Play Hard

Ледяной осенний ветер, старая скрипучая дверь с едва держащимся на соплях домофоном, вонь среднестатистического подъезда, такой же мерзкий по запаху лифт, десятый этаж, раздвинутые прутья решетки, которая преграждает путь на крышу, и вот он — вид на ночной город. Евстигнеев бы в жизни сюда не пошел по своей воле — выбрал бы дом более солидный, да и с большим количеством этажей. Снимки бы красивые получились... Нет. Ваня приходит сюда не просто так. В этой крыше есть что-то, что притягивает. В частности, одну тощую фигуру, которую Евстигнеев не нашел у себя дома и помчался искать по городу. Федоров никогда не оставлял оповещающих записок. Ему было плевать, беспокоятся о нем или нет. А Евстигнеев, как загнанная лошадь, вынужден был выискивать этого придурка в самых отбитых районах города. Сейчас повод другой, и Ваня даже не злится. Он знает, что Федоров теперь приходит сюда не один, а в сопровождении Порчи. Когда Евстигнеева нет в городе, португалец становится персональной нянькой для Мирона, как бы последний не ворчал и не отбивался. Обычно Порчи хватает только на то, чтобы отвести парня в нужное место, уйти, а потом забрать друга через какое-то время. Португалец Ивана волнует в последнюю очередь, ведь Мирон сейчас сидит в одиночестве. А это уже большой плюс. Он садится рядом с Федоровым и молча закуривает. Взгляд Мирона направлен в никуда, он даже не моргает. Спокойное дыхание может навести на мысль, что парень просто уснул с открытыми глазами, да только это в принципе невозможно. Евстигнеев усмехается своим мыслям, затем роется в карманах и достает последнюю сигарету «Лаки Страйк», оттуда же выуживает зажигалку. — Спасибо, — говорит Мирон, когда сигарета оказывается в его руке. Соприкосновение ледяных пальцев друг с другом вызывает у обоих дрожь. — Но, вообще-то... — Бросил, да-да, — отмахивается Ваня. — Помню. Похуй. Федоров затягивается, Евстигнеев подмечает, как уходит все напряжение с лица парня. Тот полностью расслабляется. — Ну и дрянь, — тихо говорит Мирон. — Дашь потом еще. Ваня тихо смеется и тоже затягивается. Мирон в последнее время вообще не разговорчивый, так что любые фразы, вылетающие из его рта, Иван воспринимает с нескрываемой радостью. — Как дела в миру? Где был? — как бы между прочим интересуется Федоров и вздыхает. Он теперь всегда так вздыхает, когда дело заходит о каких-то путешествиях. Евстигнеев ненавидит такое начало разговора, но поделать с этим, увы, ничего не может. — Я же тебе предлагал поехать со мной, — говорит Ваня. Да, он чувствует вину. Возможно, надо быть настойчивее и тащить Федорова в самолет насильно. Но Ваня не может себе этого позволить. Он не так воспитан. — Не вижу смысла, — пожимает плечами Мирон. Евстигнееву нечего ответить на это. Он поджимает губы и крепко затягивается. Дым обжигает глотку, а затем легкие. Кашель душит изнутри, но Ваня спокойно выдыхает дым, не дернув ни мускулом. — Поехали, — говорит Ваня в очередной раз. В последнее время он часто повторяет это слово. Слишком. — Куда? — Берлин. — Нет. — Зачем тогда спросил? — Просто интересно, куда тебя понесет снова. Евстигнеев кидает окурок вперед, он падает вниз, скрываясь за краем крыши. — Пойдем домой? — спрашивает он и несмело обнимает Федорова за плечи одной рукой. Тот вздрагивает, но согласно кивает. Уже в квартире, после того как Евстигнеев вливает в Мирона две большие кружки горячего чая, в темной комнате они лежат рядом. Ваня смотрит Мирону в глаза, а тот — будто сквозь Евстигнеева. — Как я сейчас выгляжу? — спрашивает Мирон, слегка хмурясь. — Честно — жуткая хуйня, — хмыкает Ваня. Мирон усмехается. — Заебись так. — Скажи спасибо, что твои глаза не заволокло белой пеленой, — добавляет Ваня. — Накаркай мне еще давай, — отмахивается Мирон и переворачивается на спину лицом к потолку. Даже если я перестал видеть, я чувствую... Ваня вздыхает и пододвигается ближе. — Одеялом накройся, дебил, а то замерзнешь, — бурчит он, пытаясь вытащить это самое одеяло из-под их тел. — И без него нормально, — бурчит в ответ Мирон, прижимая Евстигнеева к себе одной рукой так, что тот даже пальцем двинуть не может. — Идиот. — Придурок. — Ненавижу тебя. — А ты меня бесишь. — Слепая куропатка! — А у тебя парень — слепая куропатка! Ваня обреченно стонет и утыкается лбом в плечо Мирона. Он так и будет искать Федорова по городу, ибо черт знает, куда его унесет в следующий раз, так же будет вкладывать сигареты в пальцы Мирона, так же будет вести его домой, поить чаем и укрывать одеялом. Не потому, что этот вредный еврей стал беспомощным, нет. Просто Евстигнеев тоже чувствует. Вот и все.