Weapon

      Ваня указал на дверь второго подъезда и сказал: «Пришли», – как будто за пару недель Алексей мог забыть, где тот живет. Он приложил ключ домофона к считывателю и по-хозяйски пошел впереди, предупредив, что этаж – последний. Соблюдая учтивую дистанцию в несколько ступеней, Алексей поднимался за ним по лестнице, пропахшей затхлостью и пригоревшими котлетами, и думал о том, что ему впервые в жизни кажется, будто он пытается кого-то обмануть.       Нет-нет, он не кривил душой, когда предложил Ване провести вечер вместе, он действительно этого хотел. Только вот Ваня, наверное, понимал далеко не все или истолковывал очень по-своему, а Алексей не потрудился объяснить, с кем ему приходится иметь дело. Что и есть факт обмана. Он не сказал Ване, что может внезапно исчезнуть, если ему захочется побыть одному. Пытался, но что толку с этих попыток, если он никому не открывает настоящей правды. Раньше, в компании с девушками без комплексов и замужними женщинами, оберегающими свой брак, его это не заботило; они всё понимали сами. Ваня же был человеком совсем иного сорта, не встречавшегося Алексею прежде. Одно он уяснил довольно четко: ни за что, ни при каких обстоятельствах, ему нельзя играть с Ваниными чувствами. Он не имел на это морального права – ни как порядочный мужчина, ни как доктор, врачеватель тела и в некоторой степени души. По-хорошему, подобной ситуации вообще следовало бы избегать...       Да только не хватило Алексею для этого выдержки! Если бы Ваня не попался ему на глаза в сквере, он вероятно перетерпел бы, унял свое любопытство, постарался вычеркнуть Ваню из своей жизни ради его же блага. Но все случилось по-другому. Судьба, очевидно, страсть как любит такие совпадения. Алексей, словно шопоголик в период распродаж, не смог удержаться от соблазна, но разве мог он позволить себе упустить момент, в котором так удачно совпало всё? И желание обеих сторон, и подходящий повод, и неспроста подаренная Алексею бутылка хорошего вина.       И еще одно он скрыл от Вани. Последние его романтические отношения, если их можно было так назвать, закончились тысячу лет назад, и с момента переезда он чувствовал себя немного покинутым и одиноким. А когда Алексею становилось одиноко, он искал утешения в новых согревающих объятиях. Обычно он предпочитал женщин: молодых, привлекательных, с нежной кожей и приятно пахнущими парфюмом волосами, но опыт отношений с мужчинами у него тоже имелся. Очень небольшой, полученный в рамках эксперимента и не на самую трезвую голову, но тем не менее вполне достаточный, чтобы скрасить одиночество и доставить обоим участникам известное удовольствие. А второй половиной этого вопроса было то, что доктор Литвинов, как человек чуткий и проницательный, предполагал, что нашел того, с кем подобные отношения могли бы стать взаимополезными и, более того, взаимоприятными.       Общество все еще порицало такие связи, и в пламенных речах неравнодушных сограждан ясно прослеживались призывы «отстреливать бешеных собак». Но Алексея не волновали ни собаки, ни бешенство, которым он не страдал. Важно для него было лишь то, как примет его инициативу один конкретный человек, потому как Алексей собирался рискнуть и взять на себя ответственность за частицу его судьбы.       Вот так выглядели его планы, но нужно ли было Ване знать о них наперед? Наверное, нет. Так думал Алексей, неспешно идя следом за ним. Между тем они уже поднялись на последний, третий этаж. Ваня что-то рассказывал про чудных соседей, живущих напротив, но доктор Литвинов, откровенно говоря, слушал его вполуха, явственно ощущая кончиками пальцев невесть откуда взявшееся волнение. На площадке, освещенной тусклой лапочкой, было три двери. Обитые одинаковой филенкой, как близнецы, они таращились друг на друга стеклянными глазками. Ваня подошел к двери с номером «12» и начал возиться с замком.       – Заедает, – признался он, вконец измучившись с неподатливым механизмом.       – Дай-ка попробовать, – Алексей отодвинул его в сторону и хорошенько прижал дверь плечом. Раздался треск, замок поддался.       – Его надо заменить, – срезюмировал Алексей. – Иначе однажды останешься ночевать на улице.       Иван пристыженно кивнул и шагнул в квартиру. Алексей вошел следом, осматриваясь и делая свои первые выводы. Дома у Вани оказалось совсем даже не плохо, уютно и чисто, лучше, чем можно было ожидать от детдомовца. И обставлена квартира была пусть скромно, но все нужное в ней имелось. Вот только, заметил Алексей, внутри было очень уж холодно; его и без того обмороженные руки уже покрылись угрожающими цыпками и просили пощады. Поэтому первым делом он направился в ванную, мимоходом заглянув в небольшую комнату, где сразу приметил разобранный диван с каким-то веселеньким бельем, прикрытым велюровым пледом. Внутренне поругав себя за столь дерзкий ход мыслей, Алексей прошел ванную и под струей очень горячей воды, вопреки всем медицинским рекомендациям, добрых семь минут оттаивал ладони, которые безусловно ему еще понадобятся.       Тем временем Ваня суетливо гремел на кухне посудой и грел чайник, выполняя роль хозяина со всей ответственностью. Прислонившись к дверному косяку, Алексей с немым сочувствием наблюдал, как хороший, искренний, добрейшей души человек старается быть правильным. Старается изо всех сил, хотя едва ли был научен этому, но, к сожалению, его старания до сих пор никем не были оценены по достоинству. «Найти бы ему приличную и добрую девчонку без загонов, она бы прибрала его в заботливые руки», – думал Алексей. Но рядом был только он сам.       Сейчас он стоял так близко, всего в паре шагов от Ивана, но в то же время слишком далеко. Мысли его блуждали, то и дело перенося его в беспечный мир своих отравленных фантазий, где внутренний голос шептал, что он зря пришел сюда, и ему здесь не место.       – Что? – спросил Ваня, заметив на себе его стеклянный взгляд.       – Ничего, – на мгновение доктор Литвинов замялся, принуждая себя вернуться к реальности и достойно выполнить задуманное. – Помочь тебе?       – Не знаю, – пожал плечами Ваня. – Мне особо нечем угощать, я не готовился…       – Не нужно никаких особых приготовлений, – уверенно перебил Алексей. – Если у тебя есть хлеб, колбаса, сыр и духовка, мы вполне имеем все шансы на выходе получить приличное блюдо.       Ваня весело кивнул и быстро предоставил доктору Литвинову все необходимое.       В ожидании горячих бутербродов они вышли на балкончик, накинув пуховики, и минут десять болтали о ничего не значащих пустяках и о том, что видели вокруг себя, пока доктор Литвинов курил сигарету. За десять минут они переворошили все темы на свете: зиму, гололед и случавшиеся из-за него переломы, унылое качество российских дорог и отменное качество канадских пуховиков, новогоднюю подсветку в городе, которую Иван находил «просто волшебной», особенности советской архитектуры и цену на соль, которой коммунальщики посыпают дорожки. Каждый из них лучше разбирался в одном, и хуже – в другом. Во время разговора Алексея не покидало ощущение, что они, как два исследователя, приглядывались друг к другу, стараясь выяснить, какими свойствами обладает чужеродный объект. И эта «чужеродность» стояла между ними, мешая полностью расслабиться и почувствовать себя привычно, очевидно потому, что ничего привычного в сложившейся ситуации не было.       Из глубины квартиры, с кухни, донёсся манящий аромат зажаренного хлеба и сыра, и, переглянувшись, они вышли на этот зов. Говоря о приличном блюде, Алексей, конечно же, слегка кривил душой, потому что ломтики хлеба, запеченные с сыром и сомнительного качества колбасой, вряд ли могли назваться деликатесом. Но какое значение имеет ложь, когда хочешь, чтобы человек хотя бы раз в жизни не думал о себе хуже, чем есть на самом деле. Поэтому Алексей жевал с аппетитом и под конец даже сам поверил, что насытился и подобрел. Более того, он был уверен, что все происходит именно так, как было задумано. Он видел, как потеплели Ванины глаза, и он уже не прятал свои руки, но все равно оставался сдержан с Алексеем, как с посторонним, и тот не знал, как это исправить. Или же знал?       Он слегка хлопнул себя по лбу и воскликнул:       – Ну какие мы молодцы! Про вино-то совсем забыли…       Он поднялся, вышел в прихожую и вернулся с бутылкой красного в руках.       – Заболтался с тобой и совсем забыл, ради чего все затевалось. Нам повезло, что в твоей ледяной квартире оно нисколько не согрелось.       С любопытством осмотрев бутылку со всех сторон, Ваня подставил себе табурет и полез в один из верхних кухонных шкафчиков, откуда вытащил два вполне симпатичных бокала.       – Это из набора, – пояснил он. – На позапрошлый Новый Год всем сотрудникам дарили.       Алексей откупорил бутылку, вдохнул сладкий фруктовый букет и дал оценить его Ивану, после чего разлил вино по бокалам. Тонкое стекло весело звякнуло, они выпили. Ваня, как и ожидалось, глотнул лишнего, слегка поперхнулся и схватился рукой за горло.       – Не торопись, – поправил его доктор Литвинов с легкой улыбкой. – Это вино, а не пиво. Благородный напиток, его нужно смаковать не спеша.       Постепенно красное полусладкое, которое всегда отлично справлялось со своей задачей, расслабило их внутренние защитные механизмы и придало беседе дружескую непринужденность и легкую развязность, какую способно подарить хорошее вино в умеренных количествах. Сгрузив посуду в раковину, они перевели разговор в вертикальное положение: Ваня прислонился к столу и бережно покручивал в руках бокал с темно-вишневой жидкостью, а Алексей, опираясь на кухонную тумбу, курил прямо так, в распахнутое настежь окно. Очень быстро зашел разговор о личном. К тому моменту, как они осушили по второму бокалу, Ваня всякими наводящими вопросами пытался выяснить у доктора, какие девушки ему нравятся, а также собирался поделиться откровениями о своей личной жизни, но доктор Литвинов твердо решил избежать обсуждения этих тем. И потому, что и так знал, что Ваня хотел сказать ему, и потому что считал время разговоров подошедшим к концу.       Он попросил Ваню наполнить их бокалы, и пока тот, отвернувшись к столу, возился с бутылкой, незаметно подошел к нему почти вплотную. Ваня обернулся и от неожиданности замер, задержав дыхание. Теперь они стояли лицом к лицу, очень близко к друг другу, и эта близость, которую Ваня искал так давно, но едва ли ожидал получить от мужчины, натурально лишила его дара речи. Доктор Литвинов не ждал от него иного. Он осторожно взял из Ваниных рук свой бокал, не разрывая зрительного контакта с парой испуганно бегающих серых глаз, сделал глоток, чтобы выдержать паузу, дать Ване привыкнуть к незнакомому ощущению или сбежать, после чего поставил бокал на стол. Бездумно подражая ему, очевидно оттого, что собственные мысли сплелись в хаотичный пестрый клубок, Ваня повторил его действие, но дрожащая рука отказала, и бокал очутился на самом краю. Алексей, заметив это, предупредительно пододвинул его дальше, спасая от падения, и легко опустил ладонь правой руки Ване на грудь. Он сразу ощутил под пальцами жар вздрогнувшего тела. Вздрогнул, но не отодвинулся. Выходит, в чем-то Алексей был прав.       Он чувствовал, как тревожно вздымается Ванина грудь, как приходят в движение тонкие ребра. Ощущал его дыхание на своей шее, потому что, даже склонившись, у него не получилось сделаться с Ваней одного роста. Чувствовал, что пряжка его ремня зацепилась за нижнюю пуговицу Ваниной рубашки, и это показалось ему забавным: всеми возможными способами Иван оказался прижат к своему месту, но не то чтобы он вообще собирался убегать.       Алексей намеревался совершить самое логичное в их положении действие, но поцелуй вдруг показался ему действием чересчур напористым, грубым и неуместным. Он ведь ничего не знал о Ванином прошлом и не был уверен, что может принимать такое решение за двоих. Повинуясь импульсу, он скользнул ладонью по Ваниному плечу и обхватил его левую руку, медленно поднеся ее к губам. Одними пальцами, не отрывая взгляда от Ваниных глаз, он нашел травмированные фаланги, слегка погладил их и прикоснулся губами. Услышав в ответ короткий свистящий вздох, он понял, что, кажется не ошибся.