Play Hard

Сжимаю руки в кулаки и продолжаю сверлить взглядом знакомый силуэт. Ноги давно подкашиваются, а ладони стали ледяными и мокрыми. Сигарет даже нет, ибо я скурил последнюю пару секунд назад. Лёгкие дерёт так, что слезятся глаза. Или это не от сигарет?.. Неужели все должно было произойти именно так? Разве такое бывает? Представьте на секунду, что все, чего вы добивались годами, не жалея сил и времени, в одну секунду исчезает. Просто «пшик». И все. Этого нет. Остается лишь пустота, чувство, будто тебя наебали самым жестоким образом. Ты раздавлен, ощущение, что тебя бульдозером переехало. Но нет, это просто человек… всего лишь. Как же все, блять, просто… Я все ещё смотрю на него — на того человека, который пару секунд назад был для меня всем. Он был моей семьёй все то время, когда я мог выть от одиночества. Он был моим домом, лучом света — зовите, как хотите. — Постарайся запомнить этот день, — Мирон смотрит куда-то вдаль. Опять в своих мыслях. — Зачем на этот раз, гений? — усмехаюсь и беру его за руку. — Ты совсем не меняешься, — отвечает он, сжимая мою ладонь. — Просто запомни. Кто знает, что будет дальше с нами… — С нами все будет прекрасно, — уверенно говорю я. — Или ты сомневаешься во мне? — хитро прищуриваюсь и смотрю на него. Мирон усмехается и поворачивается ко мне. — Конечно нет. Хватит ржать, это не смешно! Евстигнеев, твою мать! Я еле успокаиваюсь, хотя желание заржать в голос долго не пропадает. — С каких пор ты такой нервный? — Как тебя встретил, — бурчит он, притягивая меня к себе. — Ути, какие мы нежные, — ржу я, за что получаю подзатыльник. — Дурак ты, Евстигнеев… Мда… Наверное, я действительно дурак. Дурак, что во все это верил. — Ты думал когда-нибудь о будущем? Я удивленно смотрю в его глаза. — Зачем? И так все ясно. — Да? И что же тебе ясно? Разговоры такого рода зачастили появляться, когда мы оставались одни. Мирон становился еще более раздражительным, изредка даже срывался. — Мне ясно только одно, — говорю я, глядя прямо ему в глаза. — Есть мы. И всегда будем. Или ты уже не уверен? Вопрос виснет в воздухе, уже который раз оставаясь без ответа… — Ты точно уверен? — спрашиваю, и надежда липкими пальцами начинает щекотать где-то в груди. — Да. — Почему? И снова молчание. Он так ни разу и не ответил на этот вопрос. Сразу замолкал и отворачивался. Будто ему, блять, тяжело. А мне будто нет?! — Разве у тебя есть причины уходить? — снова подаю голос. Давай же, сука, ответь хоть на это! Неужели я настолько прогнил изнутри, что даже мизинца перестал твоего стоить?! Выскажись! Накричи, как ты раньше делал. Ори во всю глотку! Дай мне по морде, в конце концов! Только, блять, не молчи, Федоров! Это самое низкое, на что ты сейчас способен! — Нет… Я чувствую, как стены нашего мира трещат, готовые рухнуть в любую секунду. — … но у меня и нет причин оставаться. Бум. Ты вытащил меня из ада… Все слова — просто слова, которые ничего значат. Просто набор букв, произнесенных с разной тональностью… Но, черт возьми, как же было ахуенно их слышать… И как же невыносимо херово понимать, что все это не значило абсолютно ничего. То ли это падают стены, то ли я — на колени. Вот и всё. Ответ, которого я так старался добиться и в итоге получил. Сжимаю руки в кулаки и продолжаю сверлить взглядом отдаляющийся от меня силуэт. Ты так легко расстаешься с любым прошлым, чтобы шагать в «светлое» будущее, что забываешь о тех, кто помог тебе всплыть. Этим людям тоже может быть плохо, Мирон. Смекаешь? Ты говорил, что мы все преодолеем. Вместе. Только вот без тебя я вряд ли на что-то способен. Ты был прав. Я действительно дурак. Я дурак, потому что все еще люблю тебя.