Швейцария

       Первый день весны в кантоне Ури выдался удивительно солнечным. Ставрогин, по обыкновению своему проводящий утро на крыльце, довольно щурился, испытывая просто физическое удовольствие от прекрасной погоды и полного одиночества. Карлотта отправилась на рынок, а Верховенский ещё с вечера отлучился по каким-то совсем уж не терпящим отлагательства делам. И теперь Ставрогин неспешно курил и лениво жмурился на солнце. Такого прекрасного расположения духа у него не было, казалось, тысячу лет.        Вдруг вдалеке он заметил стройную женскую фигуру с саком в руке, которая явно направлялась к его дому. Недоумение на лице Николая Всеволодовича сменилось кривой и злобной усмешкой. Он наблюдал, как женщина приближается, поднимается на крыльцо и, поставив на пол сак, говорит с робкой улыбкой:        - Доброе утро, Николай Всеволодович!       - Доброе ли, Дарья Павловна?        Ставрогин даже не заметил, что уже давно стоит на ногах, так что они теперь оказались лицом к лицу и он крепко стиснул обе её руки:        - Зачем Вы приехали? Зачем? Ведь Вы же понимаете, что этим губите себя! Что я погублю Вас!        - Я не могла не приехать, - отвечала Дарья Павловна, жадно вглядываясь в осунувшееся лицо Ставрогина, в его почти прозрачные глаза, - Я обещала, да и вообще, это изначально было моё предложение, - она усмехнулась, хотя в глазах её стояли слёзы.        - Как же Вы… Как Вы удрали от моей матери? Как – одна через пол Европы?.. Хотя, что это я, - вдруг опомнился Ставрогин, отпуская Дашины руки, - Идёмте в дом, Вы наверняка устали и замёрзли с дороги, будем пить горячий чай и Вы мне всё расскажете.       Он подхватил её сак и распахнул дверь в дом.        Камин еле теплился, и Николай Всеволодович первым делом кинулся подбросить в него дров, а когда пламя разгорелось, пристроил над ним чайник.        Дарья Павловна невольно улыбнулась, потирая запястья:        - Как странно видеть, как Вы делаете это. Я, честно говоря, думала, что Вы ничего подобного не умеете. У Вас здесь совсем нет прислуги?       - Отчего же, есть. Служанка Карлотта, но она отправилась на рынок, так что же я Вас замерзать оставлю? – отвечал развеселившийся вдруг Ставрогин, - Давайте я помогу Вам снять пальто, не предложил раньше, потому что здесь стоял собачий холод, но теперь мы сядем к огню, а скоро и чай поспеет.        - Вы изменились, - заметила Дарья Павловна, - Впрочем, кажется это какой-то спектакль, имеющий целью поднять мне настроение.        - Вы отчасти правы, а отчасти нет. Это действительно спектакль, потому что мне безумно больно внутри, но я совершенно искренне хочу доставить Вам удовольствие, скрыв это за гостеприимством и весёлой улыбкой. Лицо Ставрогина при этом не изменило своего приветливого выражения, что напугало Дашу больше, чем если б он вдруг помрачнел. Она быстро подошла к нему, приложила ладонь к его щеке и, пытаясь поймать взгляд, проговорила:        - Да что с Вами? Что с Вами здесь произошло?        - Ничего особенного, Дарья Павловна. Если Вы помните, я всегда был с Вами откровенен, с Вами более, чем с кем-либо.        Она приложила вторую ладонь к другой его щеке, заставляя посмотреть в глаза. Их лица были так близко, а давнее желание так велико…        Он поцеловал её коротко и нежно и сказал:       - Хотите, обвенчаемся прямо сегодня? Вы ведь понимаете, что будете не только моей сиделкой, но и женой.        Дарья Павловна отдёрнула руки и на секунду отвернулась.        Затем медленно опустилась в кресло и произнесла:        - Нет, Николай Всеволодович, я не хочу венчаться, по крайней мере так не хочу. Кстати, чайник кипит, - заметила она.       Ставрогин стоял перед ней в замешательстве, а потом, что бы скрыть досаду занялся чаем.       - Понимаете, - говорила меж тем Даша, - Мне абсолютно ясно всё, что между нами будет. Я не боюсь этого. Я слишком долго этого ждала. Вы предлагаете мне брак для того, чтобы сберечь мою честь, - она улыбнулась, - Моя честь осталась в России, она покинула меня, когда я пересекла границу. Вам прекрасно известно, что я давно люблю Вас, и, если Вы когда-нибудь полюбите меня, тогда и можно будет говорить о венчании, а пока лучше уж так, честнее, по крайней мере.        Ставрогин разлил горячий чай по чашкам и с грустной улыбкой произнёс:        - Что ж, я тоже давно люблю Вас, но не думаю, что когда-нибудь полюблю так, как Вы того хотите или заслуживаете. Вы знаете меня лучше всех остальных. Скажите: что Вы видите?        - Вы больны.        - Точнее, Дарья Павловна, Вы же всегда были честны со мной!        - Вы безумны.        - Да, - он улыбнулся, - И Вас прельщает связать свою жизнь с сумасшедшим?        - Да, если этот сумасшедший – Вы!        С минуту оба молча пили чай. Ставрогин размышлял о том, что в нём – пустом и мелком - нашли все эти люди, Дарья Павловна любовалась его профилем и боялась, что он просто выгонит её.        - Так как Вам это удалось? – спросил, наконец, Ставрогин, - Как удалось обвести вокруг пальца мою мать и сбежать за границу?        - Ну это было не просто. Мне пришлось сказать, что я решила принять постриг.        - И? Она не отправилась с Вами в монастырь?        - Конечно отправилась. Но это позволило мне собрать кое-какие вещи, а в ночь перед постригом я сбежала со всеми своими скромными пожитками и деньгами, выделенными Вашей маменькой на монашескую мою жизнь. В Петербурге я купила поддельные документы, зная, что меня станут разыскивать. (Пётр Степанович меня наставлял в своих письмах.) По ним и приехала сюда, так что все следы заметены. Можете думать теперь обо мне всё, как Вам угодно, только, кажется…        - Молчите, Дарья Павловна! Вы знаете, что я преступник, и, кажется всех вокруг тоже погружаю во тьму. Но Вы – Вы светлы. Вы солгали лишь из одной любви, а даже Фауст был прощён за любовь.        Несколько минут они молчали, а затем Дарья Павловна будничным тоном спросила:        - Что, Ваша Карлотта сносно готовит?        - Отлично, только всё исключительно местные блюда, - в тон ей ответил Ставрогин.       - Что ж, я, пожалуй, привнесу на Вашу кухню чуточку русского разносолья.        - Это было бы чудесно, - рассмеялся он, беря Дарью Павловну за руку.        - А Пётр Степанович? Я рассчитывала застать его здесь.        - Он куда-то отлучился по своим делам, обещал вернуться к вечеру. Но он скоро уедет. Скажите, можно я буду звать Вас просто Даша? – спросил Ставрогин.       - Вы, помнится, и прежде меня так называли в минуты откровений, так о чём речь теперь, Николай Всеволодович?        - Может быть, и Вы не будете так официальны, нам, кажется, целую жизнь предстоит прожить вместе?       - Как захотите, так и буду называть, но так мне пока привычней, а целая жизнь… она подскажет.       - По-прежнему замуж за меня не хотите? Местный священник…        - Нет! Николай Всеволодович! Не хочу быть второй Лебядкиной и новой обузой. Я буду Вам женой на деле, а не на бумаге, и, если Вам надоест прозябание здесь, Вы с лёгкостью сможете оставить меня.        Лицо Ставрогина свела лёгкая судорога, и он с трудом проговорил:       - Да что ж Вы меня все за последнего подлеца держите, что ли?        - Нет, нет, вовсе нет, - встревожилась Дарья Павловна, удерживая руку Ставрогина, которую тот пытался выдернуть, - Вы неверно меня поняли. Я просто желаю быть для Вас всем, кроме обузы. Пожалуйста, не надо горячиться! Простите за глупое и жестокое напоминание.        - Всем, говорите, - усмехнулся Ставрогин, лицо его вновь поменяло выражение. Он смотрел на Дарью Павловну исподлобья, чуть прищурив глаза, - Всем?       - Да. Может быть много лет спустя… Но сейчас я просто хочу быть рядом с Вами и сделать всё, что б Вам было хорошо.        - Отлично, - зло усмехнулся Ставрогин, - Знаете, что нужно мне сейчас, что б мне стало хорошо?        - Знаю, спокойно ответила Дарья Павловна, - Можно узнать, где у Вас ванная, и чайник дайте с горячей водой, а то я, знаете ли, с дороги…