Если бы...

С носовой части корабля раздавались взрывы смеха, трое рыцарей-тамплиеров, окружив своего магистра, перекидывались шуточками и смотрели на приближающийся берег. Остров Арвад был всего в паре лье и вскоре путники должны были вернуться в город. Впрочем, для Жильбера Эрайля Тортоз становился новым жилищем, а Филипп де Плессье и вовсе собирался через несколько дней отплыть в Акру. Бриан и Ревекка придя к молчаливому согласию положиться на время, примирились. Клодина целыми днями развлекала себя вышивкой, Гуго, как всегда тошнило, а молодой рыцарь Болдуин де Ойлей жаждал поскорее вернуться, чтобы написать письмо отцу и просить того о благословении на брак с Клодиной де Гайтон. Ревекка даже как-то вечером сказала Буагильберу, насмотревшись на страдания молодого человека: - Посмотри, как он переживает из-за всего того, что с ним творится. Разве может кто-нибудь ещё выразить чувство так полно и искренне? - Хочешь сказать, что если бы я носился по кораблю, как умалишённый, разговаривал с воображаемым отцом, который давным-давно покоится в могиле, непрестанно бегал поливать голову холодной водой, то ты сочла бы мои чувства искренними? – тут же последовал ответ. Что можно было сказать на такое? Вот и Ревекка промолчала, только выразительно глянула на своего храмовника. К счастью, их путешествие почти закончилось. Ревекка со своего места, в тени фок-мачты на носовой платформе для неё установили небольшую подвесную доску со спинкой, могла видеть и мужчин, стоявших в нескольких шагах от неё, и любоваться синими водами Средиземного моря. Умиротворение и покой были в душе еврейки, скоро она сможет пройтись по улочкам города, который успела полюбить, увидит отца, по которому страшно соскучилась. И все вернётся в свою колею, только теперь прецептором Тортозы станет Жильбер Эрайль. А Бриан… Ревекка украдкой посмотрела на великого магистра и тихонько вздохнула. А Бриан де Буагильбер гроссмейстер ордена тамплиеров, и этим всё сказано. Они будут и дальше жить под одной крышей, как брат и сестра. Жили же они так полгода! И дальше смогут. Магистр чуть поворачивает к ней голову и их взгляды встречаются. В глазах храмовника тлеют угольки тёмных желаний и Ревекка признаётся самой себе, не смогут. Он не выдержит. Резкое движение сбоку отвлекает её внимание, Вольфганг фон Райн стремительно приблизился к девушке, в его руках листы с недописанным Ревеккой сборником лекарственных сборов. - Ты не имеешь права скрывать такие знания от христианского мира! - Я еврейка. – напомнила ему девушка. Иоаннит со вздохом уселся на складной стульчик возле неё, расправил складки своей чёрной мантии с белым крестом. - Это несправедливо. – пробормотал он – Это неслыханно и несправедливо. Почему ты не хочешь помочь христианам, только потому что они христиане? - Я помогаю христианам. – возразила Ревекка – Для меня никогда не было различия какой веры больной. Раненый ли это христианский воин или иудейская женщина, дарующая миру младенца. Перед болезнью все равны. Но многие рецепты, которыми я пользуюсь, перешли мне в наследство от иудейской женщины, а ей в свою очередь передала эти знания другая наставница моего племени и так далее. И я не могу передать такие секреты в руки посторонним людям. - Хорошо, я понял о чём ты толкуешь. Почему ты не хочешь взять ученицу? Орден Святого Иоанна предоставил бы тебе столько учеников, сколько бы тебе вздумалось иметь. Ты можешь открыть школу для обучения женщин этому благородному и милосердному искусству! Орден готов дать тебе для этого помещение, оплатить все расходы и даже выплачивать тебе такое жалование, которое ты сама назначишь. - Я не продаю своих знаний. И не продаю своё сострадание, господин. – иоаннит прикрыл глаза, призывая на помощь всё своё терпение. - Но разве научить искусству врачевания – это не богоугодное дело? – решил он не мытьём, так катаньем пробиться через упорное сопротивление Ревекки. - Богоугодное, но только лишь сам учитель может решить: достоин ли он взять ученика, хватит ли у него сил и терпения обучить другого. Да и выбор самого ученика должен быть безупречным, а это требует серьёзного подхода и уж точно не может применяться в широкой массе людей. - Ты невыносима, девица. – вздохнул иоаннит, Бриан, подошедший к ним, только усмехнулся. Вольфганг его не видел, он сидел спиной к нему, однако как-то почувствовал его приближение, потому что уныло спросил – Скажи мне, брат мой, как ты уживаешься с этой упрямицей в одном доме? С ней же невозможно договориться! - А тебе это и незачем. Тем более, что ей не разрешу я. - Отлично, то есть теперь мне нужно договариваться с двумя упрямцами?! – всплеснул руками иоаннит – Я могу хотя бы прислать монаха для того, чтобы он переписал то, что не является тщательно охраняемыми твоим народом, тайнами? - вновь обернулся он к девице. - Но ведь записи на иврите. Вряд ли святой отец поймёт, что он переписывает. - Это не играет большого значения, мы потом переведём. – Ревекка вопросительно взглянула на Бриана, иоаннит тоже повернул к нему голову. Если великий магистр откажется, тогда командору Маргата придётся забыть об этой затеи, однако Буагильбер сжалился над товарищем по оружию. - При условии, что это будет не святой отец, а святая сестра. - Где я тебе тут монахиню своего ордена найду?! - воскликнул он, Бриан пожал печами, вот это уже было не его дело – Это нечестно, Бриан, она не хочет делиться своими знаниями, ты не хочешь делиться… - А когда я вообще чем-то делился? – перебил его магистр – Мы причаливаем, я собственно, за этим сюда подошёл, так что, Вольфганг, отдай моей любимой её бумажки и готовимся к высадке. Только очутившись в своих покоях в замке тамплиеров, Ревекка поняла, как ужасно устала от Тира, путешествий, и как соскучилась по Тортозу. Буагильбер тоже вздохнул с облегчением, вернувшись в замок. Не нужно было всё время переживать за то, что какой-нибудь очередной болван оскорбит его нежный цветок, а ведь Ревекка у него такая ранимая. Да и к Тортозу он привык за столько-то лет. Едва закончились все церемонии приветствия и объявления о перестановки должностей внутри ордена, Бриан ушёл в архив. Где ещё он узнать интересующие его подробности Устава и случаев нестандартных использование этих проблем? Только здесь. Хранитель архива был одним из тех немногих тамплиеров, кому удалось дожить до глубокой старости. Из–за его немощности ему поручили должность архивариуса. Насколько знал Бриан, именно ему помогала в архиве Ревекка до отъезда в Тир. Старик ее почему–то считал одной из сестёр ордена. Поднявшись в башню к архивариусу, Буагильбер не стал даже стучать, предупреждая о своём визите, вошёл сразу. Старый тамплиер был на месте, кропотливо сшивал связку пергамента за столом. Увидев Бриана, он поднялся было, чтобы поклониться, но храмовник его остановил – Сиди, у меня вопрос личного характера. И я очень надеюсь на твою помощь. – пододвинув ближе свободный стул, Бриан уселся напротив архивариуса. - Я постараюсь ответить на интересующий тебе вопрос, прецептор. - Магистр. – поправил Буагильбер, взгляд старика скользнул по нему более внимательно, отмечая детали, указывающие на новый статус собеседника. - Орден никогда не имел более достойного магистра, чем ты. Я рад, что именно ты возглавил всех нас, а не только Тортозу. - Да, да, это понятно. – нетерпеливо отмахнулся Буагильбер – Скажи, есть ли возможность выхода из ордена. Я не имею в виду обыденные случаи, когда при нарушении Устава, лишали одеяния или вовсе изгоняли из нашего священного братства. Я имею в виду, что-то из ряда вон выходящее. Если, допустим, имеется в ордене рыцарь, занимающий высокий пост, который хочет уйти. Я знаю, что он может предоставить на рассмотрении капитула прошение и если его просьбу удовлетворяют, он снимает с себя облачение тамплиера прямо в зале. Но, а что если он занимает самый высокий пост, может ли он уйти в этом случае? Или же может есть какие-то исключения, позволяющие обойти некоторые пункты Устава, например, обет безбрачия? – кинжал неудобно колол бедро и Бриан снял его, задумчиво играя рукояткой. Архивариус точно зачарованный уставился на сверкающее острое лезвие в пальцах магистра. Все знали, что за человек их новый магистр, и старик намёк понял прекрасно – Мне очень нужны эти сведения. И желательно, чтобы о нашей беседе никто не узнал, даже брат Анри. Ты слышишь меня? – старик с трудом оторвался от созерцания кинжала и сглотнул: - Конечно, мой господин, я поищу ответ на интересующий тебе вопрос. И клянусь честью ордена, сохраню в тайне нашу беседу. Только убери кинжал. – Буагильбер удивленно глянул на старика, потом на клинок в своих руках. - Проклятье. Я не угрожаю, я просто прошу. Сколько времени тебе нужно для того, чтобы ответить? - Ситуация из ряда вон выходящая, великий магистр. Думаю через неделю-другую, я смогу предоставить тебе полный и исчерпывающий ответ. - Долго. – вздохнул Бриан, лезвие с силой вонзилось в столешницу – Что ж, пока нет никаких срочных дел, я сам помогу тебе в архиве. – старик молча перекрестился – Да ну брось, потерпишь. Два дня магистр практически дневал и ночевал в башне архива ордена. Обитатели донжона терялись в догадках, что же ищет в старых бумагах их магистр, пропадая целыми днями, появляясь только на общей молитве и трапезах. Жильбер Эрайль и Филипп де Плессье несколько раз пробовали заговорить с магистром об этом неожиданно вспыхнувшем в Буагильбере интересе к давним делам ордена, но тот наотрез отказался говорить о причинах. Даже Ревекка, пришедшая в архив, чтобы поговорить с Брианом о его постоянных отлучках на третьи сутки поисков, была поначалу рассеянно выслушана, причём мысли главы ордена были явно в этот момент где-то очень далеко. - Я уеду в Маргат! – вспылила под конец своей прочувственной речи о вреде подобного затворничества, Ревекка. Буагильбер погладил её по голове, точно ребёнка, и меланхолично ответил: - Запру в доме, любовь моя. – после чего и вовсе попытался уйти, но девушка схватила его за рукав одежды, практически повиснув на его руке. - Бриан, ты уже третий день ходишь точно зачарованный! Ни на что не обращаешь внимания, смотришь и не видишь людей, слушаешь и не слышишь слов! Болдуин к тебе вчера приходил за разрешением на брак с Клодиной, но ты до сих пор не дал ответа! - А при чём здесь я? – удивился Бриан – Хочется этому паршивцу жениться, пускай идёт и женится. У меня свои проблемы с этим вопросом. – Ревекка вздохнула, неизвестно чем он тут занимается в архиве, лично она в своё время, помогала старику-архивариусу систематизировать и сшивать финансовые отчёты. - Дорогой мой человек… - медленно и с расстановкой начала девушка, в глазах храмовника тут же появился интерес к разговору. - Очень многообещающее начало, любовь моя, продолжай. – поощрительно проговорил он, притягивая девушку к себе ближе. - Славный воин и доблестный герой… - Оооо, неужели ты это признала? - Величайший рыцарь ордена тамплиеров, ты совершенно забыл о том, что Клодина де Гайтон, – обводя пальцем символ ордена на его плече, проворковала девушка. И когда разнеженный этой лаской рыцарь склонился к её губам, с силой наступила ему на ногу и выпалила в лицо – всё ещё твоя рабыня! Как Болдуин может жениться в таких условиях?! - Чёрт возьми, точно! – Буагильбер отступил от Ревекки, с силой проводя пальцами по шраму. - Не трогай старые раны грязными руками! Тебе было мало, что ты меня этими руками трогал? – Бриан с удивлением осмотрел свои ладони, серые от пыли. Ревекка присела на скамью и похлопала ладошкой рядом с собой, молчаливо приглашая сесть – Что ты делаешь здесь, Бриан? - Любимая, я обещал, что я найду выход из нашего положения? Я выполняю свои обещания, всегда. Мы ищем. И хотя пока ничего даже похожего на наш случай, не нашли, всё же я не теряю надежду. Многое я пропустил из жизни? Помимо Болдуина и де Гайтон? - Когда ты в последний раз купался и нормально спал? Нормально ел? – Буагильбер опустил голову – Бриан, ты просил время и это время у тебя есть. - Я боюсь, что твоё терпение лопнет. - Я терпеливая. – чуть улыбнулась Ревекка – Не мучай себя так. - Как мне по-твоему поступить, если я хочу и тебя заполучить и в ордене остаться?! - воскликнул храмовник. Бог Иакова, этот человек никогда не измениться! - Нельзя усидеть на двух стульях. И нельзя на одной лошади проехать по двум разным дорогам одновременно. - А на двух можно? – скептически отозвался храмовник, Ревекка чуть нахмурилась – Прости, я действительно устал. За эти несколько часов я так много узнал об ордене, сколько и за двадцать лет не догадался бы. - Несколько часов? Буагильбер, ты здесь уже третьи сутки. Послушай, командор иоаннитов вчера утром прислал нам приглашение приехать в Маргат на вашу обедню, но ты был здесь. Давай поедем сегодня, сейчас? - Хорошо, если тебе так хочется… - Бриан с подозрением посмотрел на девушку – Но если он тебе нравится или если он опять начнёт уговаривать тебя стать сестрой его ордена… - Ты запрёшь меня в доме, я помню. Идём, тебе нужно привести себя в порядок и хотя бы переодеться. – Буагильбер нехотя поднялся, махнул на прощание архивариусу, который даже не стал скрывать облегчения оттого, что магистр наконец-то покидает его башню. - А что Жильбер и Филипп? Де Плессье ещё не уехал? – спускаясь следом за возлюбленной по лестнице вниз, полюбопытствовал храмовник. Прекрасная иудейка чуть пожала плечами: - Говоря откровенно, что-то происходит в замке. Твои друзья уже с позавчерашнего дня в тяжёлых раздумьях. Поначалу господин Эрайль пытался до тебя достучаться в архив, потом махнул рукой. Вчера у них было какое-то совещание, потом Эрайль пришёл ко мне и очень долго убеждал меня в том, что только я смогу вытащить тебя из… как он сказал? А, вспомнила, «совиного гнезда, что свил в башне этот книжный червь». Что касается прецептора Акры, то у меня сложилось такое ощущение, будто он решил никуда не ехать. - А где они, ты знаешь? - С утра уехали что-то проверять на городской стене. Селим, которого прислал ко мне утром твой друг, напомнил мне, чтобы я вытащила тебя из архива. Я вытащила. - Ладно, разберусь после того, как вернёмся из Маргата. – пробормотал храмовник, какое-то нехорошее предчувствие начинало потихоньку закрадываться в его душу. Зачем он так срочно понадобился Жильберу, что тот снизошёл до прямого разговора с Ревеккой? Учитывая его не особо тёплое отношение к женщинам вообще? – Подождешь меня немного? - Конечно. – рассматривая рукава своего светлого платья с отчётливыми отпечатками пальцев храмовника на них, согласилась девушка – Я тоже сменю наряд. Этот никуда уже не годится. Буагильбер в жизни так быстро не собирался. Тревога, охватившая его, заставила его подгонять прислугу и Гуго. Бриан доверял своей интуиции, она редко подводила его, сейчас же пресловутое шестое чувство, что так часто позволяло ему выжить в самых, казалось бы, отчаянных ситуациях, буквально кричало о том, что грядёт беда. Через полчаса с ещё мокрыми волосами и завязывая на ходу тесёмки плаща, он влетел в комнату Ревекки, та уже почти была готова, невольнице только оставалось закрепить вуаль. Едва дождавшись, когда последняя булавка окажется приколотой к одежде любимой, храмовник схватил Ревекку за руку и быстрым шагом повёл её во двор. - Что случилось? – запыхавшись спросила девушка, едва поспевая за ним следом. - Не знаю, но мне всё это уже не нравится. – брови девушки чуть изогнулись, очень исчерпывающий ответ, учитывая, что он и сам не знает, что происходит – Где мои собратья сейчас находятся, радость моя? - На стенах. – голос Ревекки прозвучал несколько неуверенно, но этого ответа было достаточно. - На стенах. – повторил храмовник, спускаясь по каменным ступенькам к лошадям, ожидающим их – Знаешь ли ты, что на стенах все могут находиться только в одном случае? - В каком? – Бриан взлетел в седло и требовательно протянул к ней руку. - В случае осады, любовь моя. И я как магистр ордена должен быть в первых рядах. Садись ко мне за спину, у нас нет времени на неторопливый аллюр твоей лошади, хотя, может, тебе стоит остаться в замке? - Ну нет. Вдруг понадобиться моя помощь? – она решительно влезла на его Замора, устроившись за его спиной. - Вряд ли ты вообще сможешь хоть в чём-то помочь, Ревекка. Впрочем, я не вижу, чтобы пока город находился в осаде, возможно, я и не прав. – направляя Замора к воротам замка, ответил Буагильбер. Однако не успели они отъехать от ворот и пары шагов, как позади послышался дробный стук копыт. - Мой господин! – окликнули Бриана, тот с проклятием потянул повод на себя, останавливая лошадь. Ревекка оглянулась и увидела семь-восемь всадников, во главе с маршалом ордена – Прецептор велел нам дождаться, когда ваша милость соизволит покинуть архив и направится к городским стенам. – Бриан хмуро оглядел своё сопровождение и помрачнел ещё больше, увидев в руках субмаршала свёрток. Маршал взял его из рук своего заместителя и развернул знамя Босеана – Теперь вы можете ехать с почетом, достойным вашего положения, ваша милость. - Представляю, как бы это выглядело, если бы мне пришла в голову мысль взять и сбежать вместе с тобой к Саладину, любовь моя. – шепнул Буагильбер Ревекке – Только представь, мы с тобой мчимся по пустыне к Иерусалиму, а следом за нами маршал со знаменем и человек сорок свиты. – Ревекка прыснула со смеху, вообразив себе эту картину. Отряд ехал по опустевшим улочкам города к городским стенам, и девушка заметила, что даже те немногочисленные горожане, что встречались им на пути, с испугом и благоговением смотрели на Босеан. Понемногу ей передалась всеобщая нервозность, Ревекка крепче прижалась к напряжённой спине храмовника. Если и впрямь город готовится к осаде, если Бриан на самом деле должен быть в первых рядах, как магистр… Ревекка похолодела, вспомнив, что постоянная текучесть кадров среди магистров ордена обуславливается именно тем, что сражаясь впереди всех, магистры очень быстро погибали в сражении или же после них, от ран. «Бог Моисеев, зачем этому неуёмному человеку нужно было стремиться к злополучному магистерскому жезлу?!» ужаснулась она – Любимая, - похлопал её по ладони, вцепившейся в его мантию на груди, Бриан – меня невероятно радуют твои крепкие объятия, но ещё немного и ты меня задушишь. - Бриан, ты ведь погибнуть можешь! – прошептала девушка. - Я в любом случае могу это сделать во всякое время. – отмахнулся Буагильбер – Почему тебя это так взволновало именно сейчас? - Потому что ты как магистр должен быть впереди ордена. - Небо моё, я никогда не прятался за спины товарищей по оружию. И как видишь, до сих пор жив. Так что успокойся, я не собираюсь покидать тебя только из-за такой ерунды, как собственная смерть. - Ты считаешь, что это ерунда? - Боже мой! Ревекка, давай договоримся, я не погибну, а ты не переживаешь, хорошо? Хотя мне очень нравится твоя забота. Ещё немного и я решу, что мои чувства всё же нашли отклик в твоём сердечке. – девушка так резко отпрянула, что едва не упала с лошади, Буагильбер поймал её ладонь в последний момент и крепко сжал – Ты никогда не будешь стыдиться ни нашей любви, ни наших отношений, Ревекка. И никогда не пожалеешь, что доверилась мне. - Я уже о многом сожалею, Бриан. - Когда приедем, будь добра, никуда не лезь. – не стал вступать в спор храмовник – Мне нужно разобраться в ситуации, твоя задача: не отвлекать меня, договорились? - Договорились. Можно подумать, что я везде лезу. – проворчала еврейка, но храмовник то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, однако отвечать не стал. Оказавшись у стен, Бриан первым делом нашёл Жильбера и Филиппа. Ревекка, всё время держалась рядом и едва магистр дошёл до друзей, отошла в сторонку, чтобы никому не мешать. Маршал же передал Босеан, чтобы знамя закрепили на подобающем месте у главных ворот. Бриан оглядел знамя, ворота, открытые настежь, вереницу людей и повозок, стекающихся с окрестных земель в город. Затем его взгляд скользнул к горам, где у подножия вершин высилась башня Сафет, и наконец, посмотрел в сторону Маргата. На ближайшей к Тортозу башне развевался Босеан. Система знаков со знамёнами была разработана им и Вольфгангом почти сразу, когда госпитальеры заняли крепость Маркаб. Знамя тамплиеров на основной башне рядом со знаменем иоаннитов – призыв о помощи, на южной – опасность грозила ордену меченосцев, чей небольшой форт находился в горах, небольшой вымпел рядом с Босеаном на западной башне, той, что располагалась ближе прочих к крепости храмовников – означала помощь, высылаемую иоаннитами своим соседям. Но без вымпела, вот так как сейчас, означало, что противник наметил Тортоз для осады. Буагильбера подобная перспектива не пугала, не в первый раз враги приходили сюда под стены и возвращались ни с чем. Он прекрасно рассмотрел облако пыли у выхода в долину, значит к вечеру здесь начнётся очередное противостояние мусульман и христиан. - Наши разведчики сказали о небольших группах мамлюков в горах и со стороны пустыни. – пояснил Жильбер – Рад, что ты вышел из своего затворничества. И рад, что твоей прелестнице удалось привезти тебя сюда. - Она у меня вообще настойчивая девочка. Почему вы с Вольфгангом решили, что осада грозит именно нам? - Несколько отрядов спустилось с гор прошлой ночью, они вон там, видишь в зарослях у края долины дым? Мамлюки прошли мимо Маргата, не тронули ни Сафет, ни обитель святого Марка меченосцев. Значит, они пришли к нам. Филипп уже отправил посланника в Никосию, где базируются основные силы нашего флота. - Есть угроза и с моря? - Из Арвада сообщили, что в нескольких десятков лье от нас вверх к сельджукам видели десятка два кораблей. – пояснил Филипп, великий магистр сумрачно рассматривал приближающихся недругов. - Хорошо, если они пришли за тем, чтобы забрать наши жизни, мы дадим им достойный ответ. Что с беженцами? - К полудню ворота закроют, поэтому они торопятся. Брат Анри занимается их размещением. Ближайшие к воротам дома в городе так же покинуты своими жителями. Оружие наготове, воины на местах, кузницы работают со вчерашнего дня не покладая рук, оборонительные машины ждут только приказа. Единственное, я не знаю насколько хватит продовольствия и запасов питьевой воды, на случай если осада затянется и будет блокировано море. - Лет на пять, если кормить только орден, и года на два если весь город. – не отрывая взгляда от долины, ответил Буагильбер – Филипп, Жильбер, командование я беру на себя. Твоя задача, Эрайль, как прецептора Тортозы, оборона основных ворот и восточной части, ты же, Филипп, защищаешь северную часть города, я – южную. Никаких безрассудств, Филипп, это не арабы Саладина, эти злее и жестокосерднее. Не надо надеяться на благородство этих шакалов из египетских пустынь. Никакой пощады, никаких поблажек, никаких самостоятельных вылазок, никаких пленных, запомни, если они прорвутся в город, нам придётся бросить мирное население на произвол судьбы и отступить к донжону. Жильбер, отправь голубя в Маргат, может иоаннитам удастся хотя бы приблизительно подсчитать сколько их. - Сейчас же пошлю. – Бриан отошёл к Ревекке, пользуясь свободной минутой. - Любовь моя, в Маргат мы сегодня не поедем. В лучшем случае, заявимся к Вольфгангу в гости недели через три, в худшем – в следующем году. - Это я уже поняла. – девушка притулилась на выступе стены и тоже смотрела в долину, как до неё несколько минут назад сам Бриан – Всё плохо, да? - Пустяки, бывало и похуже. – он взял её за руки и потянул к себе – Ты сейчас отправишься обратно в замок и пока будет длиться осада, ты, радость моя, будешь под надежной защитой крепости. Я не позволю египетской саранче угрожать моему иудейскому цветку. - У нас вообще есть шансы? Их кажется так много, что не видно горизонта в просвете между гор. - Постой, ты можешь рассмотреть выход из долины? – опешил Бриан, который вообще-то и сам никогда на зрение не жаловался. - По твоему я слепая? Я не могу увидеть каждого из них, или сосчитать, но я могу точно сказать, что за пределами долины их так много, что кажется, будто они заполнили собой всю пустыню. - Нас восемьсот рыцарей, больше тысячи оруженосцев и сержантов, почти три тысячи городского ополчения. Милая, мы выстоим. - Уверен? – с сомнением протянула Ревекка, Бриан усмехнулся, услышав эти нотки в её голосе. - Я тебе когда-нибудь лгал? Нет. Вот и на этот раз я как всегда честен, мы выстоим. А теперь езжай в замок и до вечера можешь меня не ждать. Я не знаю, когда точно мамлюки перейдут в наступление, но рисковать тобой здесь я не хочу. – Ревекка схватила его за руку. - Постой, может я могу чем-то помочь! – храмовник откровенно любовался лицом иудейки, волнение придало блеск чёрным глазам и вызвало лёгкий румянец на щеках, ещё не утративших некоторую округлость, присущую юности. Высокая, достаёт ему почти до подбородка, в синем плаще с капюшоном, изнеженные ручки затянуты в перчатки, чтобы не пораниться о конскую сбрую, длинное голубое платье из шёлка с широкой юбкой. Очень женственная и красивая. Да, солдат из такой красотки никудышный, даже будь она мужчиной. - Помочь? Можно тебе, конечно, дать в руки арбалет, меч ты попросту не поднимешь, да и не умеешь им пользоваться, но арбалет да, вполне сгодиться. А что, лишние бойцы мне не помешают. Только я боюсь, любовь моя, что мамлюки, завидев какой красавицей владеет Тортоз, полезут на стены с удвоенным энтузиазмом. - Бриан! – в любимых глазах было столько возмущения, что храмовник не смог сдержать улыбки. Ласково коснувшись губами сначала одной ладони любимой, затем второй, храмовник уже серьёзно проговорил: - Война – удел мужчины, сокровище моё, женщина должна только молиться и ждать. Всё, езжай домой на моём Заморе и прошу тебя, без глупостей. У меня будет и здесь чем заняться, не хотелось бы отвлекаться на твою безопасность. Так что будь умницей, Ревекка. - Хорошо, как скажешь. – решив что-то для себя, ответила еврейка – Я поехала в замок, полностью спокойная за дальнейшую судьбу города. – и она действительно двинулась мимо него к лестнице, ведущей вниз. Однако не успела Ревекка сделать и пары шагов, как в спину ей прилетело: - Ревекка, я не шутил. Ослушаешься, радость моя, накажу. - Ой, да что ты мне сделаешь? – бормотала девушка, раздражённо спускаясь по лестнице – Подумаешь, накажет он! – фыркала она, вскарабкавшись на спину лошади храмовника – Я начала доверять тебе, упрямый храмовник, так почему бы тебе не начать доверять мне? – шепнула Ревекка, бросив последний взгляд на стену. Великий магистр уже о чём-то говорил со своими подчинёнными, только Гуго, подсаживающий еврейку в седло, едва удержался от смеха. Всё же, его господину невероятно повезло встретить девушку, не уступающую ему в упорстве. Он действительно не вернулся в замок в тот вечер. Ревекка успела заехать к отцу и потолковать кое о чём с ним, затем кинуться к почтенному Фарруху, лекарю замка, после к отцу Анри, за официальной поддержкой. В сложившейся ситуации иудейка могла помочь только в одном: лечении и размещении раненных, а раненые неизбежно будут там, где идут военные действия. Бриан мог запрещать ей лечить мужчин, мог злиться и запирать в доме («Да хоть в собственной спальне!» в сердцах воскликнула Ревекка и тут же прикусила язык, покраснев), но она поступит так, как считает нужным. Узнав о том, каким образом раненные всегда попадали в лазарет, у девушки округлились глаза. - Прости моё невежество, почтенный Фаррух, правильно ли я поняла, что раненые стаскиваются вместе с убитыми в какой-нибудь дом и там дожидаются, когда на них наконец-то обратят внимание? И если доживают, то в перерыве между приступами их увозят сюда. - Не совсем так. – терпеливо начал свою лекцию сначала пожилой араб – Раненых и убитых оттаскивают в ближайшие дома, там сортируют точно горошинки, с легкими ранениями сразу же получают свою перевязку и возвращаются в строй. Тяжело раненые отделяются от убитых и переносятся в обитель, близ церкви Тартусской Богоматери, там всегда проживают пара десятков монахов Иоанна, по договору между Маргатом и Тортозом, они и занимаются раненными. – Ревекка оглядела чёрную одежду лекаря-араба. - Вы тоже госпитальер? – с немалым удивлением предположила девушка. Араб заливисто захохотал, отец Анри, присутствующий при этом разговоре, тоже улыбнулся и пояснил, так как сам араб не мог вымолвить и слова, только покатывался, сгибаясь от смеха и похлопывая себя по тощим ляжкам. - Видишь ли, дитя моё, у ордена Святого Иоанна, как и у ордена Сионского Храма, могут быть собратья в миру. Для того, чтобы стать членом одного из орденов, нужно быть католиком, для Фарруха вера его отцов была священной, но и знания медицины тоже священны. Его когда-то привела в одно из командорств иоаннитов жажда новых знаний. Так он и остался с ними, только вот принять христианство отказался наотрез. Так и получилось, что он стал собратом ордена. - Ох, чадо, насмешила. – смахивая выступившие от смеха слёзы, наконец смог выговорить араб – Нет, я не госпитальер, но я многим им обязан. И ещё большим обязан твоему возлюбленному. Госпитальеров, что проживают в Тортозе, я знаю лично и мы единожды работали вместе, рука об руку спасая жизни защитников города. Я могу сегодня же свести тебя с ними. - Я бы хотела, чтобы вы и они позволили мне помогать вам. - Возможно и придётся. Настроение у великого магистра было хуже некуда, когда я его видел с час назад. Это верный признак того, что будет жестокая битва, а значит и много раненных. Лишние руки нам нужны. - А разве женщины Тортозы не помогают с этим? - На плечи женщин, стариков и детей ложатся молитвы. И тушение пожаров, если таковые будут. Но ходить по городу во время штурма – опасное дело. А дураков в городе нет. - Возмутительно. Они просто привыкли, что их жизни защищают, но неужели так сложно оказать посильную помощь! - Они и оказывают. – примирительно вставил брат Анри, Ревекка оглянулась на него и спросила: - Молитвами? - Брось, дитя моё, каждый может только лишь то, что может. Неосуществимо прыгнуть выше собственной головы. Кто-то из них тушит пожары и собирает раненных, при этом часто калечась и погибая от камней и стрел, что сыплются на них сверху, а кто-то предпочитает, затворившись в церкви, возносить молитвы. - Допустим. – пробормотала Ревекка – Пусть так, отец Анри, я попросила своего отца выделить для нужд раненных корпии из его запасов и несколько лошадей, я так полагаю, с этим у нас точно будут перебои? - Да, это ты хорошо придумала. – одобрительно кивнул Фаррух – Если ты действительно желаешь помочь и не боишься гнева магистра, поедем к моим собратьям прямо сейчас. Но учти, магистр запретил тебе касаться других мужчин, и вправе будет наказать тебя на своё усмотрение за ослушание. Пускай для этого и были веские причины. - Я не боюсь гнева Буагильбера. – твёрдо возразила девушка. - В крайнем случае, я лично отправлю её в Маргат. – пообещал отец Анри – Вольфганг ради возможности заполучить пару рецептов мазей и бальзамов, выдержит и гнев магистра, и даже штурм собственного командорства, вздумай Бриану осадить крепость. - Не думаю, что до этого дойдёт. – с сомнением качнула головой Ревекка. В итоге Фаррух на самом деле привёз её в двухэтажный дом, настолько светлый и залитый солнцем, что девушка ошеломлённо глазела по сторонам, как-то не так она представляла себе оплот госпитальеров. Не меньшее удивление в ней вызвала две дюжины мужчин, молодых и не очень, которые, как оказалось, были наслышаны о ней от Вольфганга фон Райна. Остаток дня её водили по обители, показывая и объясняя места для больных, кладовые с запасами лекарств и принципы их работы. Так что прибыла Ревекка в замок только к ужину. В большой трапезной зале было от силы несколько десятков человек. За одним из длинных, напол сотню человек, столов сидели отец Анри с Болдуином и Клодина. К ним и направилась Ревекка. Сев рядом с норманнской красавицей, она с блаженством вытянула под столом, гудящие от усталости, ноги. – Поешь. – подтолкнула к ней свою тарелку Клодин, мужчины ели из своей тарелки. Вообще, когда иудейка впервые увидела эти тарелки ещё в Темплстоу, ее поразил их размер. Большое блюдо, больше похожее на поднос с двумя ручками и две ложки к ней. Тогда на ее вопрос, Буагильбер сказал только, что во всех прецепториях такая посуда, потом она устроила голодную молчаливую забастовку и у храмовника уже не было желания что-либо пояснять. Тайну этих тарелок она узнала только в Тортозе. Тарелка рассчиталась на двоих едоков. Согласно уставу ордена не только одну лошадь должны были делить хамовники. Следуя обету бедности, рыцарям Сионского храма полагалось есть по двое из одной тарелки и пить из одного кубка. Поэтому и делались большие тарелки и большие кубки. Ревекка взяла вторую ложку, на ее счастье сегодня был один из четырех постных на недели дней, так что она могла не опасаться того, что на тарелке свинина или моллюски. – Он так и не вернулся? – спросила девушка у Болдуина, тот отрицательно покачал головой. – Господин, то есть, великой магистр вместе с прецепторами проверяют стены. Но когда я уезжал, он передал тебе пожелание спокойной ночи. – Благодарю. – сама Ревекка не была уверена, что сможет уснуть от волнения, всё же ожидание осады не добавляет человеку спокойствия – Это было весьма любезно с его стороны. – Господин сама любезность и учтивость по отношению к госпоже. – Да, – вмешался отец Анри в их беседу – жаль только, что к другим людям он подобного такта не проявляет. Нас с маршалом он сегодня довольно грубо обругал за беженцев, мол, разместили их слишком близко от стены. А куда их прикажете деть? Город и без этого переполнен. – А сюда? – Сюда нельзя. Сюда даже духовенство не впустим, если мамлюки прорвутся внутрь города и начнут двигаться к донжону, ворота наглухо закроют и начнут перевозить архивы и золото на Арвад. – Если сам Арвад не окажется в осаде с моря.– вставил Болдуин – Но дамам не о чем волноваться, враги не прорвутся. С тех пор, как была построена и укреплена крепостная стена, никто из сарацин с оружием в руках не смог войти в город. - Будем молиться, чтобы Господь даровал нам победу. – вздохнула Клодина. Ревекка раздражённо посмотрела на неё. - Молитвы не спасут ни от удара меча, ни от стрелы. - Не буду с тобой спорить, я слишком устала. Пресвятой отец, доброй ночи. – Клодина поднялась из-за стола, на прощание по-сестрински пожав руку Ревекки. Болдуин торопливо схватил кубок с двумя ручками, буквально выхватив его из-под носа отца Анри, сделал большой глоток, и кинулся следом за Клодиной, так поспешно поставив посудину обратно, что часть разбавленного водой вина выплеснулась на скатерть. - Свин. – проворчал отец Анри – Настоящий свин. - Он просто торопился поспеть за своей невестой. – вступилась за Болдуина Ревекка, на что отец Анри небрежно возразил: - Я прожил достаточно долгую жизнь, девочка, и могу тебе поклясться, что дело тут не в том, что он её проводить хочет. – еврейка не стала спорить, в конце концов, что происходит между Клодиной и Болдуином их личное дело. И только распоследний сплетник будет разбираться в их отношениях, а ханжа осуждать – Бриан ещё пока не знает о том, что ты предложила свою помощь госпитальерам, а те не стали отказываться? - Я надеюсь на то, что он сейчас слишком занят другими заботами. Будет ли он сейчас разбираться с этим, когда враги стучатся в ворота его вотчины? - Стучатся? – посмеиваясь, передразнил отец Анри – Они скорее ломятся в ворота. Но ты права, лучше магистра пока этим не отвлекать. Ты молодец, что решила помочь в меру своих сил, не каждая женщина отважится на такое. Должен тебя заранее предупредить, что раненные, которых ты будешь пользовать будут иметь порой ужасный вид, среди них будут и дети, и старики. Хватит ли у тебя силы духа не опускать руки? - Почему вы с Брианом считаете меня слабой и беспомощной женщиной. Я не имею в виду физическое… - Я понял тебя. – отец Анри чуть сдвинул капюшон, показывая ей свою изуродованное лицо – Мне повезло в том, что война покалечила только моё тело, а многим она калечила и души. Очень многие великодушные порывы и героические намерения ломаются перед тем кошмаром, которым является смерть и разрушения. Кого-то подобное закаляет, подобно тому, как огонь, молот и вода закаляют клинок. Кого-то неотвратимо меняют, превращая либо в оголтелых фанатиков, жаждущих крови, либо в зверей, которым уже нечего терять. Но ты женщина, для тебя это может оказаться тяжёлым потрясением, Бриан не считает тебя слабой духом, он хотел бы, чтобы ты была таковой, тут всё дело в его воспитании, но он понимает, что ты не сможешь держаться в стороне в подобной ситуации. И так как он тобой дорожит, он пытается оградить тебя от всего, что может тебе так или иначе навредить. - Но я ведь это делаю в какой-то мере и ради него тоже. Я видела множество различных ран и болезней, видела, как близкая смерть меняет человека, будь он христианин или иудей. Я не сломаюсь. - Ревекка, ты видела раны, полученные, в лучшем случае, на турнирах, или полученные по неосторожности. Но ты когда-нибудь видела обожжённого человека, вытащенного из-под завала каменной башни? - Нет. – тихо ответила Ревекка. - Значит тебе предстоит укрепиться духом и покрыть своё сердце ледяной коркой спокойствия. Иначе ты не выдержишь первых ударов осады. А после нескольких дней ты уже настолько привыкнешь к виду чужих страданий, что будешь без лишнего сердечного трепета выполнять то, что тебе предназначено. Я знавал одного лекаря, который при падении Иерусалима рыдал на руинах госпиталя, оттого, что один из камней, что летели на город, проломил крышу и убил маленького мальчика. Это было страшно, он был уже давно не молод, прошёл через адское пламя палестинских войн, но всё же был сломлен. - Покрыть сердце ледяной коркой спокойствия… Вряд ли я смогу. - Тебе придётся это сделать, если ты не хочешь, чтобы твоя душа была опустошена. Именно это помогало нам всем тут выжить в первые время, привыкнуть к тому, что твориться вокруг. И продолжать жить и строить новые крепости и дороги, зная, что в любой момент придётся бросить молоток строителя и взяться за меч защитника. - Вы поэтому не настолько фанатично настроены против других народов? - Поверь, здесь есть и свои фанатики и их немало. Всё дело в самом магистре, Буагильберу всегда удавалось каким-то неведомым образом собрать вокруг себя тех, кто мыслит так же как он. Говорят, его далёкий предок, викинг с берегов Скандинавии, Буас Гизелберт, был простым воином, но смог в рекордно короткий срок собрать вокруг себя достаточно сил, чтобы завоевать для своего конунга область в Бордо. За что и был произведён в высшие чины и женился на местной аристократке. Так что подобное лидерство у него в крови. Ты не знала об этой истории? - Не знала. – призналась Ревекка – Он никогда мне не рассказывал об этом. - Такие истории рассказывают жёнам и детям, дитя моё, я думал ваши отношения глубже. - А откуда вы знаете эту историю? – отец Анри укоризненно покачал головой. - Ревекка, девочка, я же всё-таки дворянин и тоже южанин. Так что знаю. Всё, иди спать, завтра тебя ждёт тяжёлый день. - А разве вы не собираетесь ложиться? – вставая из-за стола, спросила Ревекка. Хотел бы сенешаль успокоить девушку, сказать, что всё обойдётся и хоть как-то вернуть бледному от усталости и тревоги лицу немного красок. Но старый воин считал, что лучше сразу отсечь ненужные надежды. - Они могут пойти в наступление в любой момент. Именно поэтому Бриан сегодня может вообще не вернуться. – Ревекка сглотнула, в каком смысле вообще не вернуться? В смысле погибнуть? – Я не имею в виду смерть, Ревекка, я имею в виду его долг, как великого магистра. - Доброй ночи, отец Анри. – еле слышно ответила девушка. Она выскользнула из трапезной, торопливо шагая в свои комнаты. Но и там не было больше покоя, прислужницы были молчаливы и мрачны, и подготовив госпожу ко сну, оставили её одну. Еврейка присела у окна, не в силах ни прилечь на мягкие перины, ни уснуть, хотя была измучена сегодняшним днём. Ломая пальцы и сдерживая слёзы, она смотрела на не спящий город у подножия донжона. Сколько женщин этой ночью сидят так же без сна, в страшной тревоге за своих родных и близких? Сколько они ещё не сомкнут глаз, ожидая вестей о своих отцах, мужьях, братьев и сыновей? До этого дня девушка не задумывалась о такой стороне женской судьбы. Прав был Буагильбер, когда в Тире сказал о том, что мужчина должен в первую очередь обращать внимание на то, что твориться за порогом его дома, который придётся в любой момент защищать с оружием в руках. Сколько же им придётся выдержать, ему на крепостной стене и под вражескими стрелами, ей в госпитале и относительной безопасности? А если её отец попадёт под пылающий камень, пущенный неприятелем из осадного орудия? А если он погибнет? А если погибнет Бриан? Сможет ли она пережить такое: увидеть среди раненных или убитых двух самых дорогих для неё мужчин? Девушка до крови кусала губы, чтобы глухие рыдания не перешли в крик. Никогда, даже на башне Торкилстона, перед выбором между насилием и самоубийством, ни в Темплстоу перед лицами судей, ни в Тире при нападении воинов Гийома, ей не было так страшно как сейчас, когда опасность грозила нежно любимому отцу и невыносимому, гордому, упрямому, но такому родному и близкому, храмовнику. Глаза девушки пристально вглядывались в видимый в круге света факелов чёрно-белое знамя ордена, который рвал ветер над воротами донжона. Бриан однажды сказал ей фразу своего погибшего товарища по оружию, Роберта де Сабле, указав на штандарт ордена: «Гонфалон — путеводная звезда в ночи, фонтан в жаркий день». Укажет ли в этот раз знамя путь к победе? Ревекка знала, что белые и чёрные цвета символизировали жизнь и смерть, свет и тьму. И только сейчас до неё стал доходить этот смысл, и так тяжко стало на и без того тревожной душе прекрасной дочери Сиона, что она невольно опустила голову на скрещённые руки и зашептала: - Прости их, Господи, даруй им силу в бою. Спаси их от ран и смерти, заклинаю тебя. Сохрани их жизни, ибо нет ничего горше слёз сирот и вдов. Долго сон не спускался в богатые покои возлюбленной Буагильбера, долго ещё плакала и молилась девушка, почти до рассвета были зажжены светильники в её комнате. И до самого утра горели костры на крепостной стене, ковалось оружие в кузницах, кипятилось масло и вода в огромных чанах. До первых розовых лучей на востоке не смыкали глаз в неприступном Маргате, проверялось оружие и снаряжение для вылазки в помощь Тортозу. До сияния Авроры, этой утренней звезды, в Арваде готовились к обороне от вражеского флота. Долина точно замерла в преддверии грозы. А на рассвете мамлюки начали штурм.