Play Hard

Если бы у Федорова спросили, как он расценивает свое состояние по десятибалльной шкале, он бы ответил: «Да пошел ты нахуй, я труп!» Парня срубила обычная простуда за каких-то два дня. От простой головной боли до температуры под сорок и тошноты. И все было бы ничего. С кем не бывает, правда? Если бы только все «сиделки» благовоспитанного Мирона Яновича не сбегали от него спустя пару часов. Даже Порчи, которого, казалось, вывести из себя можно, только переехав бульдозером. Бедный португалец вылетает из комнаты Федорова, матерясь на своем родном языке. Выбегая в парадную из квартиры, он чуть не сшибает с ног поднимающегося вверх Евстигнеева. Едва внятно выкрикнув «удачи», Порчи на огромной скорости скрывается на лестничной площадке. Ваня изумленно провожает его взглядом, а потом смотрит на распахнутую дверь квартиры Федорова. Неужели все так ужасно? — Это кто у нас такой насупившийся и простудный? Кому налить куриного бульончику? Евстигнеев запирает дверь квартиры и вваливается в комнату Мирона, где ужасно душно. Он тут же открывает окно, впуская свежий воздух. Мирон же сидит, укутавшись в одеяло, на кровати. Из кокона торчит лишь кончик носа. Но после сказанного Евстигнеевым вслед за носом появляется вся остальная голова. Глаза Мирона блестят от высокой температуры тела, а брови вроде как и хмурятся, но сложены в гримасе обиды — домиком. — С бабами так будешь сюсюкаться, ушлепина. Ване хочется ляпнуть «ути, какие мы злые», но решает оставить это на потом. Если его тут прибьют, не факт, что об этом узнают до следующего дня. Нужно быть аккуратным с болеющим Федоровым. — Я принес тут тебе кое-чего, — говорит Ваня и начинает вытряхивать рюкзак прямо на кровать Мирона. Тот, ворча, поджимает ноги и только с еще большим недовольством смотрит на Ваню. — Нафига, до тебя тут был очередной мудила, он тоже приволок всякого добра. Под «мудилой» Федоров подразумевает своего знакомого докторишку, который любезно предложил свою помощь с лекарствами, но был тактично послан нахуй. Мирон пиздецки злой, когда болеет. И всегда в ужасном расположении духа — вредничает, истерит, орет (сипит) на всех. Раньше было проще тем, что такой высокой температуры у Мирона не было, и он мог спокойно ходить в аптеку и продуктовый за всем необходимым. А вот сейчас... — И что сказал тебе этот «мудила»? — усмехается Ваня и кладет на стол огромный апельсин. — Что мне, блять, может сказать мудак?! — вскипает Федоров. — Ничего такого, чего я бы не мог знать! Евстигнеев вздыхает. Он любит Мирона. Правда. Очень сильно. Но порой он хочет засунуть ему в задницу вон тот торшер. — Бульон будешь? — спрашивает Иван и готовится к новому потоку язвительности. — В жопу себе его сунь. Ясно. Ваня отставляет контейнер с бульоном в сторону. — Может, ты пить хочешь? — Я хочу сдохнуть, обеспечишь? — огрызается снова Мирон. — Че ты приебался? Ваня снова вздыхает. Он был у Мирона два дня назад, и тот был таким же колким и вредным. И, кажется, в тот раз Евстигнеев летел вниз по лестнице с такой скоростью, что позавидует свет. В этот раз он подготовился к «теплому» приему. Но все равно это было жутко неприятно. Лауреат «веди себя, как последний сукин сын» Мирон Федоров вырывается в финал, когда Евстигнеев, чтобы поддержать хоть подобие беседы, рассказывает про очередную фотосессию. Даже фотографии показывает. — Лучше бы она тебе отсосала, — бурчит Мирон. — Вообще-то, это был он, — говорит Ваня и прыскает. — Забавно, да? Я тоже сначала подумал, что это девушка, но когда она пробасила мне «привет», я чуть камеру из рук не выронил. — Лучше б выронил, — вновь огрызается Федоров. — Убери это нахуй. Все. Даже святому Евстигнееву все надоедает. Желание свалить из этой квартиры бьется в приступах эпилепсии и пытается осуществить себя. Но Ваня не был бы собой, не будь он таким упрямым. Он просто замолкает и садится на край кровати. Достает смартфон и начинает листать ленту в твиттере. Через пару секунд телефон начинает пищать от постоянно приходящих уведомлений. — И кто тебе там, блять, все настрачивает? — спустя несколько минут бурчит Мирон из своего одеяльного кокона. — Да так, никто, — отмахивается Ваня и начинает смеяться через секунду. — Храмов, блять, иди в жопу! Федоров сидит и обиженно сопит за спиной Евстигнеева. В его лапах кубок «веди себя, как последний сукин сын», но почему-то это не радует. Да и Евстигнеев, похоже, не собирается валить. — Че не уходишь? — спрашивает Мирон. Ведь обычно так все делают, когда он их достает. — Мамай придет сменять — уйду, — бросает через плечо Ваня, а сам прислушивается к обиженному сопению позади. Спустя еще пять минут сзади раздается тихое «блять» и, кажется, что-то «ласковое» про матерей, а потом... — Где там твой куриный бульон? Победа, сучки! Ваня тут же убирает телефон в карман и поворачивается лицом к Мирону. Тот выглядит так, будто это «одолжение» стоило ему всей своей независимой гордости. — Тебе помочь есть? — спрашивает Ваня. Хотя его даже не волнует, что ответит этот засранец. Он все равно его сам покормит. — Я сам, — бурчит в ответ Мирон. — Ага, иди «Агушу» рекламируй, — кидает ответочку Ваня и приносит ложку. — Открывай ротик, касатик, сейчас самолетик приземлится на базу! Мирон обреченно стонет под громкий смех Евстигнеева. — Ненавижу тебя, сука, — сипит он. — Я тебя тоже люблю, малыш, — Ваня картинно причмокивает губами. — Давай, открывай свой аэродром, пока «самолетик» не остыл.