Play Hard

Мирон думает, что у Евстигнеева много проблем. Гораздо больше, чем тот рассказывает. Гораздо серьёзнее, чем он преподносит своим друзьям. Парень открытый для всех, но скрывающий самое сокровенное от близких. Мирон давно перешёл рамки «просто друга». Что между ними творится — хер его знает. Просто Мирон видит больше, чем другие, слышит больше и поддерживает. Как умеет, но старается. Фёдоров не раз просыпался во время тура в бронике, когда Ивана мучили кошмары. И не раз Мирон сидел возле дрожащего товарища, не зная, как можно ему помочь. И эта невидимая немощность просто убивала. Черт возьми, это же Ванька! Немного странный, вечно несерьезный и абсолютный раздолбай. И только в редкие приступы откровений Мирон с ужасом понимает, что все это маски. — Иногда я вижу его во сне, — однажды говорит Евстигнеев, снимая маску Охры. Мирон непонимающе моргает и вопросительно смотрит на Ивана. — Его, — Рудбой трясёт перед ним маской. — Будто он действительно стал самостоятельным… Фёдоров в такие моменты молчит. Он знает, что парню надо выговориться… — Порой я думаю, он хочет завладеть моим телом… — продолжает Ваня. — А моё сознание уничтожить… Понимаешь? Потом заключает, что он несёт бредятину, а Фёдоров упорно доказывает, что это не так. Конечно он понимает. Он все понимает. — Пойдём пройдёмся? Ваня кивает и кидает маску в свой рюкзак. Они идут молча по улице незнакомого города. Ваня занимается самокопанием, а Фёдоров просто ждёт. Евстигнеев умный и взрослый мальчик, он знает, когда нужно заговорить. — Я кусок дерьма. — Ты знаешь, что это не так. — Нет. Ты не хочешь верить, что это так. Мирон устало вздыхает. Порой у Евстигнеева слишком мрачные мысли. Хуева туча комплексов, которые, по сути, мешают жить. Ведь именно из-за них Ваня предложил скрывать свою внешность очень долго. И только спустя какое-то время он решился выступить без своего образа. — Ты дурацкий, но я, блять, тебя люблю. Евстигнеев давится сигаретным дымом. — Чего? — Дурацкий, — повторяет Мирон с едва заметной улыбкой. — Восхитительный, блять, и дурацкий. Мирон идёт дальше. А Евстигнеев с минуту стоит на месте и смотрит на удаляющуюся фигуру Фёдорова. Он пытается переварить слова Мирона, будто он только что спизданул что-то очень философское и поэтичное. — Эй, погодь! Ваня срывается с места и бежит вслед за Мироном. И вот, когда он почти добегает до мирно идущего мужчины, тот резко срывается с места и пускается наутёк. — Рехнулся?! — выкрикивает Евстигнеев, но бежит следом. — Мне скучно! — отвечает Мирон и смеётся. Оборачиваясь, Фёдоров с облегчением видит искреннюю улыбку Евстигнеева. Они носятся друг за другом около получаса, как малые дети. — Заебал! — восклицает Евстигнеев и сбивает Федорова с ног. — Слезь с меня, ты весишь тонну! — Мирон ржет в голос, пытаясь спихнуть парня с себя. Хер знает, что для него значит этот татуированный монстр. Спроси так напрямую, Мирон зависнет и не промолвит ни слова. Он не знал, не знает и не будет знать, что сказать. — Как думаешь, это нормально? — спрашивает Евстигнеев, все ещё лёжа на спине Фёдорова. — А хер его знает… — пыхтит в ответ Мирон. — Слезь уже с меня, придурок!