Если бы...

Почти четыре часа назад Бриан де Буагильбер получил письмо от своего товарища–иоаннита, три часа, как заперся в своих комнатах и никто не отважился бы рискнуть своей шеей и нарушить его уединение. Что происходило в той давящей тишине за дверью его покоев, никто не знал, хотя всем было интересно узнать. Вот взять к примеру Гуго и Болдуина, сидящих внизу на первом этаже в трапезной и с удовольствием поглощающих фрукты. Или Ревекка, возлюбленная их господина, которая вот уже четыре часа места себе не находила с тех пор, как Буагильбер прочитал письмо иоаннита и покинул ее покои. Пожалуй только Клодина де Гайтон, присоединившаяся к этой троице, была в полном неведении по какой причине в доме царит такая тишина. – Угощайся. – учтиво подвинул к ней блюдо с виноградом, инжиром и финиками Болдуин. Гуго хитро глянул на Ревекку, нервно расхаживающую возле окна. – Моя госпожа не знает, какая участь ждёт мадемуазель Сули? – еврейка бросила быстрый взгляд на блондинку. Та тоже насторожилась. – Рыцарь отправит ее домой. – Болдуин огорченно цокнул языком, ему девушка весьма приглянулась. С другой стороны, дочь норманнского дворянина ведь и вправду не может быть невольницей здесь, в Тортозе. – Леди, я могу попросить дозволения поговорить с тобой с глазу на глаз? – Не надо называть меня леди. Из нас двоих леди являешься ты, я же всего лишь презренная еврейка. – Сули отмахнулась от этих слов, за почти десять лет, проведенных в неволе, она уже давно поняла, что не всегда христианин–дворянин лучше представителя другой веры. Она торопливо поднялась, боясь, что еврейка передумает. Гуго обиженно поджал губы, мало того, что разговор потёк в другую сторону от намеченного им русла, так ещё и девушки отошли к дальнему углу трапезной, ни услышать о чем они там шепчутся, ни подойти с этой целью достаточно близко. – Если ты сейчас всё же вывалишься из своего кресла и свернёшь себе шею, можно я заберу твой кастильский кинжал, Гуго? – спросил Болдуин у товарища. Младший оруженосец и вправду так сильно перегнулся через подлокотники своего сидения, в стремлении хотя бы по жестам и лицам определить о чем происходит разговор между жемчужиной Тортоза и христианской невольницей, что в любой момент мог выпасть прямо на каменный пол. – Какая же ты ехидна, Болдуин! Неужели тебе не интересно, о чем они говорят? - Любопытство к лицу женщины, а не будущего рыцаря. – философски отметил Болдуин – А что касается конкретно тебя, то рано или поздно ты получишь крепкую затрещину от своего крёстного. - Тише ты! – шикнул на старшего товарища Гуго – Тамплиерам запрещено иметь крестников. Возможно я и получу от нашего господина затрещину, но ведь я радею о его счастье. – оба оруженосца посмотрели на девушек – Разве она не достойна любви самого грозного и прославленного защитника Тампля? - Ты сейчас о нашей госпоже говоришь? - Разумеется о ней, Болдуин, не о бледной же красоте Севера! И ты заметил, как наша госпожа вспылила, когда увидела невольницу? Ух, хотел бы я знать, как господин оправдался перед ней. - Это неправильно. Разве может рыцарь оправдываться перед какой-то женщиной? - Перед какой-то не должен. – согласился Гуго – Но перед своей дамой, ради которой бьётся его сердце, почему бы и нет. - Да, с ней он крепко запутался в паутине любви и слабости. – ностальгически вздохнул Болдуин – А помнишь, как ещё год назад он был свободен, силён и… - А на мой взгляд, ты совершенно не прав, - перебил его Гуго – любовь облагораживает человека. Придаёт ему сил для свершения подвигов. Хотел бы я, чтобы в моей жизни была такая любовь. - Господин 20 лет ждал, хватит ли у тебя терпения на подобное? - Если это будут настоящие чувства, как у них, тогда, почему бы и не подождать? И такая любовь увенчает мою доблесть и воинскую славу. Разве не так? Но тише, Болдуин, леди возвращаются. – девицы действительно закончили шептаться и подошли к столу. На лице Ревекки была задумчивая печаль, Сули, точнее, Клодина де Гайтон, была бледна, точно надломленный цветок. О чём бы не был разговор, он был тяжёлым для обеих девушек. - Болдуин, ты не знаешь, когда может твой господин выйти из своих покоев? И когда он намеревался отправить леди Клодину в Европу? - Только Господь Бог может ответить на эти вопросы, моя госпожа. – наклонил голову Болдуин, Ревекка вздохнула, мало того, что её отчего-то очень беспокоило затворничество обычно деятельного и энергичного храмовника, теперь, после рассказа мадемуазель де Гайтон и её просьбы, иудейке и вовсе хотелось самой запереться в своей комнате и никого не видеть в течении ближайших лет сто. - Может, моей госпоже стоит самой подойти к господину и задать ему все интересующие её вопросы? – Не уверена, что это хорошая идея, Гуго. – с сомнением в голосе протянула Ревекка, как–то она сомневалась, что так уж необходимо ее присутствие храмовнику. Если человек хочет побыть один на один со своими мыслями, стоит ли ему мешать в этом? Да и потом, как она может прийти в комнату к мужчине, который к тому же, так явно к ней неравнодушен. А если он не так поймёт ее приход? И как это будет выглядеть в глазах окружающих? Гуго, видя, что на лице еврейки отразились сомнения, усилил напор: – Чего опасается моя госпожа? Разве сэр Бриан хоть раз давал повод думать о нём дурное? – Болдуин, решивший в этот момент запить сладкие фрукты, подавился. А когда это их сэр Бриан давал повод думать о себе хорошее?! Гуго со всей силы хлопнул старшего товарища по спине и сменил тактику – Хотя, госпоже действительно не стоит хлопотать за христианскую девицу. – Почему это? – Потому что она христианка. – пояснил он простодушно. Ревекка разозлилась на него и на себя. Действительно, чего она тут стоит и размышляет, если в её силах помочь человеку, какая разница, какой веры этот человек и уж точно какая разница, что подумают о её походе к Буагильберу домочадцы? А Гуго просто болтун. Ничего не ответив, она решительно направилась к выходу, едва за ней закрылась дверь, Гуго подскочил на месте. – Знаешь, дружок, иногда ты ведешь себя, как сводня. Раньше ты таким не был. – Болдуин неодобрительно качал головой, глядя как Гуго наспех моет руки в миске с водой. – Знаешь, дружок, после того, как умерли мои родители, он заменил мне и отца, и мать. Он мог отдать меня в монастырь, мог отдать в семью знакомых дворян, мог вообще оставить с тетушкой Матильдой и не вспоминать более о моём существовании. Но он взял меня к себе, заботился и заботится до сих пор, учит и оберегает. Я за многое ему благодарен, и за возможность жить полной жизнью, уверенно смотреть в завтрашний день - в первую очередь. Единственное, чем я могу отплатить ему, своей жизнью и свой преданностью. Он никогда так не дорожил женщиной и я бы не назвал его особо счастливым с ними, теперь всё иначе. И если для того, чтобы он был счастлив нужна эта девушка, он ее получит. Идём быстрее, там под его окнами растет очень удобное дерево. Ревекка же почти дошла до покоев храмовника. И чем ближе она подходила к дверям, тем меньше решимости у неё оставалось. Когда же девичья ладонь легла на чуть шероховатую поверхность двери, благородный порыв угас и вовсе, может стоит подождать до утра? Совсем не обязательно сейчас идти к нему. Вдруг он занят. Чем–нибудь этаким. Мало ли у него дел? Может он вообще не здесь, а скажем, поехал в замок. Хотя нет, это вряд ли, ведь окна трапезной расположены так, что можно увидеть торцевую часть двора и она бы увидела, если бы он уехал. Не о том она думает, лучше всего это дождаться утра и поговорить о судьбе Клодины утром. И если его сейчас не окажется в комнате, она так и поступит. Еврейка решительно толкнула дверь и вошла. Комната храмовника отличалась от ее собственной так же сильно, как келья монаха от покоев короля. Пара больших кованых сундуков у дальней стены, низкая накрытая простым шерстяным одеялом тахта у окна, маленький стол с несколькими кувшинами, в которых держат вино, да несколько светильников. Единственным украшением комнаты было оружие, целый арсенал дротиков, кинжалов, сабель и арбалетов, развешанные по стенам. И ни ковров, ни циновок на голом каменном полу. Ревекка была так поражена этим убранством, что не обратила внимание на то, что позади неё захлопнулась дверь. – Ты с таким видом осматриваешься, Ревекка, точно ожидала увидеть здесь по крайней мере логово кровожадного дракона. – храмовник лежал на тахте, бессмысленно рассматривая потолок. Рядом с ним чаша с вином, на полу возле ложа кувшин, однако, голос был совершенно трезвым. Ревекка отвела взгляд от лежащей фигуры. – Прости, я не ожидала, что ты здесь. – сказала и тут же чуть не прикусила себе язык, что она говорит?! Если не ожидала, зачем пришла? Однако Бриан никак не стал комментировать эту оговорку, то ли не обратил внимания, то ли не придал значения – Я, пожалуй, потом к тебе приду. – Не уходи. – рыцарь сел, поджав ноги по–турецки – Останься, клянусь, что не причиню тебе вреда, даже не заговорю с тобой, только побудь со мной. – Ревекка растерялась, храмовник выглядел уставшим и измученным, грех отказать в такой малости человеку, однако присесть в комнате, кроме как на тахте, было негде. А соседство с пьющим мужчиной было опасно. – Ты много выпил? – Недостаточно, чтобы забыть причину пьянства. Сядь рядом, я подвинусь. – он действительно подвинулся, давая ей возможность присесть. Девушка колебалась недолго, осторожно присела на краешек жесткого ложа, взглянула на него, потеряно сидящего рядом. – Я не думала, что твои комнаты такие... – Убогие? – подсказал храмовник, видя, как она запнулась, подбирая подходящее слово. – Аскетические. – поправила Ревекка – Впрочем, я давно заметила, что даже одежду ты носишь довольно простого кроя, из хороших тканей, но простую. По сравнению с тобой Гуго и Болдуин настоящие щёголи. – Согласно уставу. Не все же правила я преступаю, в конце концов. Да и спать на мягком, конечно, удобно, но на жестком более привычно. – Бриан допил вино одним глотком и наклонился, чтобы поставить чашу на пол. Ревекка молча смотрела на храмовника, тот, казалось, даже не замечал ее присутствия. Это молчание становилось настолько невыносимым, что она не выдержала: – Бриан, что за известие ты получил? – ответа не последовало, вместо этого, он просто отдал ей письмо иоаннита. Осторожно приняв бумагу и развернув, Ревекка вчиталась в строчку. – Конрада больше нет. Сколько моих друзей и боевых товарищей остались в песках Палестины? И скольким ещё предстоит остаться, кто знает, возможно, и моя могила будет в скором времени возвышаться на кладбище ордена здесь в Тортозе? – с горечью проговорил Буагильбер, Ревекка вздрогнула. – Не говори так, ты сильный воин, опытный боец. – Я бы хотел, чтобы нас с тобой похоронили в одном месте. Только это невозможно, даже после смерти эти глупые предрассудки и верования не дадут нам быть вместе. – Кто знает, может, в том мире, который открывается перед человеком с его смертью, нам так же суждено встретиться. – Это вряд ли, счастье моё, я не заслужил рая, а ты не можешь попасть в ад. Не вздумай умереть раньше меня, Ревекка, иначе я и среди кущ Эдема призову тебя к ответу. – Ревекка чуть улыбнулась, столько категоричности было в его словах. – На всё воля Господа, Буагильбер. Мы же не властны ни над моментом своего рождения, ни над мгновением своей смерти. Что с ним случилось? Ты знаешь? – Да, я поговорил с госпитальером, что привёз письмо. На Конрада напали ассасины, один был убит на месте, второго удалось схватить. И не успела остыть кровь моего друга стервятники начали делить его земли и его жену. Вольфганг сразу отправил в Иерусалим гонца, он надеялся, что успеет застать меня там, но я выехал раньше. По правде сказать, у меня была мысль заехать на обратном пути в Тир, но я слишком торопился увидеть тебя. Так что иоанниту пришлось догонять меня. Меня удивляет другое, почему никто в прецепториях, где я останавливался на ночь, не сказал об этом? – Возможно, они сами не знали о несчастье, постигшем твоего друга. Он был женат? – Да. Второй раз он женился на королеве Изабелле, теперь ей придется стать женой либо своего деверя, но для этого Бонифацию придётся развестись со своей супругой, либо женой племянника Конрада. В любом случае, Монссератские постараются не упустить трон Иерусалима, пусть даже его придётся сначала вновь завоевать. – Ты поедешь в Тир? Это очень далеко? – Это на полдороге к Иерусалиму. – Бриан живо развернулся к Ревекке, бережно обхватил её ладонь своими пальцами и тихо сказал – Поедешь со мной, посмотришь на свадьбу Изабеллы и Гийома? В Тире живёт один из знаменитых лекарей, уверен, ты найдешь с ним темы для разговора. Я показал бы тебе Тир, арку ворот, её построили ещё до прихода римлян, Тир славится своими изделиями из стекла. – Ревекка согласно наклонила голову, да и как отказать, если он так откровенно уговаривает, расписывая прелести поездки. – Я поеду, только ты уверен, что там, в Тире, никто не ужаснется тому, что ты привёз иудейку? – Я уверен, что все мужчины будут завидовать мне, а все женщины тебе. А если кто–то рискнет посмотреть на тебя с презрением, я быстро научу его вежливости и учтивым манерам. Мы поедем завтра, поплывём морем, так быстрее и безопаснее. – Можно я возьму с собой леди Клодину? – просьба получилась сама собой. Ревекка даже чуть закусила губу от огорчения, хотела ведь первоначально не опускаться до таких просьб. – Разве ты не хотела, чтобы она покинула наш дом? – Она не может вернуться к родителям. Когда она вместе с братом попала в плен, отец пожелал выкупить только наследника рода. Она не нужна своей семье. – Бриан удивлённо нахмурился. Подобное равнодушие к судьбе дочери было непонятно даже ему. Да если бы их с Ревеккой дочь попала в плен… – Нам с тобой повезло больше, мы своим родители были нужны. Ты ей веришь? – У неё нет причин лгать. И нет причин остаться в Тортозе. – Хорошо, пусть едет с нами. Но исключительно, как твоя прислужница. – они снова умолкли, каждый думая о своём. Бриан продолжал держать её за руку, и это прикосновение пусть и не дарило полного покоя, но в какой-то степени утихомирило боль потери. – Расскажи мне о нём? Может быть тебе станет легче, если ты выговоришься, иногда лучше не стоит держать боль в себе. – Ты хотела бы быть моим духовником? - на его взгляд это было бы, по крайней мере, забавно. Впрочем, у Ревекки было своё мнение. – Я не хотела бы видеть, как ты мучаешься. – Я не мучаюсь, Ревекка. Меня просто это все угнетает. И смерть друга, и участившиеся набеги мамлюков, и наше соглашение с Саладином, которое теперь из–за гибели Конрада может оказаться под угрозой. Много чего. – Я, конечно, всего лишь девушка, которая ничего не понимает ни в ратном деле, ни в политике, но я могу просто выслушать. Он отрицательно покачал головой, но скорее этот жест был обращен к собственным мыслями, а не к её словам. Вновь повисло молчание, разговор явно не клеился и когда Ревекка уже решила уйти, Буагильбер вдруг заговорил. Он говорил о многом, вспоминал каким был Конрад Монссератский, через что они вместе прошли, как зародилась их дружба. Говорил о тщетности потуг крестоносцев вернуть Иерусалим, о том, как при взятии Акры гибли его братья, сколько друзей он уже потерял. Буагильбер говорил с жаром, иногда срываясь на надломленный шёпот, иногда на почти крик. Ревекка слушала, узнавая его с другой стороны, она и раньше знала, что Буагильбер натура страстная, свободолюбивая и для него оказаться запертым в рамках сурового устава было подобно медленной смерти. Неудивительно, что он, будучи рыцарем-храмовников, остался более мирянином, чем духовным лицом. Девушка смотрела на рыцаря и спрашивала себя: как ей быть дальше? Что делать с этими чувствами, что охватывают её при мысли об этом человеке, при взгляде на него, звуке его голоса. И что делать с его болью, которая стала для неё такой же ощутимой, как и своя собственная? Сумерки сгущались, крупные, крупнее чем в небе Европы, звезды и полная луна были единственным освещением, в спальне становилось темно. Бриан осторожно поглаживал по волосам спящую девушку, чья голова покоилась на его колене. Он пропускал между пальцами мягкие кудри, бережно массировал кожу головы и слушал тихое дыхание. После того, как он выговорился, ему действительно стало легче на душе, даже спокойней чем после исповеди, может просто дело было в слушательнице, которая пусть и осуждала в его в чем–то, но не становилась судьей, а просто чутко, не перебивая внимала всем его словам. А потом, после того, как он выдохся, ласково погладила по щеке. Его нежный, всепрощающий ангел. После этой ласки, подаренной не то в утешение, не то из сострадания, она не ушла, продолжала сидеть рядом с ним до тех пор пока усталость после такого насыщенного событиями дня, не взяла вверх и Ревекка уснула. Сначала уткнувшись лбом в его плечо, а затем и вовсе сползла. Бриан не мог уже рассмотреть черты ее лица, да он и не пытался уже, довольствуясь прикосновением к ее волосам. Забавно, что если раньше, до знакомства с ней, он всегда в первую очередь думал о собственном комфорте и удовольствии, сейчас ему даже в голову не приходила мысль воспользоваться моментом. У него осталось только одно дело и можно будет самому уснуть рядом с любимой. Или лучше не вводить себя в искус? – Гуго, поезжай в замок и скажи, что завтра сразу же после заутрени я собираю заседание капитула. – дерево за окном затряслось так, что пара листьев даже попала в комнату, затем послышался глухой стук и топот быстро убегающих ног – Болдуин, тебе тоже там совершенно нечего делать. Я бы мог ещё понять Гуго, он совсем мальчишка, но ты–то вроде уже давно юноша. – дерево грустно вздохнуло и снова затряслось. Капитул собирался еженедельно, каждое воскресенье с утра, но учитывая то, что прецептора давно, чуть больше месяца, не было в Тортозе, никто не удивился тому, что собрание капитула назначено на следующий же день после его возвращения, хотя и была среда. На заутрене Буагильбер присутствовал, и братья тихонько перешёптывались, удивляясь тому, что на нём сегодня надета длинная мантия, а не туника поверх кольчуги, как обычно. Вообще белая мантия и плащ с капюшоном, накинутый поверх мантии была обычной одеждой для храмовника в мирной стране, но не здесь в Тортозе, где под стены города в любой момент могли прийти отряды сарацин с юга, турки с севера или мамлюки с востока. Даже младшие чины и священники здесь носили кольчугу и владели искусством войны. И поэтому довольно мирный вид прецептора был удивителен. Впрочем, многие заметив траурную повязку на рукаве прецептора, полу скрытую плащом, понимающе кивали. Весть о гибели одного из близких ратных товарищей Бриана де Буагильбера, Конрада Монссератского, уже успела облететь город. Бриан отстоял заутреню с задумчивым видом, рассеянно выслушал проповедь и сам произнёс краткую речь, осенив всех напоследок крестным знаменем. После чего начиналось собрание капитула. Послание госпитальера обошло всех высших членов совещания. – Братья мои, все вы знаете, как я не люблю покидать Тортоз, однако, вновь вынужден сделать это. – ещё с первых слов дал понять Бриан, что данный вопрос дело решенное им лично и их одобрения он спрашивает постольку поскольку. Но здесь, в капитуле к такому были привычны, да и брат Бриан сделал достаточно много для укрепления славы и влияния ордена на Востоке, чтобы ему прощались многие проступки против устава. – В Тире могут начаться беспорядки, ведь Ги де Лузиньян так и не отказался от своих притязаний на королевство Иерусалимское. – сенешаль, Анри де Эсм, уважаемый в ордене пожилой воин, поднялся со своего места – Орден не может проигнорировать подобное событие и не может допустить такое беззаконие, которое ещё больше разобщит христиан нашего мира. Когда ты отправляешься в Тир, брат Бриан? – Если братьям будет угодно, сегодня вечером. Морем. – капитул согласно зашелестел, отправлять в портовые города христиан своих собратьев морем было обычной практикой, для этого покупались корабли, оснащались порты в приморских прецепториях. И желание Буагильбера ехать морем было понятно. – Тогда я считаю, что данный вопрос решен. – второй сенешаль махнул писцам, чтобы те записали – Сколько воинов ты собираешься взять с собой, брат Бриан? – Нисколько, брат Роджер. Мои оруженосцы и мои невольники. Команда корабля останется на самом корабле. Так же с нами отправится в Тир и госпитальер, привёзший послание от командора брата Вольфганга. – Разумно ли это, ведь ты представляешь орден, у тебя должна быть свита, достойная твоего ранга... – Это не так уж и сложно сделать на месте. Насколько мне помниться, в Тире находится прецептория Жильбера Эрайля, нашего славного брата из Арагона. В его прецептории достаточно прославленных воинов, чтобы составить мою свиту. Считает ли капитул, что стоит перейти к другим вопросам собрания? - И всё же я настаиваю на том, чтобы брат Бриан взял хоть кого-нибудь из Тортоза. Хотя бы меня. – Анри де Эсм с лёгкой полуулыбкой наблюдал за тем, как кривится их будущий владыка. Анри был на пятнадцать лет старше Бриана, всё его лицо и тело было покрыто шрамами от ожогов и ран, которые он тщательно скрывал, однако он смог сохранить ясный светлый ум и не стал кровожадным фанатиком слепо верящим в свои собственные идеалы. Бриан уважал его за это, хотя достаточно часто между ними вспыхивали споры. Вот и сейчас сенешаль зачем-то настойчиво набивается в попутчики. Но решить спорный вопрос мог только капитул. - Хорошо, я выставляю это на голосование. – проговорил Буагильбер, поднимаясь со своего места. Следом за ним двинулся к выходу из залы и брат Анри. Тяжёлые двери за их спинами закрылись, отсекая от капитула и не давая возможность услышать процесс голосования – Объясни, зачем тебе понадобилось в Тир, брат Анри? - Есть несколько причин, брат Бриан. Я назову все, первая причина, ты действительно нуждаешься в свите, воины прецептории Жильбера, это его воины и хотя все мы рыцари одного креста, всё же будет лучше, чтобы тебя сопровождал либо я, либо брат Роджер, но он сейчас занят написанием очередного законопроекта для наших финансистов… - Законы нас однажды и погубят. Законы и Рим. - Всё возможно, одному Господу известно будущее. Вторая причина в том, что я сам хочу поговорить с Гийомом и наставить на путь божий королеву Изабеллу, ну а третья причина, это прелестное дитя, которое ты, скорее всего, возьмёшь с собой. – Бриан изумился, никаких детей он брать с собой не собирался, разве что сенешаль имел в виду Ревекку, но сам прецептор девушку ребёнком не считал. - Ты имеешь в виду мою Ревекку? – на всякий случай уточнил он. - Да, я имею в виду нашу пленительную лилию Палестины. – кивнул сенешаль, Бриан недоверчиво продолжал рассматривать закутанную с головы до ног фигуру сенешаля. - Я не совсем понял, с чего ты взял, что я собираюсь везти мою Эндорскую чаровницу в Тир. И даже если и так, тебе-то какая печаль? - Как? Ты и не захочешь похвастаться в Тире такой совершенной красотой, которой обладаешь? Это на тебя не похоже. – Бриан закусил губы, да, доля истины была в словах сенешаля. Раньше он весьма охотно демонстрировал своих красоток, но Ревекка была сокровищем, а сокровища берегут и никому не показывают. Брал он её с собой только потому что в Тире мог задержаться на неопределённый срок, а он и так был долгое время в разлуке с любимой. Но знать об этом Анри де Эсм было необязательно – К тому же, моя старая рана на руке вновь закровоточила, твоя юная леди уже сделала несколько перевязок и мне значительно полегчало. – тут Бриан заскрипел зубами в бешенстве, какого дьявола она снова нарушает его приказ?! – Не сердись на девочку, брат мой, и уж тем более, ко мне ты можешь не ревновать. Я, хоть и порицаю то, что она еврейка, но уже веду в этом направлении работу. - Это какую же? - насторожился Бриан. - Как какую? Неужели ты серьёзно думал, что наша задача нести слово бога исключительно в виде смерти противников? Твоя девочка - это светлый родник, не хочу, чтобы ты замутил его своей ересью. - Я добрый католик, брат Анри! – откровенно вскипел прецептор Тортоза – Я своими руками убил до трёхсот сарацин, про турков и мамлюков вообще молчу! - А скольких людей ты смог обратить в веру христову, вооружившись только Библией и словом? – храмовник хотел было ответить что-то надменное и злое, но запнулся, ибо тут сенешаль был прав. Ни одного. - Ты действительно думаешь, что эта упрямая и своенравная девушка примет христианство? Зачем тебе это? - Она заслуживает лучшего, чем пески Палестины, Бриан. Сейчас ты защищаешь девочку, её жизнь, её честь, её имя скрыто для недоброжелателей твоим щитом и мечом, но ты когда-нибудь задумывался о том, что с ней станет, если ты вдруг погибнешь? Куда пойдёт эта девочка, опозоренная преступной связью с храмовником? Как отнесутся люди к презренной иудейке, замаранной запретными чувствами мужчины мало того, что другой веры, так ещё и духовного лица? Я знаю, что она дорога тебе, я умею делать выводы из тех крох знаний, что мне известны. Ты привёз её из Англии, владыка наш, Лука де Бомануар, незадолго до отъезда в Йорк судил еврейскую девицу Ревекку, которая таинственным образом исчезла за день до казни. Девица дочь Исаака из Йорка. Она давеча, на крепостной стене обмолвилась, что долгое время жила в том славном английском городе. И отец её Исаак сейчас здесь. Ты рисковал положением, славой, могуществом, но похитил её и привёз в Тортоз, прошло уже столько месяцев, что вы здесь живёте, но твой интерес к ней не ослабевает, ещё немного и вы прямо станете символом верности и преданности, наподобие Давида и Вирсавии, или же Одиссея и Пенелопы. Но что дальше, Бриан? То, что ты живёшь во грехе с женщиной, для тебя, как для рыцаря Храма, это постыдный проступок, за который лишают облачения, но то, что она при этом ещё и еврейка… - То, что она иудейка не делает её животным, как говорит наша «милосердная» церковь. Что изменится с того, что она примет христианство? - Ты являешься частью церкви нашей матери, Бриан, хочешь ты этого или нет. Это первое, и второе – христианская девица, делящая ложе с тамплиером всё же меньше оскорбляет крест, носимый им. - Только из-за этого? – высокомерно вздёрнул подбородок Буагильбер, сенешаль примирительно поднял руку, призывая к спокойствию, а затем и вовсе снял с головы капюшон, обнажая лицо. Вся правая сторона головы его была изуродована огнём при взятии Эдессы. - Посмотри на меня! Даже ты, видевший это лицо столько раз до сих пор вздрагиваешь, вновь увидев. А вот эта девочка расплакалась от сострадания, когда узрела это уродство в первый раз. Если хочешь знать моё мнение, мы, христиане, порой забываем о том, что среди каждого народа есть свои святые и свои преступники. И завернувшись в свою гордыню мы взираем на тех, кто иной веры, презрительно клеймя их неверными, но, что мы сами знаем о вере? Эта девочка могла бы стать святой в христианстве, если бы не ты. Считай мой порыв эгоистичным, потому что я хочу, чтобы такой светлый сосуд пребывал в лоне католической церкви. Она должна стать христианкой, это послужит ей защитой от любых нападок в Европе, её не обвинят в колдовстве только потому что она иудейка. - А ты не думал о том, что воспитание просто не позволит ей принять веру Христа? - Думал, она действительно очень упряма. Но спорить с ней одно удовольствие, мне всегда нравилось общаться с образованными людьми. – сенешаль поправил капюшон так, чтобы он скрывал его лицо и с улыбкой в голосе добавил – Она даже латынь знает. Вот тебе много священников известно в совершенстве владеющими латынью? – Бриан покачал головой, что далеко ходить, он сам выучил арабский и несколько европейских языков, но латынь осилить не смог – Вот и я немногих таких знаю. Так что ей сама судьба указала на распятие и требник. В общем, я еду с вами в Тир, вам с девочкой нужна хорошая компания. Капитул об этом уведомлен и голосование было предрешено заранее. Тебе остаётся лишь смириться. - Хорррррррошо. – сквозь зубы процедил Бриан – Только молю тебя, ради всех богов, от Олимпа до Магомета, не подавай ей безумную идею уйти в монастырь! - О нет, она слишком изнежена для суровой монастырской жизни, брат Бриан. Да и не к её прекрасному личику серое одеяние женщин нашего ордена. Кстати, драпиер Тортоза недавно получил превосходную испанскую сталь, так что, скорее всего, скоро мы перейдём на арагонские клинки и толедские кольчуги. Он так же собирался сегодня просить разрешение, твоё и капитула, на введение в домашний обиход не льняных простынь, а хлопковых. Что скажешь на это? – светским тоном поменял тему разговора сенешаль. - Что хлопок обойдётся нам дороже льна. – хмуро ответил Бриан. Уже вечером, стоя на чуть покачивающейся палубе корабля, отплывающего в Тир, Бриан вспомнил вновь об этом разговоре за дверями капитула. Ревекка стояла в носовой части палубы, легко опираясь рукой о высокие поручни, ветер играл с её покрывалом и локонами, перевитыми мелким жемчугом. Кивнув капитану, с которым только что закончил разговор, Буагильбер подошёл к своей красавице и ревниво поправил покрывало девушки. С того момента, как он вернулся Ревекка усердно избегала оставаться с ним наедине, отводила взгляд в сторону и старалась не обращаться к нему напрямую. И Бриан знал, с чем это связано. - Тебе так сильно нравится море, маленькая птичка? – Ревекка чуть наклонила голову и промолчала – Когда мы плыли из Европы в Тортоз, ты так же радовалась плаванию. Мне тоже нравится этот ветер, бьющий в лицо и дарящий ощущение свободы. Водная гладь вокруг насколько хватит глаз, крики морских птиц. – ветерок вновь откинул край покрывала и Бриан смог увидеть покрасневшие от смущения щёки и прикушенную нижнюю губу девушки. Несмотря на причину поездки, Бриану вдруг захотелось улыбнуться. Конечно вчера он уснул рядом с ней и проспал всю ночь безмятежным сном, да и проснулся утром раньше неё и на удивление бодрым. И ушёл он ещё до того, как она проснулась, специально, чтобы не смущать своим видом. Но сейчас ему так и хотелось её немного подразнить – Моя прелестная птичка превратилась по мановению волшебства в очаровательную рыбку и решила молчать всю дорогу? - Сэр, отвечая на ваш первый вопрос, да, отвечая на второй, нет. – как можно строже ответила девушка, Бриан облокотился на поручни сам, в точности повторяя её позу, и хотел было продолжить… – И на все ваши дальнейшие невысказанные вопросы, так же нет. – торопливо добавила девушка, перебивая его в самом начале. - Вот как. – весело улыбнулся Бриан – То есть, если я скажу: Ревекка, мой обожаемый цветок Израиля, ты ведь не против если и эту ночь ты будешь спать на моём плече, ты заранее отвечаешь: нет, Бриан, не против? – Ревекка задохнулась от возмущения, хотела ответить гневно и твёрдо, но не смогла вымолвить и слова, закрыла лицо обеими руками, точно прячась от всего мира. Бриан мысленно обругал себя, ну зачем нужно было дразнить его гордую красавицу, и так же видно, что ей не по себе – Прости, сокровище моё. – даже не делая попыток притянуть к себе девушку, вымолвил Буагильбер, хотя и хотелось. Но он прекрасно понимал, что вот именно сейчас объятия будут лишними. - Погибели предшествует гордость, и падению — надменность. – процитировала Библию Ревекка. - Да нет у меня с тобой гордости, мой маленький викарий. Боюсь, на нас с тобой двоих Господь столько этой гордыни отмерил, что если один из нас её не смирит, корабль пойдёт ко дну, не выдержав этой ноши. – он отвернулся от девушки, вгляделся в чистый горизонт – Ты сейчас так легко процитировала наше писание… Я знаю, что сенешаль Тортоза, брат Анри, беседовал с тобой и различии иудейской веры и христианской. Скажи, он докучает тебе этими разговорами? - Вовсе нет. – после минутного раздумья ответила девушка – Мне нравится разговаривать с этим достойным человеком. - А его лицо? - Разве внешность может быть преградой для разговора? – удивилась она так искренне, что забыла на время о своём конфузе перед ним. - Мы с ним сегодня на собрании капитула говорили о тебе. Почему ты не сказала мне, что лечишь его старую язву? - Потому что ты запретил бы мне это делать. – честно, но всё равно обидно. Бриан тяжело вздохнул. - А с кем из библейских персонажей ты бы сравнила меня? С Молохом? Или с Иродом? – Ревекка отважилась посмотреть на него. Гордая посадка головы, величественная осанка, упрямый лоб, нос с горбинкой… - Таким я всегда представляла себе царя Давида. Не самый был богопослушный человек, учитывая момент зачатия царя Соломона. - Ага, так значит, ты, как и я когда-то, по-своему переосмысливала Священное писание? - Не будем об этом. О чём вы договорились с отцом Анри? – Бриан проницательно посмотрел прямо с глаза девушки и процитировал: - «Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи». Мы пришли именно к такому выводу. Идём, тебе ведь нужно сменить повязки собрату моему, Анри. - То есть, ты разрешаешь мне лечить мужчин? – на всякий случай уточнила Ревекка, Бриан отрицательно покачал головой. - Нет, но к нему у меня нет ревности.