Если бы...

Последние пару лье Бриан де Буагильбер гнал своего Замора, выигранного им когда–то в единоборстве с трапезундским султаном, как никогда. Он первым делом, как приехал в долину посетил госпитальеров, но их командор ещё не вернулся из Тира. Спутники прецептора сразу отправились в Тортоз и мужчина прекрасно знал, что новость о скором приезде господина города взбаламутит всех. Ворота Тортоза всегда закрытые, на этот раз были открыты. Прецептория встречала своего прецептора. Без лишнего шума, но с великим облегчением от осознания того, что защитник вернулся. Свернув не доезжая до главного рынка на тихую улицу, всадник добрался до дома, окружённого стеной с аркой. Под аркой его уже ждали Гуго и Болдуин, младший подхватил под уздцы лошадь храмовника, старший принял щит и связку небольших дротиков, которые Буагильбер скинул ему на руки. Сам рыцарь спрыгнул с верного скакуна и быстрым шагом направился к дому. Сопровождающие храмовника прибыли раньше и сообщили и том, что прецептор с минуты на минуту будет в доме. Конечно же это известие переполошило всех. Слуги и невольники тут же принялись бегать по всему дому, вытряхивая пыль из циновок, начищая серебряную посуду и зеркала, готовясь к приезду господина. На кухне толстая повариха из местных тут же начала в спешном порядке готовить любимые блюда господина. Две прислужницы, которых приставили к Ревекке, даже не спрашивая ее пожеланий, вытащили ее из темного домашнего платья и начали переодевать девушку в нарядную одежду. Пока одна хлопотала с волосами еврейки, вторая сноровисто обновляла хной причудливые узоры на её руках. – К чему всё эти торопливые сборы? – спросила Ревекка, невольницы переглянулись, удивлённые тем фактом, что их госпожа совершенно не знает о возвращении хозяина дома. – Господин будет здесь с минуту на минуту. – голоса у девушек были тихими, как поняла Ревекка, первому чему учили здесь невольников: не повышать голос ни при каких обстоятельствах. – Он прислал своих младших братьев. – продолжала пояснять невольница, попутно вплетая шелковую ленту в волосы Ревекки – И сейчас весь дом готовится к его возвращению. И вы должны быть готовы к его приезду, ведь именно вы должны встречать своего господина первой. И должны порадовать его красотой лица и наряда. – дочь Исаака вздрогнула, представив себе момент встречи в интерпретации этих девушек. Если следовать их понятиям, то она сейчас должна наряжаться и с нетерпением ожидать. Но Ревекка за столько времени отъезда храмовника о многом передумала и хотя порой ее сердце начинало сладко сжиматься, а руки слегка подрагивать в глупом желании поскорее увидеть его, Ревекка неустанно твердила себе: этот гой ей совершенно чужой человек, ни законы ее отцов, ни его клятвы ордену не одобрят ни их союз, ни ее слабость. И хотя она понимала сердцем, что привыкла к нему настолько, что начинает скучать по этому невыносимому гордецу, разумом она продолжала стойко придерживаться правил и канонов, предписанных ей религией. – Наконец–то на устах нашей госпожи расцветёт улыбка. Господину нравится смотреть, как улыбается госпожа. - Угу. – Ревекка зябко поёжилась, когда тонкая кисточка, обмакнутая в прохладную кашицу хны и бальзама скользнула по её запястью. Сложно сказать, рада ли она тому, что «с минуты на минуту» вновь увидит храмовника. Предательское сердце забилось быстрее, когда перед мысленным взором красавицы возникло смуглое лицо, обрамлённое обязательной для каждого тамплиера бородкой. - Разве наша госпожа не тосковала по господину всё это время? – ласково улыбнулась ей невольница – Наша госпожа молчит о своих чувствах, но мы ведь видим, с какой надеждой она смотрит с городской стены каждое утро в сторону Маркаба. – Ревекка залилась жаркой краской смущения. Да, в последний месяц она пристрастилась к утренним прогулкам по городским стенам, но это ничего не значит! - Это просто прогулки. – пожалуй излишне поспешно начала опровергать Ревекка слова молодой женщины – Я просто люблю дышать свежим воздухом, вот и всё. – прислужницы обменялись улыбками и предпочли не настаивать на своих умозаключениях. - Господин очень привязан к госпоже. Уверена, он, скорее всего, привезёт для неё богатые подарки. - Не нужны мне его подарки! И он сам не нужен! – раздражённо ответила Ревекка, решительно вырываясь из рук невольниц – И встречать я его не пойду, сам найдёт дорогу до своих комнат и до трапезной, в конце концов, это его дом, его прецептория! Моего, а уж тем более нашего с ним общего, тут ничего нет! – и она весьма твёрдо чеканя шаг, насколько это было возможно в мягоньких расшитых бисером туфлях, покинула свои комнаты, даже не вспомнив о покрывале. - Господин Гуго сказал, чтобы мы её разозлили? Мы её разозлили. – практично заметила одна из дочерей Сирии, вторая согласно кивнула. - Разозлили, даже не скажешь, что этот всегда спокойный и незамутнённый родник способен быть бурной рекой. Думаешь, они не поссорятся с господином при встречи? - Думаю, встреча пройдёт пылко, как и положено двум сердцам, которых рок разлучил так надолго. Ревекка же, в страшном смятении и волнении, успела почти дойти до дверей, ведущих во внутренний двор. Слова прислужниц, их тонкие и не очень намёки, собственные размышления и страхи, что терзали её всё это время, стали тем последним градусом, что сорвали крышку с кипящего котла её чувств. Ревекка не была от природы тихим и застенчивым ребёнком, к ровному и спокойному поведению её приучила пресловутая еврейская умеренность во всём, и очень долгое время естественные порывы души, такие, как слёзы, гнев, отчаянье, страх, раздражение, были жестоко подавлены в её душе всякий раз, когда норовили выйти из-под контроля. Но вероятно правду говорят, скажи мне с кем ты водишься и я скажу, кто ты. Длительное и довольно близкое общение с людьми, которые не стеснялись высказывать свои чувства, не подавляли ни вспышек гнева, ни вспышек страсти, дало о себе знать. Ревекка твёрдо вознамерилась поехать к отцу, вот прямо сейчас, пусть храмовник и его рабы думают, что им вздумается, она не станет красивой и наряженной куклой послушно стоять перед Буагильбером и выслушивать, как он скучал (если так уж скучал, почему же ни разу не написал?!), как любит и ценит (так ценит, что не даёт ей спокойно шагу без него или охраны ступить!!), что ему так не хватало её общества всё это время (если не хватало, зачем вообще уезжал и оставил её здесь одну?!)… Она чуть ли не пинком со злости толкнула тяжёлую входную дверь, вылетела на каменное крыльцо и замерла, поражённо уставившись на храмовника. Тот тоже остановился, глядя на любимую со смесью неверия в происходящее, сомнения в собственном зрении, которое возможно его подвело, и радости, всё-таки, вышла его встречать, маленькая гордячка. - Ты… - голос девушки пресёкся от спазма в горле. Чтобы хоть немного прийти в себя, она с трудом оторвала взгляд от его лица, на которой вовсю цвела шальная от безудержной радости улыбка, рассеянно оглядела двор. Вот Гуго ласково треплет шею Замора, вот Болдуин сгибается под тяжестью вооружения своего господина, несколько невольников, с любопытством поглядывающие на них, и какая-то не то телега, не то фургон, наподобие цыганских кибиток, из которой кто-то отчаянно пытается выбраться. - Ревекка... – глубокий голос Бриана вырывает у неё судорожный выдох, переходящий в детский всхлип. Дверь позади неё вновь открылась, задев её створкой и придав ускорения в нужном направлении, чему так же поспособствовала и длинная юбка нижнего платья, в которой она запуталась. И быть бы ей с разбитым от падения с крыльца, лицом, если бы храмовник, совершенно иначе истолковавший это движение, не рванул бы к ней навстречу, на ходу стягивая кольчужные рукавицы и тонкие перчатки под ними. Гуго, в которого это всё и полетело, едва успел поймать тяжёлые перчатки, но храмовника это нисколько не волновало. Крепко прижав возлюбленную к груди, он не сдерживая себя, чуть подрагивающими от волнения пальцами скользил по её волосам, прикасался к нежной коже лица и шеи, обнимал за плечи, осыпая опущенную ему на грудь головку страстными поцелуями. Ревекка сначала застыла в его руках, напуганная его напором, но понемногу до неё начал доходить смысл его по южному быстрого шёпота - … небо моё, море моё… люблю тебя, слышишь? Ты скучала по мне, скажи, скучала?! – и понемногу уходила её злость, уступая место покою. Ревекка прижалась щекой к пропылённой дорожной одежде Бриана и едва заметно кивнула. Буагильберу большего и не требовалось. Обхватив голову любимой девушки ладонями, он стремительно наклонился и прижался губами к её губам. Он представлял себе этот первый их поцелуй разным. Даже посмеивался сам над собой, обзывая впечатлительной девицей, но он даже помыслить не мог, что это окажется так, как оказалось. Поначалу безудержная волна радости, от осознания того, что всё-таки он ей небезразличен, потом настоящий рай прикосновений к ней. Настолько всепоглощающий, что он не оглянулся на оруженосцев, когда Гуго от удивления выронил одну из его железных перчаток на ногу Болдуина (тот взвыл от боли, но никто даже внимания на него не обратил ). Бриан притягивал любимую всё ближе и ближе, теснее и жарче, и целовал с жадностью мужчины, ждавшего достаточно долгий срок. Однако Ревекка в его руках сначала оцепенела испуганной птичкой, а затем кинулась в сторону, отталкивая его изо всех сил. Выпустив из рук еврейку, храмовник мрачно наблюдал, как его любимая с видом непритворного ужаса и омерзения на прелестном личике трёт рукавом губы, к которым он прикасался. - Прекрати. – процедил он сквозь зубы – Хватит, Ревекка. Понял я уже, что настолько отвратителен тебе, что ты сейчас мысленно ищешь самую высокую башню Тортоза. - Это же нечистоплотно! – воскликнула девушка, Гуго выронил вторую перчатку на ноги Болдуину и во все глаза уставился на своего господина и его возлюбленную – К тому же это вульгарно и безнравственно! Даже супруги могут дарить поцелуи только после очень долгого расставания, да и то, не в губы же! - у Бриана было ощущение сродни тому, что испытывает человек, на которого сверху неожиданно валится кирпич. - Погоди. – он потёр шрам, может, это он чего-то не так понял? Или чего-то не знает? – Давай пройдём в дом, я хотя бы умоюсь с дороги и ты мне объяснишь, с какого момента целовать любимую и желанную женщину – это безнравственно, вульгарно и нечистоплотно. – Ревекка прикусила было нижнюю губу, но вспомнила, как ещё минуту назад такое с этой губой делали, что краска стыда вновь начала заливать её лицо, и на всякий случай вновь вытерла рот рукавом. Бриан тяжело вздохнул – Дикарка. – пробормотал он – С ума сойти с ней можно. Эй, Гуго, подними наконец, мои перчатки, так ты смотришь за доспехами своего господина? – Гуго наклонился к указанным предметам и даже успел взять их, но тут из крытой повозки неуклюже выбралась девушка в плаще тамплиера. Старший оруженосец и младший внимательно оглядели растрёпанное, белокурое, довольно привлекательное создание, у которого под плащом Буагильбера, накинутого на её плечи, явно виднелось что-то полупрозрачное и уж точно более безнравственное, чем то, что происходило здесь парой минут назад. Девица была хороша собой, явно из гарема и раз приехала с господином, да ещё и в его плаще… Оба юноши разом повернулись к Ревекке. Еврейка тоже увидела новый персонаж этой сцены. Она не была наивной глупой девочкой и всё поняла верно. Страстный и нетерпеливый храмовник привёз новую пленницу, более благородного происхождения и, судя по цвету волос, христианку. «У него есть свои потребности, с горечью сказала сама себе девушка, он и раньше с лёгкостью преступал обеты и клятвы ордена, так почему же тебя удивляет то, что ты видишь, неразумная дочь Израиля? Возрадуйся, может быть, этот распутный человек отпустит тебя». Только вот в груди болело так, что слёзы готовы были брызнуть из глаз. Никогда раньше, даже когда рыцарь Айвенго, ставший теперь уже призрачной тенью для Ревекки, даже когда он с воодушевлением начинал говорить о леди Ровене, ей и тогда не было так мучительно горько, что хотелось закричать, а потом ударить храмовника и крушить всё, что попадётся под руку, выплескивая своё страдание. Бриан проследил за напряжённым взглядом любимой, Матерь Божья, совсем он забыл об этом ходячем несчастье. Храмовник вообще не хотел везти это недоразумение в Тортоз, но прирезать просто так не мог, всё-таки девица, а повода для агрессии она не подавала. И вот теперь его сокровище смотрит на это всклокоченное чудовище, да ещё и одетое в его плащ (который он натянул на эту ошибку природы, когда понял, что во всём ворохе одежды, что прилагалась к этой кукле, нет ничего подходящего для путешествия), и едва заметно хмурит брови. Понятное дело, о чём она думает. - Ревекка, - осторожно начинает Бриан – это только выглядит подозрительным… - спокойный, отчуждённый взгляд, такой же, как в Темплстоу, как в Торкилстоне, равнодушный ответ: - Конечно, сэр рыцарь. Я позабочусь о вашей пленнице. – Буагильбер резко схватил её за руку, развернул к себе и прошипел: - Прекрати немедленно, маленькая зазнайка. Её подарили мне в Иерусалиме, я не мог отказаться от такого подарка. - Я всё прекрасно понимаю, только не держите мою руку. – Ревекка чуть потянула на себя рукав платья, который он удерживал, Бриан выругался на аквитанском наречии. - Тогда позаботься о ней, упрямая дикарка. И когда будешь готова выслушать меня, ты знаешь, где меня найти. – на лице Ревекки не дрогнул ни единый мускул, когда он точно вихрь пронёсся в дом и от души шарахнул дверью, хотя от грохота подпрыгнули на месте все без исключения. Еврейка подошла ближе к сопернице, учтиво поклонилась, получив в ответ более глубокий поклон гаремной красавицы, и любезно предложила: - Вы верно устали, леди, пойдёмте в дом, я поручу вас заботам слуг. - Благодарю вас, леди. – блондинка готова была пасть ниц от благодарности, что наконец-то в окружении этого ужасного тамплиера есть хоть один нормальный человек. Ревекка же, с трудом удерживая приветливое выражение лица, думала о том, что в сущности, эта девица такая же жертва обстоятельств, как и она сама. И если ей удалось не замарать себя прелюбодеянием, этой девушке повезло меньше. А ещё было нестерпимо больно от осознания того, что в конечном итоге все страстные мольбы, громкие уверения и клятвы храмовника оказались ложью. И всё-таки, первым не выдержал Бриан. Смыв с себя пот и пыль, надев новую чистую одежду, он, вместо того, чтобы идти в трапезную, всё же подошёл к каменной перегородке, что разделяла их балконы. Поколебавшись несколько мгновений, всё же, он старался избегать посещения её комнат, слишком большой был соблазн в лице одной непреклонной девочки, чья решимость была равной его решимости, Буагильбер в конечном итоге перелез через эту преграду и осторожно ступил на мозаичный пол девичьей спальни. Ревекка сидела на самом краешке кровати, на которой в беспорядке лежали коробочки и свёртки, что привёз ей из своей поездки в Иерусалим Бриан. Руки девушки сжимали два ножных браслета (он подумал о том, как пикантно будут они звенеть на её ножках), а сами руки бессильно опущены на колени. Буагильбер замер, пытаясь понять, о чём она так мрачно размышляет, глядя в пространство пустым невидящим взором. - Моя драгоценная жемчужина Тортозы, - велеречиво начал он, пытаясь хоть словесно растормошить любимую – дозволишь ли ты своему послушному рабу объяснить тебе… - Зачем это, Бриан? – тихо и надломлено прозвучал её голос. Храмовник недоуменно вскинул брови, она это сейчас о чём? Он ведь не договорил, а она вряд ли научилась читать мысли в его отсутствие – Зачем все эти подарки? К чему? А браслеты? - Тебе ответить красиво или ответить правду? – скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене, приготовился Буагильбер к очередной ссоре. - Правду. Зачем мне ещё одна красивая ложь? - Хорошо, душа моя. Я никогда раньше не дарил подарки женщинам. Точнее, дарил, но никогда не выбирал сам. Не люблю я ходить, выбирать, покупать… – взгляд чёрных глаз сфокусировался на нём и девушка отстранёно проговорила: - Понимаю, тебе проще отнять. – Бриан скрипнул зубами, подавляя раздражение. Странно, что он до сих пор так реагирует на все её выпады, мог бы уже и привыкнуть за почти полгода. - Если тебе так легче думается, пусть будет по-твоему. – несмотря на собственное недовольство, решил Буагильбер всё же объяснить до конца – Ты другое дело, тебе мне нравится выбирать подарок, нравится баловать тебя. Не знаю, возможно, сложись моя судьба по-иному и будь у меня семья и дочь, я бы страшно её баловал. - Я тебе не дочь. - К счастью. – кивнул Бриан – Что не так с браслетами? - Сначала ответь, почему именно они. – храмовник не хотел отвечать. Было у него ощущение того, что они вкладывают в этот подарок разный смысл. - Боюсь, после моего ответа ты можешь разочароваться во мне ещё больше. Впрочем, куда уже больше, верно? Но я вижу по твоему лицу, что ты готова душу из меня вытрясти в поисках ответа, хотя, наверняка, считаешь, что у меня нет души. – девушка по-прежнему молча взирала на него всё тем же пустым взглядом, который больно царапал душу – Ладно, чёрт с тобой, упрямое моё счастье, я скажу. О чём я думал, когда покупал их? О том, как своими руками приподниму подол твоего платья, - в мгновенно увеличившихся глазах Ревекки отразилось сначала недоумение, потом удивление такому бесстыдству и, наконец, возмущение. Бриан же медленно продолжал, точно смакуя каждое слово – сам надену эти браслеты на твои лодыжки, а когда они будут тихонько звенеть при каждом твоём шаге, я буду знать, что у тебя под подолом платья. Хотя после того, что было с час назад, ты точно не позволишь мне к тебе притронуться. - Ты с ума сошёл? – в ужасе прошептала девушка, Бриан задумался над её словами. Да, он решительно сошёл с ума, раз вместо того, чтобы уже пять месяцев подряд засыпать и просыпаться рядом с ней, пусть нелюбимый и ненавидимый любимой девушкой, но обладать ею, он вымаливает крохи её внимания и любви, точно нищий на паперти клянчит милостыню. - Да. Теперь скажешь, что было не так с поцелуем во дворе дома и почему вид этих браслетов выбил тебя из колеи. - У моего народа жених перед свадьбой дарит невесте ножные и ручные браслеты в знак помолвки и предстоящего брака. – что-то подобное он и предположил, Бриан давно уже понял, что самая большая пропасть между ними это не огромная разница в возрасте (Господи, да кого это вообще волнует?), не вера (тем более, что в религиозных вопросах Бриан де Буагильбер был большим еретиком), а именно различие воспитания и обычаев двух разных народов. - У нас, христиан, в знак помолвки надевают на голову невесты венец. Ну или дарят венчальное кольцо матери. – кивнул он на кольцо ныне покойной мадам де Буагильбер, изящный ободок из переплетённой в цветочный узор золотой филиграни и украшенный тёмными красными камнями был подарен Ревекке ещё на берегах Гаронны и сразу же полюбился ей – Во Франции, в Аквитании, влюблённые идут на берег Гаронны, просить благословение великой реки. Там же мужчина надевает на палец избранницы фамильное кольцо, даже не нужно ждать её согласия, достаточно того, что невеста примет дар, и с этого момента они считаются обручёнными. – Ревекка в шоке уставилась на колечко, вспомнив, как на второй день их приезда в родовое гнездо Буагильберов, Бриан потащил её на берег реки, прогуляться, как он выразился. И как храмовник молча стоял и смотрел на воду, чуть улыбаясь своим мыслям, а затем надел этот перстень. - Ты… Ты обручился со мной по обычаю своих предков и даже не спросил моего согласия?! – неверяще выдохнула Ревекка. Бриан отлепился от стены и подошёл к девушке. На кровати, среди своих даров он быстро нашёл ручные браслеты и развернул бархатную тряпицу, в которую они были завёрнуты. - Я мечтал сделать это с двумя девушками. Первая меня не дождалась, но с тобой всё получилось идеально. Брось, это всего лишь символ. Я ведь не тащу тебя в церковь прямо сейчас, верно?- он присел на низенькую скамеечку для ног рядом с любимой – Это я тебе рассказал просто к тому, что ты ведь тоже не знаешь всех обычаев и традиций, в которых воспитывался я. И мне кажется, что в этом и есть камень преткновения. Я не могу понять твоих поступков, Ревекка, но видит Бог, я хочу их понять и делаю всё для этого. А что касается браслетов… Мне понравился ваш обычай. Ты позволишь мне их одеть на тебя? - Конечно же нет! У тебя ведь теперь есть Сули! Вот ей и надевай всё, что пожелаешь! – храмовник понятия не имел, кто такая эта неведомая Сули, однако отказаться от мысли надеть на любимую хотя бы наручные браслеты не мог. Ревекка естественно начала сопротивляться, но куда там, слабая девушка не соперник тренированному воину. - Не знаю, о ком ты, но я сюда шёл не для ссор и споров, Ревекка, я хотел объяснить тебе про невольницу… - Не надо мне ничего объяснять, сэр рыцарь! – пыхтела девушка, тщетно пытаясь высвободить руки из его пальцев – Я всё прекрасно понимаю, ты привёз себе красивую рабыню, у тебя есть свои сугубо мужские потребности… - О которых ты не задумывалась. – перебил её Бриан – Ни для каких потребностей я её не вёз. Я бы вообще не стал везти в такую даль жалкое беспомощное существо, если мог спокойно эти потребности удовлетворить и в самой прецептории. - Но меня же ты привёз, сэр рыцарь! - Ты другое дело, моя радость. С тобой бы я не расстался ни за что на свете, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Послушай, всё совсем не так. Мне её действительно подарили, и я не мог отказать великому султану. Это против сарацинских законов о гостеприимстве… - Прошу, не надо этих оправданий, сэр храмовник, меня совершенно не интересует с кем ты делил своё ложе во время пребывания в Иерусалиме. – Бриан застегнул замки на браслетах и поднял на любимую гордячку глаза, поражённый внезапной догадкой. - Разве тебя волнует изменял ли я тебе? – ровно, боясь нечаянно выдать свою радость голосом, спросил храмовник. - С чего вдруг меня должно это волновать, это твоя личная жизнь, сэр рыцарь! И если уж твой капитул смотрит на это сквозь пальцы, почему я должна обращать внимание на полуголую девицу, чьи прозрачные одежды не скрывают решительно ничего! - Мне нравится. – прижмурившись от удовольствия, признался Бриан. - Конечно тебе нравится, ты ведь мужчина! - Да нет, любовь моя, я не про это никчёмное слабое существо, я про твою ревность. Мне нравится, что ты злишься и ревнуешь. - Да с чего ты это взял?! С чего ты вообще решил, что я злюсь и уж совсем большой глупостью было предположить, что я ревную! – возмущению Ревекке не было предела, но Бриан только расслабленно поглаживал большими пальцами запястья возлюбленной и улыбался. - Да с того, моя прелесть, что ты всегда называешь меня «сэр рыцарь», когда злишься. Брось, милая, ревность это верная спутница любви. - Большей глупости я в жизни не слышала. – он тихонько рассмеялся, касаясь нежной кожи уже губами и чуть щекоча её бородой – Не делай так, пожалуйста, мне не по себе. - Я не могу не прикасаться к тебе. Сложно оторваться от любимого человека. Послушай, Ревекка, я понимаю, что для тебя я воплощённое зло, но мы достаточно долго вместе и уж ты-то должна понимать, что ты слишком дорога для меня, чтобы я мог позволить себе оскорбить тебя изменой. Зачем мне эта твоя Сули. - Она скорее твоя, сэр… Бриан. - Нет, я хочу назвать моей только одну девушку, слишком гордую, чтобы показать, как ей неприятно и больно, слишком упрямую, чтобы признать очевидное и слишком любимую, чтобы изменять ей. Ты моя, Ревекка. А что касается этой, как её там? Сули? Если ты попросишь меня, я отправлю её… - Обратно в Иерусалим? – съязвила Ревекка, с неудовольствием отмечая, что испытывает потаённую радость от того, что храмовник готов так легко отступиться от той, другой. - Отправлю её домой, к её родителям, глупышка. – заигравшись он чуть прикусил подушечку указательного пальца девушки, что вызвало у неё краску стыда на лице. - Может, ты её оставишь себе, а меня отправишь? – спросила девушка и тут же ужаснулась сама себе. Как она может обрекать другого человека на постыдную жизнь наложницы в обмен на свою свободу? - Мечтать можешь о чём угодно, Ревекка, и я с гордостью и радостью выполню любое твоё желание, кроме этого. – отрезал Бриан, вновь прикусывая кожу девушки, теперь уже у основания большого пальца. - Не делай так, пожалуйста. – взмолилась еврейка, чувствуя, как жар в очередной раз окатывает её с головы до ног. - Больно? – неправильно понял просьбу Бриан – Прости, любимая. Давай оденем и ножные браслеты тоже. Хочешь, я тебе даже помогу. - Нет! – вскрикнула Ревекка, машинально поджимая ноги, Бриан с сожалением глянул на браслеты и смирился. - Хорошо, тогда объясни, что было не так с поцелуем. Я понимаю, что порой воспитание и привычки больше рознят людей, чем вера или национальность, но я не понимаю, любимая, почему ты назвала нечистоплотным наш с тобой первый поцелуй. Я слышал, что для любой девушки он важен. – Ревекка молчала, не в силах вымолвить ни слова. Обсуждение подобной щекотливой темы было не в её привычках. Да и как могла невинная дева обсуждать подобное со зрелым опытным мужчиной? К тому же христианской веры, не говоря уже о том, что этот мужчина является достаточно видным церковным сановником – Объясни мне, прошу тебя. Я пытаюсь тебя понять, я хочу тебя понять, но есть вопросы, которые ты неизменно оставляешь без ответов. Нежная моя, что было не так? Присутствие свидетелей? Или я был излишне…ммм… настойчив? - Это запрещено. - Кем? – и снова молчание. Бриан машинально потянулся к шраму на лице, но мягкий укор в её взгляде, остановил храмовника. Он опустил руку – Ревекка, не молчи. Для нас, французов, поцелуй это возможность выражения чувств, подтверждение отношений и степень близости. В ордене, согласно уставу, мы не имеем право целовать даже собственных матерей, чтобы не впадать в искушение. Я заметил, что даже твой отец тебя не целует, почему? Не придерживаетесь же вы правил устава Сионского храма, любимая. - Я не могу обсуждать это с тобой, Бриан, действительно не могу. – раздражение снова нахлынуло. Жизнь с ней, точнее, жизнь возле неё, это как жизнь на склоне действующего вулкана, никогда не знаешь когда он начнёт извергать раскалённую лаву. - Разве так сложно сказать? - Нет, просто мы не ведём с гоями подобных разговоров. - Кто такие гои? – тут же спросил храмовник, Ревекка поморщилась. - Это те, кто не является иудеями. Бриан, нас детства учат умеренности. Во всём, даже в проявлении чувств. Есть строгие правила, этикет, как вы говорите, которому мы неукоснительно следуем. Эти правила поддерживают и защищают нас в первую очередь от нас самих. У нас не приветствуются поцелуи. Набожный отец никогда не станет касаться губами своих дочерей. Это табу. - Ладно, предположим. Я знаю, что вы закрытое общество, приверженцы старых традиций и прочее, дело не об этом, я даже не стану говорить, что ты могла бы изучить и придерживаться других взглядов, но чем тебе это всё так дорого? - Ты не сможешь понять, ведь ты сам неоднократно говорил, что для тебя ничего не значат ваши предписания. - Клянусь Богом, Ревекка, это просто немыслимо, чтобы целый народ отрицал такую обыденную вещь, как поцелуй! Даже родительский. Хочешь сказать, что когда у нас будут дети, они будут расти без твоей ласки?! - Какие дети, одумайся, ты тамплиер! – взорвалась Ревекка – Я никогда не стану мумар, а ты никогда не станешь гером. - Конечно не стану, я ведь даже не знаю, что это такое! – возмутился Бриан – Одно твоё слово, Ревекка, одно только твоё слово и через час я собираю капитул и ухожу из ордена, к вечеру ты, одетая в красное подвенечное платье, станешь моей законной женой и уже ночью… - Бриан запнулся, глядя на любимое лицо, порозовевшее от смущения, остановил взгляд на нежных губах девушки и хрипло закончил – Я докажу тебе, строптивое моё безумие, что прикосновения дарят только радость, если два сердца бьются вместе. – Ревекка вырвала руку из его пальцев и вскочила на ноги. - Я никогда не стану менять веру и не стану тебе женой! – страсть лихорадочным блеском сверкавшая в его глазах погасла, оставив злость. - Почему? Ведь у вас не запрещено менять веру. Это твоя личная позиция или опять религиозная заумь? - Не богохульствуй, храмовник! - Тебе-то до этого какое дело? Стоит мне сделать один шаг навстречу к тебе, ты, моя красавица, делаешь шаг назад! Я мог бы взять тебя силой ещё в Англии, в Аквитании, здесь в Тортозе, чёрт возьми, возможно я и впрямь старею, но я не хочу ломать то чудо, которое между нами есть. Ты самое светлое, что со мной случилось в жизни, и я всё сделал для того, чтобы уберечь тебя от любых невзгод, почему ты не хочешь просто откинуть свои предрассудки? Почему ты так отчаянно за них цепляешься, любимая? - Ты знаешь почему! – зябко обхватила себя за плечи Ревекка, Бриан покачал головой. - Нет, я не знаю! Ты говорила, что боишься оказаться покинутой мной, я готов связать твою жизнь и мою в один канат, ты же снова отступаешь, на этот раз на сто шагов назад! Даю тебе время, чтобы привыкнуть, но ты даже то, что ревнуешь, не хочешь признать! Так сколько же мне стучаться в ворота рая, ангел? Или я его ничем и никогда не заслужу? – девушка отвернулась, опустила голову. Тускло блеснули браслеты на её руках и ярко мелькнули камни на фамильном кольце Буагильбера. - Бриан, я просто не могу. – он молчал с минуту, борясь сам с собой, потом так же тихо, как и она до этого, попросил: - Хорошо. Накорми меня. – просьба прозвучала так обыденно и неожиданно, что иудейке в первую секунду показалось, что она ослышалась. Потом подумалось, что под этой фразой имеется в виду что-то непотребное. - Прости, что? – она глянула на храмовника. Тот сидел на слишком маленькой для него скамеечке, злой и холодный. - Накорми меня. Я ехал два последних дня почти без остановки, летел стрелой, чтобы увидеть свою лилию Израиля. Думал о ней непрестанно, скучал по её улыбке, тосковал по её запаху. Сходил с ума вдали от неё. И что же меня здесь ждало? Моя любимая предпочла бы, чтобы я сгинул где-нибудь по дороге в Тортоз, верно? Если отрицаешь всякие чувства ко мне, хотя бы пожалей усталого путника и накорми, ты, в конце концов, хозяйка моего дома. - Боже, за что ей это? Так мучить себя и его тоже мучить, хотя и не она первая это начала. Но как же хочется подойти к нему и действительно пожалеть. Разгладить пальчиком вертикальную морщинку на лбу, погладить по вьющимся волосам. Если бы это было бы возможно. Но поддаваться жалости, подавать ему надежду… нельзя, чувства должны быть укрощены, таков закон Моисеев. Никакого излишества, ни в быту, ни в чувствах. - Конечно, я накормлю усталого путника. – он поднялся и протянул ей руку и она осторожно коснулась его. - Перемирие? – предложил Бриан, Ревекка изумилась, обычно он говорил ей совсем другие слова. - Почему же не мир? – крепкая мужская ладонь притянула девушку ближе, до тех пор пока она не прижалась щекой к его груди. Он был горячим, даже через ткань домашней одежды чувствовался жар его тела. Под щекой она могла слышать стук его сердца, сильный, мощный, быстрый, как и он сам. Почему она не христианка, а он храмовник? Возможно тогда она доверилась бы ему окончательно, но приносить столько жертв? Как можно? Имеет ли она на это право? - Почему не мир, мой прекрасный дипломат? Да потому что с тобой возможно только либо временное перемирие, либо вечный союз, я предпочёл бы второе, но ты сейчас расположена к первому. И я, как мужчина, тебе уступаю. Если однажды ты всё-таки скажешь мне: «Бриан, я согласна», прошу, сделай так, чтобы не стало слишком поздно для нас. - Бриан… - Шшшш, можно я снова безнравственно, вульгарно и нечистоплотно тебя поцелую? - Ты мне что всю жизнь будешь теперь напоминать? – возмутилась Ревекка, почти решаясь уступить, но… Но дверь в её покои распахнулись так неожиданно и резко, что еврейка дёрнулась в сторону, вырываясь из кольца надежных рук. - Гуго, я тебя повешу. Сам. – вздохнул храмовник. - Мой господин, я не осмелился бы прервать вашу беседу с прекрасной госпожой, если бы не тревожные новости. - Какие? – Бриан тут же весь подобрался, точно перед прыжком в ледяную воду. На всякий случай Ревекка оказалась задвинута ему за спину, мало ли что, может Гуго пришёл сказать, что в доме толпа убийц? - Только что прибыл иоаннит из свиты командора фон Райна, у него к тебе послание. – Гуго протянул своему крёстному свиток, Бриан торопливо сломал печать и чуть покачнулся, едва увидел всего одну строчку, написанную на французском языке: «Приезжай немедленно. Конрад убит. Вольфганг фон Райн».