Weapon

      В окно операционной видны две трубы заброшенной ТЭЦ, верхушки которых тянутся ввысь и исчезают в лохматом брюхе беспросветного зимнего неба. Присыпанные снегом и размытые пасмурной дымкой, они похожи на полосатые башни старинного замка, некогда населенного прекрасными принцессами и драконами, которые их стерегут. Но теперь замок пустует: жизнь этой ТЭЦ замерла давным-давно. Ее не сносят лишь по причине экономической невыгодности. Ну и, наверное, для того, чтобы доктору Литвинову было что рассматривать во время операции.       Пока хирурги делают свое дело, он глядит попеременно то на башни, то на экран монитора, который отображает жизненные показатели пациента. Давление и пульс – в норме, оксигенация – удовлетворительная. «Еще немного и будем просыпаться», – думает Алексей, глядя на часы. Ему очень хочется курить, но это успеется. Сперва нужно довести работу до конца.       – Александр Иванович, открываем глазки! Как себя чувствуете? – сонный от наркоза пациент подает положительный знак глазами. – Отлично, трубочку сейчас уберу.       Сдуть манжетку. Экстубировать. Больной в сознании и дышит самостоятельно.       – Девчонки, как полностью проснется – можно перекатить в палату, – Алексей подмигивает медсестрам, зная, что должен находиться рядом с пациентом до полного пробуждения, но сестры очарованы им настолько, что всегда отпускают с операции пораньше.       Вот и все. Перчатки в урну. Шапку в карман халата. Последняя операция на сегодня и последний день работы в этой больнице. Сказать по правде, Алексею здесь очень нравилось. Наверное, он даже будет скучать – по коллективу, по хорошеньким медсестрам (впрочем, не так сильно, как они по нему), по городу Новосибирску. Но… ничего не поделать.       Конец у этих историй всегда одинаков, разнятся лишь временные рамки. В среднем, руководству больницы (разумеется, не без помощи «добрых людей») требуется от шести месяцев до года, прежде чем они узнают, что представляет собой доктор Литвинов, и сразу же попросят его написать заявление «по собственному…». По-хорошему, то есть.       Едва ли Алексей может их винить. Он никогда не принял бы на работу такого, как он сам, и дело тут вовсе не в профессионализме. Он отличный реаниматолог, это правда – эти больницы многое потеряют. За его плечами одиннадцатилетний опыт работы; он может дежурить хоть в выходные, хоть в праздники, потому что у него нет ни семьи, ни детей, никаких других отягчающих обстоятельств. Ну, кроме одного.       Это «обстоятельство» заставляет его бежать из города в город, «скакать» по больницам, заметая позорные следы. За последние годы его послужной список расширился отнюдь не от хорошей жизни: все крупные города уже перечеркнуты жирной невозвратной чертой, в перспективе – только захолустья, глухие провинции, и Алексею горько от того, что он вынужден так бездарно растрачивать свой талант, пока жизнь его неуклонно скатывается на дно...       Курить в здании больницы, разумеется, запрещалось. Для всех курящих пациентов и врачей существовали специальные курилки. Однако, выйдя из операционной, доктор Литвинов в курилку не пошел. Вместо этого он спустился на первый этаж, пересек опустевший вестибюль и вышел из здания. В халате и тапках он стоял под снегом, такой же нелепый, как те полосатые башни, и полной грудью вдыхал морозный воздух, снова ощущая себя вечным странником на перепутье множества извитых дорог, ведущих его черт знает куда.       Он достал из кармана пачку кофейного «Ричмонда» и затянулся, поморщившись от странного послевкусия. Отвратительные сигареты для мужчины, тошнотворно-сладкие, и к тому же тонкие. Зачем он только купил их? Всему виной была его непреодолимая тяга к неизведанному, дурацкое мальчишеское любопытство, которое уже погубило его репутацию и карьеру, и однажды будет стоить ему и жизни тоже.       Об этом Алексей старался не думать. По крайней мере, не так часто, как раньше. За годы вранья и мастерского увиливания от прямых ответов, он перестал требовать от себя невозможного. Иными словами, принял себя таким, каков он есть, и никого не винил в своей судьбе. Родителей, разбаловавших единственного сына, помимо этого упрекнуть было не в чем – они дали Алексею приличное образование и неплохой старт. С радостью они помогли бы ему и теперь, решись он, наконец, встать на путь исцеления, вот только Алексей не хотел ничего менять, и потому предпочел избавить отца и мать от своего существования. Так было проще для всех.       Следуя этому принципу «упрощения», доктор Литвинов дрейфовал как одинокая лодка, нигде не задерживаясь подолгу, не заводя долгосрочных отношений, которые непременно потребовали бы эмоциональной и физической отдачи. Приятная внешность, харизма, живой ум и хорошие манеры с легкостью делали его душой любого коллектива и любимцем женщин, ни одна из которых, впрочем, не интересовала его больше неопробованной пачки сигарет. Алексей не был негодяем, и о несерьезности своих намерений предпочитал предупреждать в самом начале знакомства, однако не всем избранницам удавалось правильно услышать его с первого раза. К счастью, стереть их из своей жизни было так же просто, как в очередной раз уволиться и переехать в другой город.       «Нет, нужно бросать курить», – наставлял себя Алексей, втаптывая окурок в снег. Бросить хотя бы курение, и эта маленькая победа сохранит ему пару лет жизни. Поговаривают, что на севере страны, куда он отправится, как только заберет в отделе кадров свою трудовую книжку, люди заметно добрее, но живут меньше, а укорачивать свой без того неопределенный срок Алексей был не намерен.       Ему нравилось жить и нравилась жизнь, во всех ее противоречивых проявлениях. Познав терпкий вкус жизни в студенческие годы, когда разум открыт всему новому и впитывает впечатления, словно губка, Алексей пронес через года это бесценное умение наслаждаться моментом, ловко смешивая горечь и удовольствие. Доктор Литвинов был почти фанатом собственной работы, почитал анестезию скорее за тонкое искусство, нежели науку, и довольствовался каждой минутой, проведенной на службе – в операционной или в палате с пациентами.       Иногда ему казалось, что в этом-то и крылась его главная беда: увлекшись, растворившись в работе, он испробовал на себе больше, чем позволяли его должностные полномочия – и не смог остановиться. Наверное, это было чистой воды невезение, что он всегда был один и предоставлен сам себе. Будь у него жена или, не приведи господь, дети, о которых нужно было бы заботиться, строгий голос разума не позволил бы ему и дальше скатываться по наклонной плоскости. Но ни жены, ни детей, а по мнению некоторых – «ни стыда и ни совести» – и Алексей продолжал погружаться в приятную одурманивающую пустоту...       Он поежился от холода и нырнул в теплое нутро больницы, учтиво пропустив вперед хорошенькую фельдшерицу из подъехавшей бригады скорой помощи. Скатывался доктор в пустоту или нет, эти занудные размышления безусловно могли быть отложены на потом, например, когда он будет двое суток трястись в вагоне поезда сообщением «Новосибирск – Новый Уренгой», а после дремать в рейсовом автобусе, который и доставит его в пункт назначения. Да, «многообещающий» факт: в городок, где он собирается поселиться, ходят далеко не все поезда.       И все же Литвинов был не из тех, кого можно легко напугать трудностями. Он лишь слегка расстроился, что отправляется в такую глухомань, и, по правде говоря, в некоторой мере был даже доволен поворотом событий: ему удалось найти новую работу, еще не будучи уволенным со старой. Во время ночных дежурств от нечего делать он просматривал сайты вакансий, очевидно, предчувствуя скорую «развязку», и наткнулся на объявление, висевшее на сайте уже несколько месяцев. Маленький город в сотню тысяч жителей, довольно скромная зарплата; не удивительно, что вакансия никого не заинтересовала. Помимо анестезиолога-реаниматолога, отметил Алексей, больница нуждалась еще в дюжине специалистов. Она будто бы ждала такого, как он. И дождалась.       Собрав все свои вещи, ручки, фонендоскопы и прочую медицинскую утварь и засунув все это в большой пакет, доктор Литвинов пожал на прощание руки всем анестезиологам отделения, подчеркнуто оставив без внимания лишь того, кого он подозревал в доносительстве, и направился к двери, подсвеченной зеленым указателем «Выход». «Выход есть всегда» – вспомнилась ему заезженная фраза. «Хотя бы выход Хэмингуэя», – добавил насмешливый внутренний голос, иногда позволявший себе черные шуточки. – «Двуствольное ружьё, дулом в рот, и – бабах!»       Усмешка исчезла с его лица, когда он заметил, что за ним наблюдают. Молоденькая и весьма симпатичная медсестра Лена, сидящая на посту, провожала его печальным взглядом, явно желая сказать ему на прощание несколько слов, но стеснительность не позволяла ей сделать это.       – Ну что, Ленок, – решил он немного подбодрить девушку. – Будем прощаться? Приятно было поработать вместе!       От его подмигивания она покраснела, словно он сумел прочесть ее мысли, и резко поднявшись из-за стола, подошла и сунула в руку Алексею бумажку с номером телефона.       – Вот мой номер, Алексей Евгеньевич, – голос ее дрожал, и доктор Литвинов с трудом подавил снисходительную улыбку, расцветавшую у него на губах. – Если вам вдруг станет скучно на новом месте.       Серьезно помотав головой, как будто он в самом деле собирался ей звонить, Алексей положил бумажку в карман джинсов, чтобы донести ее до ближайшей урны. Он не верил в длительные отношения. Одиночество было его добровольным выбором, оно не давило и не терзало его по ночам. Пока не терзало. Но об этом «пока» Алексей еще ничего не знал.       …Окинув взглядом серое здание больницы и помахав на прощание трубам-близнецам, он закурил очередную сигарету и направился к автобусной остановке.