроссмейстер, или же предвкушение скорого свидания с Ревеккой. Бриан торопился как мог, не жалел ни себя, ни коня, ни своих людей. Путь от Йорка до заветного дома, где находилась его красавица он проделал в четырёхдневный срок, и уже сегодня к вечеру, по его расчётам, они должны были быть на месте. А там уже утром они смогут выехать и через пару дней доехать до ближайшего порта, нанять корабль и пересечь Ла–Манш, прибыть в Нормандию, оттуда через Париж в Италию, снова море и наконец–то Святая земля! В Палестине уже можно не опасаться фанатичного преследования евреев Лукой Бомануаром, и ревнивого к чужому влиянию над гроссмейстером Конрада Монт–Фитчета. Братья по ордену, живущие в его прецептории, не удивятся присутствию Ревекки, и не станут задавать вопросов. Разве что посудачат пару недель, точно деревенские кумушки, но точно не осудят. Ибо все они не без греха, а по сравнению с некоторыми, так Бриан и вовсе – ангел во плоти. Правда, вряд ли это всё понравится самой Ревекке, она наверняка будет спорить, упрекать его, может быть, даже плакать. Помрачневший храмовник невольно потянул повод на себя, замедляя бег своего скакуна. Вот к ее слезам он точно не готов. Не тому, чтобы его вообще хоть когда–нибудь волновали такие мелочи, как чьи–то слёзы, но вот боль его прекрасного цветка Палестины, пусть пока что ещё и воображаемая, отдавалась неприятным привкусом горечи в душе. Она смирится со временем, привыкнет и смирится, про полюбит мужчина даже не думал, и так понятно, что это не случится, слишком уж упряма его своенравная красавица, но смириться она должна. Другого выхода он ей не оставит. Как бы там не было, но плакать она будет. Или всё же нет? За всё время их знакомства она ни разу не показала своей слабости, как бы он этого не ждал. Ни одной слезинки, ни единой истерики, так свойственной женщинам. Поначалу он об этом не задумывался, потом только радовался такому стойкому характеру любимой, а вот теперь вдруг испугался, что выдержка откажет ей. Что он тогда будет делать? Его отряд, видя, что храмовник отпустил поводья, позволяя лошади и вовсе остановиться, что она и сделала, с преспокойным видом пощипывая траву, а сам их господин, мрачный и задумчивый, угрюмо смотрит на куст, возле которого остановилась лошадь, нерешительно стали переглядываться. Гуго моментально спрятался за самых высоких всадников, чтобы его не отправили к господину с вопросом о дальнейшем продвижении отряда. Потому что в такие минуты задумчивости к господину лучше было не соваться. Наконец, старший оруженосец, Болдуин де Ойлей, восемнадцатилетний француз с берегов Сены, решился приблизиться к храмовнику. – Мой господин, – негромко позвал он, Бриан глянул на него всё тем же отрешенным взглядом – нам устраивать привал? – Болдуин, у тебя ведь были возлюбленные? – меньше всего ожидал парень вопроса о личной жизни. Он нерешительно оглянулся на товарищей, те в свою очередь ответили заинтересованными взглядами. Болдуин был весьма замкнутым и малоразговорчивым человеком, который мастерски избегал вопросов о личных предпочтениях, тем более в таком деликатном деле. – Да, мой господин. – выдавил оруженосец, сжав зубы. Он ожидал, что сейчас господин, который обычно никогда не лез в душу своим оруженосцам, начнёт выпытывать подробности, но сильно просчитался. – Скажи, что ты делал, когда они плакали? – старший оруженосец встал в тупик, Гуго поперхнулся воздухом, Амет, один из мусульманских невольников сэра Бриана, понимающий по-французски, только лишь поцокал языком. Второй, Абдалла, потребовал у друга перевести слова их общего хозяина, а после того, как Амет перевёл, глубоко задумался. – Клянусь честью, не знаю, благородный господин, они никогда не плакали. – выдал Болдуин. Одновременно с ним заговорил и Гуго: – Цветы! Цветы ей надо подарить. – Ты ещё скажи серенаду спеть! – возмутился Болдуин шёпотом. – Цветы? – задумчиво повторил Бриан – А я ведь даже не знаю, любит ли она цветы... – Не цветы, господин. – на-арабском языке вмешался в разговор Амет – Женщина больше всего на свете любит украшения. Любой жемчуг или бриллиант приведет ее в неописуемый восторг. – Бриан вспомнил, как легко готова была расстаться Ревекка с драгоценностями в замке Торкилстон, и поморщился. Не ей, дочери богатого в общем–то человека, цепляться за золотые побрякушки, подобно норманнской девице или обитательнице гарема. И уж тем более, не станет она принимать подарки в обмен на согласие уехать с ним в Палестину. – Китайский шелк... – горячился меж тем Гуго, перейдя на арабский язык. – А я говорю индийский жемчуг! – не менее горячо возражал Амет, отчаянно жестикулируя – Ну какая женщина откажется от такого чуда? Ровный, приятный для глаз цветом и формой. Уверяю, мой господин, если усыпать подол платья твоей черноокой красавицы тем жемчугом, что ты привёз из Аскалона, ее глаза засияют, точно звёзды. – Глупость какая, – возразил Болдуин – лучше всего подарите ей домашнего питомца, сокола или... – Ну зачем ей сокол? – сэр Бриан пожал плечами – Мы ведь сейчас не о подарках говорим, а о том, как успокоить плачущую девушку. Да и с охотой она не знакома, за каким дьяволом ей нужен сокол?! Тут молчавший до сих пор Абдалла подъехал ближе и чуть тронул плащ храмовника, привлекая к себе внимание, а когда тот взглянул на араба, тихо сказал: – Женщина, покидая дом родителей с супругом, всегда оплакивает тех, кого возможно не увидит больше. Каждая её слезинка дороже всех жемчугов Востока для мужчины, чьё сердце любит, так зачем ей дарить жемчуг? – Бриан заскрипел зубами так, что желваки заиграли на скулах, потому что Ревекка никогда ему женой не станет, хотя бы из–за того, что не захочет – Но луноликая покидает Англию не по своей воле и не ради долга жены следовать за своим повелителем, так зачем ей дары, если мой господин не в силах дать ей свободу? – И? – зло спросил храмовник, начинающий жалеть о том, что вообще завёл этот разговор. – Единственное, что может утешить ее в такой момент крепкое объятие и обещание быть рядом, чтобы не случилось. Бережное обращение и поддержка. Только любовь мужчины может заменить ей любовь отца. – Да ты романтичнее странствующего трубадура, Абдалла. – хмыкнул Бриан – Для неё мои объятия холоднее могилы, араб, обещания – пустой звук, а любовь хуже мора или чумы. Едва ли такой неравноценный обмен родительского дома ее успокоит. – Тогда сделай ее своей. – спокойно продолжил мусульманин, Бриан задумался на минуту, да мысль была более чем соблазнительной, но с некоторых пор он пришёл к выводу, что ему нужно, чтобы и она любила его. А если он сейчас воспользуется ситуацией... – Нет. Утром она меня возненавидит ещё больше или попытается наложить на себя руки. Я не готов платить такую цену, с любой другой, да, но не с ней. – Мы сейчас недалеко от Темплстоу. – осторожно намекнул Гуго – Может, стоит остаться на ночь там? Бриан размышлял, да, возможно, оттянуть момент, весьма неприятный, кстати, когда придется сообщить Ревекке о том, что они покидают Англию, будет правильно. Но с другой стороны он так давно не видел ее, и если она воспринимала эту разлуку, как подарок судьбы, ему было мучительно находиться так далеко от неё. Так что же делать? Поддаться желанию отсрочить ее слёзы или же уступить эгоизму поскорее увидеть возлюбленную. Победил эгоизм. – Ты на редкость болтлив сегодня, Гуго. – грубо ответил храмовник и пришпорил коня. Дальше небольшой отряд ехал со всей доступной ему скоростью. И к вечеру они въехали на небольшой двор двухэтажного крепкого дома. Бриан оглядел окна второго этажа, все они были закрыты ставнями, это хорошо, что Матильда выполняет все распоряжения о сохранении в тайне пребывания здесь Ревекки. Сама Матильда уже вышла на крыльцо, встречать приехавших и храмовник вдруг почувствовал досаду, что рядом с ней не стоит его красавица, хотя и понимал, что здесь в Англии ей сейчас вообще нежелательно выходить из дома. – Вернулся, наконец–то! Я тебя уже с утра жду! – А она? – нетерпеливо обняв женщину и тут же отступая, спросил Буагильбер. – Как осужденный на казнь ждет тюремщика. – фыркнула Матильда– Ты что же, не мог ей сразу сказать, что собираешься спасать ее жизнь? Напугали мне девочку до смерти, привезли без сознания, бросили ей пару книг и оставили на месяц! Мы ведь с твоей покойной матерью не этому тебя учили. – Тебе напомнить, что моим воспитанием занимался мой покойный отец? – насмешливо спросил храмовник, направляясь в дом, Матильда засеменила рядом и ему пришлось немного придержать свой шаг, приноравливаясь к женщине. – И много хорошему тебя научил этот старый дурак? – ворчливо выговаривала между тем женщина – Ох, говорила я тебе: Бриан, сразу сватов присылай, раз уж решился на такой мезальянс, а ты? – Женщина, воистину ты самое злопамятное существо в мире. Двадцать лет прошло, а ты всё помнишь! – Бриан остановился у лестницы, ведущей наверх, и тихо спросил – Она по мне хоть скучала? – А ты как думаешь? – вздохнула женщина, он тоже вздохнул, ну конечно же не скучала и даже не думала, а если и вспоминала о нём, то не с самыми хорошими мыслями – Она хорошая девочка, даром что еврейка, но ничего у вас не получится, как бы этого не хотелось. – Почему? – нахмурился храмовник, искренне не понимая причин. – Потому что она действительно слишком хорошая девочка, на таких девочках женятся, Бриан. А ты этого делать точно не будешь. – Я не могу. – спокойно ответил Бриан – Устав ордена мне это не позволит. Но если она захочет, я смогу уйти, даже если после этого не смогу вернуться в Европу. – Начнем с того, что Устав ордена запрещает тебе даже смотреть в ее сторону и закончим тем, что она не примет от тебя таких жертв. – Мои дети не будут бастардами. – резко прозвучал голос храмовника – Так что ей придется принять эту жертву. – Ты уже о детях думаешь? Бриан, это заведет вас обоих в ещё одну западню. – рыцарь устало потер лицо. – Я знаю. Знаю! Но почему я не могу хотя бы помечтать? Тетушка, я ехал несколько дней, провел целый месяц на проверках магистром прецептории, побывал на очередном великом примирении Джона и Ричарда Да-и-нет, устал и хочу есть, в конце концов. Давай ты прочитаешь мне мораль позже, хотя мне уже и не шестнадцать лет. – Плохо то, что тебе уже сорок два, а ты всё ещё нуждаешься в нотациях. Я всегда смотрела на твои похождения, в том числе и любовные, хотя тебе и запрещено последнее, сквозь пальцы. Не осуждая и не ругая, но сейчас всё по–другому и это меня пугает. Бриан, ты единственный, кто остался из моей семьи, если ты погибнешь, я это не переживу. Пожалей старую женщину, сестру твоей матери. – Буагильбер хотел было ответить, но краем глаз заметил движение на лестнице. Там на верхней ступеньки стояла Ревекка, сжимающая в руках книгу. Храмовник с легким разочарованием отметил, что это был не сборник стихотворений. На ней не было покрывала и он с великим неудовольствием видел, как восхищенно на неё смотрят его оруженосцы. - Здравствуй, моя прекрасная. – несколько ступенек вверх и вот она уже так близко, что только руку протяни и можешь коснуться её. Еврейка опустила было голову, но храмовник ей этого не позволил. Осторожно, едва прикасаясь кончиками пальцев в перчатках к её подбородку, заставил взглянуть на себя. - Ты вернулся, сэр рыцарь. – ровный тон, спокойное лицо, только на дне чёрных глаз тлеет какое-то чувство. Что же это? Облегчение? Недоверие? Раздражение? - Я скучал. – слова прозвучали так буднично, точно он говорил ей эту фразу регулярно последние лет десять – А ты по мне скучала? Хоть немного? - Я о тебе думала, сэр рыцарь. – уклончиво ответила девушка, но храмовник тут же ухватился за эти слова. - Правда? И часто ли мой строгий и неприступный Эдем обо мне думал? - Каждый раз, когда подходила к окну и вспоминала о том, что теперь я колдунья в глазах людей. – убила на корню всё хорошее настроение Ревекка. Бриан мрачно посмотрел на Матильду, та только развела руками, потом перевёл взгляд обратно на Ревекку. - Мне очень странно слышать такой упрёк от женщины, которая отказывалась покинуть прецепторию более простым способом, чтобы избежать страшной участи сожжения. – наконец проговорил он – Тётушка, я бы желал смыть с себя дорожную пыль и поужинать. – и даже не взглянув на побледневшую Ревекку, ушёл. Матильда покачала головой, молчаливо осуждая и его, и её. Ужин был накрыт в небольшой зале, где в камине уже весело потрескивали дрова, распространяя приятное тепло. За массивным квадратным столом, накрытым для двоих, сидела только Ревекка. Буагильбер пришёл только через несколько минут, переодетый в более простую, домашнюю одежду. Он сел напротив девушки и взял в руки ложку. - Моя леди вновь решила ничего не есть, как в Темплстоу? – мимоходом, грубоватым тоном спросил он. Ревекка, сидевшая со сложенными на коленях руками, неохотно взяла в руки свою ложку, зачерпнула густой наваристый бульон и отправила порцию себе в рот. Бриан чуть улыбнулся – Ну и слава Богу, любовь моя, а то ты со своим упрямством скоро стала бы похожа на тень. - Может быть тогда ты отступил бы от своей безрассудной страсти? – с надеждой в голосе спросила еврейка, Буагильбер задумчиво качнул головой. - Вряд ли. Мог бы с тобой расстаться - давно бы отпустил, Ревекка. Я, конечно, эгоистическое и самовлюблённое чудовище, но не монстр же. Кстати, я кое-что привёз для моей красавицы. - Я видела сундучок и осмотрела его содержимое. Вещи великолепны, однако… - она неопределённо повела плечом, соображая, как лучше всего отказаться от подарков. Сундук с гостинцами ей принесли практически сразу и в первые несколько минут она с неподдельным восторгом и женским кокетством рассматривала и примеряла привезённые тамплиером подарки, но потом одумалась. Бриан тоже понял, что она подыскивает слова для отказа и хотя он был к этому готов, всё же такое пренебрежение больно царапнуло его гордость. - Хотел бы я оказаться на месте этих шёлковых тряпок и безделушек. – с горечью проронил храмовник – Потому что я могу заставить тебя принять их. В отличие от себя самого. - Уверена, в случае принуждения, ты смог бы оправдать своё насилие надо мной. - Ревекка, я ведь говорил тебе, что отныне я буду заботиться о тебе, как до меня заботился твой отец. - Мой отец заботился обо мне потому что… - запальчиво начала девушка, однако храмовник её перебил: - Потому что любит тебя? Так и я тебя люблю. - Природа ваших чувств различна, сэр рыцарь. – она хмурилась, машинально разглаживая складочки на белой скатерти. Бриан же снисходительно улыбнулся: - Да, ты права, она различна. Но сейчас речь идёт о том, что это не подарки, чтобы умилостивить твою неприступность. Они тебе понадобятся в предстоящем путешествии. – вот он и подошёл к самому сложному. И судя по тому, как напряглась девушка, сложно будет очень. - Путешествии? Как? Куда? – в любимых глазках было столько растерянности и неприкрытого ужаса, что Буагильбер, приготовившись к долгой и неприятной ссоре, невольно смягчился. - Ну чего ты так испугалась, птичка? В Англии нам нет места, тем более теперь, когда вернулся Ричард. Он меня и раньше не особо любил, теперь и подавно. Да и не хотелось бы быть в поле досягаемости великого магистра ордена. Не теперь, когда ты вне закона, а я приемник гроссмейстера. Лучше всего нам уехать. В Палестине я фактический глава ордена, именно я прецептор города Тортозы. Туда мы и отправимся. – Ревекка нервно сжала руки, ломая пальчики в приступе отчаянья, которое пока ещё не проступило на её лице. - И когда же? - Завтра утром. Чем раньше, тем лучше. Лучше было бы поехать прямо сейчас, но я не хочу, чтобы ты ехала на ночь глядя. - Но ты ведь только что вернулся! – ужас перед предстоящим путешествием, после которого она окажется в чужой стране, за тысячу миль от родного дома и отца, сделал её по-женски хитрой – Может стоит пару дней отдохнуть? - Хорошая попытка, Ревекка, но мы отправляемся завтра. – девушка низко опустила голову, пытаясь скрыть своё состояние, но слезинка всё же упала на белую скатерть. Бриан прерывисто вздохнул – Не надо, красавица моя, я умоляю тебя, хочешь, я встану на колени, только не плачь! – торопливо проговорил он, сжимая ложку так, что она гнулась в его пальцах, точно была сделана из воска – Хочешь, я тебе расскажу, как в Йорке навестил твоего отца. – фраза возымела прямо-таки магическое действо. Еврейка подняла голову и по-детски беззащитным жестом стёрла слезы кулачком. Буагильбера этот жест расстроил и одновременно умилил – Во-первых, он вернулся в Йорк, во-вторых он в добром здравии и шлёт тебе привет. – последнее было немного ложью. Увидев тамплиера, который вечером пришёл в его дом, старый еврей едва не лишился чувств от волнения, попытался схватить его за руку (от немедленной смерти старика спасло только то, что он отец Ревекки), а потом понёс такой бред, что Буагильбер пожалел о дурацком порыве навестить его, чтобы привезти своей гордячке и упрямице весточку из родного дома. Исаак предлагал ему деньги, просто сумасшедшую сумму, лишь бы Бриан вернул Ревекку. В ответ Бриан назвал другую сумму (совокупность собственного капитала) в обмен на то, что еврей забудет о том, что у него вообще была дочь по имени Ревекка. В общем, разговор с евреем у него не получился. Единственное, на чём сошлись мужчины, так это то, что Бриану собрали некоторые вещи Ревекки, которые напоминали ей о рано умершей матери. Их он намеревался отдать девушке уже на корабле, чтобы хоть немного утешить в горе расставания с Англией. - И что же дальше, сэр рыцарь? – поторопила его еврейка, Бриан пожал плечами. - Да так, поговорили кое о чём. А почему он называет тебя Рива? - Ривка. Это детское прозвище. – отмахнулась она – Молю тебя, скажи, что тебе сказал мой отец? - Да ничего особенного. А прозвище это забудь, оно тебе вообще не подходит. – попытался замять разговор Буагильбер, только кто бы ему это дал? - Он предлагал тебе деньги. – догадалась Ревекка – Ты взял? - Есть вещи, которые нельзя купить! Поэтому нет! – отрезал Бриан – Мне они не нужны! Даже как твоё приданное! – повысил он голос, и Ревекка впервые за всё время их знакомства тоже крикнула. - А ты не в жёны меня берёшь! - Я тебя вообще пока не беру! Доедем до Тортоза, там видно будет. – фыркнул Бриан. Ревекка вдруг тихо сказала: - Ну хорошо. Если ты получишь, что хочешь, завтра ты отпустишь меня? – Бриан окинул девушку диким взглядом, она вот сейчас к чему этот торг ведёт? - Ревекка, - шёлковым голосом ответил храмовник – не говори глупостей. Никто тебя никуда не отпустит, что бы не произошло. - Я никуда с тобой не поеду, Буагильбер. – твёрдо произнесла девушка, храмовник скривился. - Надо же, ты и имя моё не забыла. Поедешь, это не обсуждается. Ты можешь упорствовать, проклинать меня, даже плакать, но завтра же утром мы уезжаем на континент, а оттуда уже в Палестину. Смирись. Ревекка, для тебя же лучше будет смириться. - Я никогда не думала, что буду способна ненавидеть людей. – сквозь слёзы ответила девушка, поднимаясь из-за стола. Бриан не шелохнулся даже когда за ней закрылась дверь.