Weapon

      Засыпая на мягкой подушке под теплым боком у своего любимого доктора, Иван думал, что эта ночь пройдет для него приятно и быстро, но ожидания его не оправдались. Не успел он толком погрузиться в сон, как уже пробудился от него, болезненно и трудно: голова неприятно шумела, нос был заложен так, что ему приходилось по-рыбьи заглатывать воздух ртом, а плотное пуховое одеяло вовсе не грело. Наверное, его всё-таки лихорадило, потому что замерзшие ступни самовольно терлись друг об друга, как бывает только при ознобе, а все тело сотрясалось мелкой дрожью.       Тихо-тихо, стараясь не разбудить Алексея, Ваня поднялся с постели и на ощупь добрел до коридора, чтобы взять в кармане пуховика капли от насморка. Дышать с ними стало попроще, но едва ли это сильно улучшило Ванино самочувствие. Он вернулся в постель и не менее получаса ворочался, безуспешно пытаясь заснуть, пока, наконец, не разбудил своим сопением доктора. Тот спросонок потер глаза и почему-то голову, как будто она у него болела, и припал губами к Ваниному лбу.       – Горишь, – коротко заключил Алексей.       – Прости, я не хотел тебя разбудить. Сколько сейчас времени?       Доктор Литвинов дотянулся до телефона.       – Два двадцать. Полежи, я сейчас вернусь.       И действительно, уже через минуту Алексей протянул Ване стакан с водой, в котором шипя растворялся парацетамол.       – Спасибо, – прошептал Иван ослабшим голосом и за несколько глотков выпил знакомую «микстуру».       – Скажешь спасибо, когда проснешься утром здоровым, а пока постарайся заснуть.       И Ваня заснул. Произошло это примерно через полчаса, и все это время Алексей крепко обнимал его сзади, стараясь согреть, потому что в съемной квартире попросту не оказалось дополнительного одеяла. Сам он, разумеется, почти не сомкнул глаз и полночи разглядывал противоположную стену и потолок, машинально уткнувшись носом в Ванин затылок. Только под утро ему удалось осторожно передвинуться на свою половину кровати и задремать. А потом Иван снова разбудил его своим шмыганьем.       – М-да, – невесело покачал головой Алексей. – Чуда не произошло?       Ваня осторожно высунулся из одеяльного кокона, и посмотрел на доктора рассеянным и явно нездоровым взглядом.       – Прости, что заболел и не дал тебе выспаться. Я домой пойду, чтобы тебя не заразить.       – Шутишь, что ли? Я никуда тебя не отпускаю, и хватит уже извиняться.       – Не хочу портить тебе выходные...       – Ну да, конечно, у меня ведь было столько планов! – беззлобно съязвил доктор. – Если заболел, лечиться нужно.       Иван грустно вздохнул и спрятался обратно в «кокон». Несмотря на явную паршивость своего состояния, там, под толстым пуховым одеялом, он еле заметно улыбнулся, то ли оттого, что решил немножко схитрить и не стал говорить Алексею, что он прекрасно умеет справляться с простудами в одиночку, то ли потому, что на душе у него стало очень тепло, ведь впервые в жизни кому-то было действительно не все равно, как он себя чувствует. Одна мысль вдруг осенила его, и он поспешил озвучить ее прямо из-под одеяла.       – Чего? - не разобрал его слов Алексей.       – Я сказал, что это странно, что теперь ты – мой доктор.       – Нет уж, я не твой доктор. Я... – Литвинов запнулся. – Друг. А друзей в беде не бросают. Так что лежи здесь и болей в свое удовольствие, а я пока сделаю тебе еще «парацетамолку» и чай.        Перед тем как отправиться на кухню, Алексей зарулил в ванную: умылся, почистил зубы, сменил вчерашнюю футболку - и во время этих нехитрых манипуляций невольно думал о том, что побудило его оставить Ваню в своей квартире на все выходные. Нет, причина, в общем-то, была понятна: он и в самом деле был болен. И так как врач в Алексее не дремал ни минуты – можно сказать, он всегда был начеку, готовый оказать любую медицинскую помощь тому, кто в ней нуждался – то к оказанию он сразу же и приступил, мало думая в этот момент о своих интересах. Тем более никаких особенных дел он на выходные не планировал: отоспаться, провести стирку, что-то почитать – вот пожалуй и все. Ваня ничем ему не помешает.       «Он ничем мне не помешает», – думал Алексей, бесшумно проходя мимо комнаты, а лежащий там Ваня, наверное, думал то же самое, потому и пытался своими действиями доказать, что проблем с ним не будет: отказался от любой еды, сославшись на отсутствие аппетита, каждые пять минут брызгал в нос спреем, чтобы не раздражать хозяина квартиры беспрестанным швырканьем, не просил ни телевизора, ни книг, – словом, вел себя так, будто бы его и вовсе не существовало.       Пока он катался по кровати в лихорадочном полузабытьи, Алексей успел сделать все домашние дела, сходить в аптеку и в магазин, чтобы к вечеру сварить своему «больному» вкуснейший пряный глинтвейн (доктор уверил его, что только так и можно сбить температуру – и, разумеется, приврал), и, наконец, улегся на диване с книгой, прямо напротив Вани. За окном еще не стемнело, но небо с самого утра было полностью затянуто плотной сероватой дымкой, и читать при естественном освещении было невозможно. Чтобы не разбудить Ваню ярким светом, Алексей зажег небольшой настенный светильничек над диваном, которому раньше, как ни странно, он не находил применения. Ваню он все же разбудил, но не сразу, и когда тот проснулся и сел в постели, похвалившись тем, что ему стало лучше, то тут же отметил, что комната стала уютной, и «в такой и болеть приятно». Доктор Литвинов считал, что болеть не приятно нигде, но в целом был с Ваней согласен: сегодняшний день определенно отличался от прочих, и даже лежать вот так в полутемной комнате вдвоем, на разных диванах – но вместе, было приятно. И дело было не в освещении, не в погоде, не в природе и даже не в Ваниной болезни, просто в его холостяцкую жизнь добавился оттенок «семейности». Не той, упаси бог, вселенной прирожденных семьянинов, у которых есть сварливая женушка и вечно орущие дети, но другой – в ней Ваня мог запросто быть его младшим братом, взрослым сыном, самым лучшим другом и т.д. по списку, и они были небезразличны друг другу, просто потому, что так диктовалось душой и сердцем. Это определенно была какая-то новая мысль, и Алексей еще долго крутил ее на повторе, пока они с Ваней снова не легли спать под одним одеялом.       Так прошла суббота, и наступившее вслед за ней воскресение не ознаменовалось ничем примечательным. Кроме, разве что, некоторых изменений в клинической картине. У Ивана появился кашель, сначала сухой, а потом влажноватый, и температура все никак не спадала. Доктор Литвинов насторожился и, вытащив из шкафа запасной фонендоскоп, послушал, а после простучал Ваню со всех сторон. (Наверное, следует опустить некоторые подробности, а именно детальное описание того смутного чувства, которое испытал Иван во время осмотра доктором Литвиновым: страх, потому что больше всего на свете он боялся серьезно заболеть, и жаркое, сладко ноющее чувство «принадлежности», «нужности» другому человеку. По крайней мере, Иван описал бы его так, а было ли оно правдой – да разве это важно?) Завершив осмотр, Алексей высказал свои опасения по поводу того, что у Вани может быть пневмония, и он настоятельно рекомендовал бы ему госпитализироваться в больницу и пройти полное обследование.       – Сам понимаешь, с таким анамнезом, как у тебя, рисковать лишний раз, наверное, не стоит.       – Да, но мне некогда лежать в больнице, – принялся отпираться Иван. – Работы очень много, я один...       – Ну что, совершенно некому тебя заменить?       – Люда могла бы, но у нее теперь ребенок.       Лицо Алексея потемнело, и он впервые взглянул на Ваню с явным недовольством.       – Я понимаю, что ребенок, но ведь это твое здоровье! В общем, я высказался. Не хочешь госпитализироваться – ладно, но хотя бы поднимись завтра ко мне в отделение, возьмем кровь, сделаем снимок. А дальше будет видно...       Сказано – сделано. На следующий день, то бишь в понедельник, Иван поднялся на нужный этаж и несмело приоткрыл дверь с предостерегающей красной табличкой «Отделение реанимации. Посторонним вход воспрещен». Он не был до конца уверен в том, относить ли себя к посторонним или нет, и, наверное, так и не отважился бы зайти, но доктор Литвинов уже заметил его голову из дальнего конца коридора и негромко крикнул:       – Иван? Проходите, пожалуйста!       «Обратился на 'вы', – пронеслось в голове у Вани. – Значит, рядом с ним кто-то из докторов». И действительно, когда он прошагал по коридору до сестринского поста, расположенного посреди отделения, то наконец увидел доктора Литвинова за работой. Ну, почти.       Высокий и стройный, в своем ослепительно (нет, не белом) синем костюме, он стоял возле постели больного и о чем-то негромко переговаривался с другим доктором, сутулым и хмурым дядькой пятидесяти лет по фамилии Кулаков. Доктор Кулаков был человеком, что называется, трудным, но считался самым опытным реаниматологом больницы, и то, что он согласно кивал в ответ на реплики Литвинова, а в завершение обхода одобрительно похлопал его по плечу, безусловно было знаком признания с его стороны. Став невольным свидетелем этой сцены, Ваня в очередной раз восхитился Алексеем и даже испытал за него чувство гордости; захотелось почему-то обнять доктора, или рассказать всем, что они с недавних пор дружат (ведь так он сказал - «я тебе друг»?), но это было нельзя. Иван вообще пришел сюда не за этим, и доктор Литвинов, в отличие от него самого, прекрасно об этом помнил.       – Приветствую! – он пожал Ване руку, а потом обратился уже к медсестре, той самой, которую недавно приняли на работу: – Анюта, это наш сотрудник. Набери, будь добра, кровь на общий анализ, биохимию стандартную и фибриноген.       – Ой, а я своим боюсь брать... – растерялась Анюта, которая еще не совсем «влилась» в работу. – Вдруг что...       – Ну что – «что»? У Ивана отличные вены, мне даже отсюда видно.       После этих слов Алексей незаметно подмигнул Ване, и сел за телефон, чтобы договориться о других обследованиях для него же. Анюта, краснея и волнуясь, взялась за жгут...       К полудню Иван уже успел сдать кровь, пройти рентген грудной клетки и собрать мокроту на флору и чувствительность к антибиотикам. Опасения доктора Литвинова частично подтвердились: в крови был обнаружен умеренный лейкоцитоз и другие признаки воспаления, а по рентгеновскому снимку нельзя было исключить нижнедолевую пневмонию слева. Как мог он уговаривал Ваню госпитализироваться в отделение, даже запугивал опасными последствиями, но все без толку: Иван как заведенный твердил, что у него работа, которую никак нельзя бросать, и на него рассчитывает больница... В чем-то он, несомненно, был прав, и в конечном счете они с Алексеем условились на том, что Ваня будет лечиться в его отделении, как в «дневном стационаре», то есть сможет по несколько часов в день заниматься своими рабочими делами, а на ночь уходить домой. Естественно, по согласованию с руководством больницы.       Поначалу Иван совсем раскис от этой невеселой новости, но уже через пару дней смог оценить, какой интересный шанс снова подкинула ему судьба. А именно: 1) Алексей лично занимался его лечением со всеми вытекающими из этого «плюсами»; 2) Теперь они проводили больше времени вместе, хоть и косвенно – изредка обмениваясь быстрыми взглядами и короткими фразами. Зато доктор был всегда у Вани на виду. 3) Да, доктор был у Вани на виду, и он мог свободно наблюдать за ним во время работы, подмечая, как внимателен Алексей к больным, как исполнителен и точен в своих решениях. Для Вани было большим удовольствием познать, наконец, и эту его сторону.       Не укрылось, впрочем, от Ваниного сверхнаблюдательного взгляда и еще кое-что, что огорчило его и заронило в душу зерно сомнения. Он заметил, что с явным одобрением на Алексея смотрит не только доктор Кулаков, но и добрая половина всех женщин отделения: медсестры, молодые докторши и даже 30-летняя пациентка, находящаяся на аппарате ИВЛ после попытки отравления уксусной кислотой, – казалось, и та пыталась заигрывать с ним глазами.       Может, он все это выдумал, или у него окончательно помутился рассудок от постоянной лихорадки, вот только Ване казалось, что и самому Алексею такое внимание приятно, и более того, он натурально купается в нем, словно мартовский кот в лучах солнца. Конечно, все выглядело не так однобоко: прежде всего доктор Литвинов был доктором, и он приходил на работу, чтобы лечить людей и спасать их жизни, но, вероятно, он также не имел ничего против легкого флирта на рабочем месте, который легко мог быть завуалирован... да подо что угодно!       Вот, например, медсестра Анюта постоянно ссылалась на свою неопытность и прямо-таки не отлипала от Алексея с просьбами показать ей, как правильно ставить желудочный зонд или осваивать труднодоступную вену. Ваня лежал на своей койке под очередной капельницей и с завистью наблюдал за тем, как Алексей терпеливо объясняет девушке «матчасть». Ваня сам мог бы оказаться на ее месте, стань он медбратом, и тогда ему тоже посчастливилось бы работать в одной команде с таким замечательным доктором. Но он не был на Анютином месте – и оттого расстраивался еще сильнее. Наверное, Иван даже возненавидел бы ее, умей он вообще хоть кого-нибудь ненавидеть... Словом, когда через одиннадцать дней после начала лечения он получил от доктора Литвинова радостную весть, что он клинически здоров и может быть выписан и возвращен к труду, он почему-то совсем не обрадовался.       Вечером того же дня Алексей предложил ему сходить куда-нибудь вдвоем (невиданное дело!), но из-за поднявшейся вьюги, которая буквально валила с ног и била по щекам наотмашь, решено было переместиться домой, на этот раз к Ване, и заказать доставку пиццы. Несмотря на нечеловеческий мороз на улице, пиццу им привезли горячую и очень вкусную, но Ваня съел почему-то только один кусок и с невеселым видом отодвинул от себя тарелку.       – Что-то не так? – настороженно спросил Алексей, вытирая руки бумажным полотенцем.       – Просто не хочется. Наверное, я еще не совсем здоров.       – Ну да, еще пару недель будешь восстанавливать силы. Самое главное, что мы не пропустили эту пневмонию.       – Да, спасибо тебе еще раз. – Ваня устало прислонился головой к стене. – Никто никогда не делал для меня такого.       Улыбнувшись в ответ, доктор Литвинов мягко погладил его по коленке.       – Эй, ну ты чего?       – Ничего, просто... Почему ты выбрал меня?       – Что значит «выбрал»? – нахмурился Алексей. – Ты что, булка хлеба на прилавке?       – Нет, но почему ты возишься со мной, когда вокруг тебя столько красивых девушек, готовых...       Ваня вздохнул и взял небольшую паузу.       – Ни одна из них даже не посмотрела бы в мою сторону.       – Почему ни одна? – несогласно тряхнул головой Алексей. – Вот Анютка, например, говорит, что ты очень милый.       – Ну да, как же. Я милый, но на тебя она смотрит так, как смотрят на человека, которого любят!       «Совсем как я!» – чуть не вырвалось у Вани.       – Не знаю, что ты там себе навыдумывал, но никто никого не любит, мы просто работаем вместе.       – ...и все же ты мог бы заполучить любую из них.       – Да дело вообще не в этом! – не выдержал Алексей, но овладел собой и добавил уже спокойнее: – Послушай, мне почти тридцать пять, и, не хвалясь, я много чего видел и знаю. И если бы я хотел лицезреть в своей постели эротическое шоу девушек, я обратился бы... В общем, куда следует.       Доктор Литвинов залпом допил свой кофе и поставил пустую кружку в раковину.       – Но мне это не нужно. Так что давай больше не станем возвращаться к этому разговору, идет?       Менее чем через четверть часа неприятный инцидент был забыт, и они вдвоем устроились на скрипучем диванчике под толстым слоем одеял (у Вани-то как раз их было два!), согревая друг друга и неспешно беседуя о том, что запомнилось Ване из его пребывания в реанимации, а также немного о прошлом и совсем чуть-чуть о будущем.       – А знаешь, до меня только что дошло... – загадочно протянул Алексей, играясь с замком на Ваниной толстовке и то и дело задевая пальцами его грудь. – Ты же просто ревнуешь!       Он сам не знал, зачем опять поднял эту тему, и уж тем более не знал, какой реакции добивался от Вани. Наверное, он думал, что тот начнет отпираться и по-смешному мотать головой, мол, какая ревность – мы же просто друзья! Друзья, да... И тут, весьма кстати, Алексей скажет ему, что про медсестру Аню он не соврал, она в самом деле пыталась выяснить у него, чем болеет их «кадровик», и есть ли кому за ним ухаживать – то есть, есть ли у Ивана подружка. Но... все это уже не имело смысла, потому что вопреки предположениям, отпираться Иван не стал, и развернувшись к доктору лицом, почти беззвучно прошептал:       – Да. Ревную. – И крепко прижался губами к его губам.       Доктор Литвинов незамедлительно ответил на поцелуй и, теснее прижав Ваню к себе, запустил руки ему под толстовку. Он гладил теплыми ладонями его ребра и грудь, ощущая, как под тонкой тканью футболки твердеют чувствительные соски, и каждый раз, когда Алексей касался их пальцами, Ваня обнимал еще сильнее. Его руки блуждали у доктора в волосах, а ноги обхватывали его плотным кольцом где-то на уровне ягодиц, что, казалось, еще немного, и Ваня впечатает его в спинку дивана. Откровенно говоря, Алексей не возражал. Ему было радостно снова видеть Ивана, если не до конца выздоровевшим, то живым и активным – без сомнения! – тем более, что определенный орган очень живо и активно вжимался Алексею в пах, заставляя его безотчетно подаваться вперед в поисках большего соприкосновения.       – Как ты хочешь? – спросил Алексей, не переставая облизывать и легонько покусывать Ванину нижнюю губу.       – Я знаю, как именно.       Иван мимолетно улыбнулся ему, слегка приоткрыв рот, и нетерпеливым жестом откинул одеяла, вмиг ставшие для них обоих слишком душными. Он приподнялся и, переменив положение, оказался сидящим у Алексея на бедрах.       – Что же ты задумал? – прошептал доктор, и это были последние связные слова, которые произнес его рот, потому что за ними последовала лишь череда жарких вздохов и громких, возбужденных стонов. Он знал, что Ване это нравилось.       Во время их страстных объятий футболка на Алексее задралась кверху и обнажила его живот, который размеренно поднимался и опускался в такт его дыхания. Иван тут же склонил голову, ласково коснувшись губами смуглой кожи; провел языком и слегка засосал чуть ниже пупка, там где кожа становится тоньше, а чувствительность, напротив, возрастает до космических высот. Алексей вздрогнул, прогнулся в пояснице и прикрыл глаза, позволяя чужим, дрожащим от неуверенности, рукам развязать узелок на его спортивных штанах, которые являлись серьезной преградой на пути к получению удовольствия. Штаны полетели вниз и куда-то в сторону, а прохладные пальцы пробежались по его разгоряченной коже, заставляя доктора нетерпеливо ерзать на чертовом скрипучем (и неудобном) диване.       Раздев доктора до белья, Иван вдруг замялся. Первый жар возбуждения схлынул, и теперь он не был уверен, что ему хватит смелости довести дело до конца. Тем не менее для себя он твердо решил ни в коем случае не останавливаться. Что бы там ни пытался навязать ему Алексей, Ваня даже по своему скудному опыту мог догадаться, что такому мужчине нужен нормальный секс, иначе к чему это: «Я много видел и знаю...» и т.д. Ваня не хотел его потерять – это раз. Два – ему пора взрослеть и развивать в себе взрослый взгляд на жизненные явления. И, наконец, три – почему бы не бросить самому себе вызов? Он справится, без сомнения. Иначе и быть не может.       Не торопясь, словно поддразнивая, он стянул с Алексея боксеры, и ощутив влажный жар, провел рукой по его возбужденному члену. Сначала ласкающе – вверх, потом чуть резче и быстрее – вниз, ощущая и свое собственное возбуждение тоже. Нетерпеливый стон, сорвавшийся с губ доктора, приободрил Ивана, и склонившись ниже, прижавшись своим согревшимся телом к крепким бедрам Алексея, он скользнул языком по розовой блестящей головке члена, который тут же дернулся в сторону, принимая абсолютно вертикальное положение. Голова у Вани закружилась, а сердце застучало так часто, будто готово было в любую минуту разорваться на куски. Он послушно обхватил губами налитый кипучей кровью орган и принялся делать то же самое, что, помнится, Алексей проделывал с ним. И, кажется, получалось у него неплохо...       Доктор Литвинов полностью растворился в Ваниных ласках. Да, фраза банальная до ужаса, но именно так он чувствовал себя сейчас, извиваясь и вздрагивая, и ловя бедрами все убыстряющийся темп. Ванино решение стало для него шоком, граничащим с опрометчивым безрассудством: это ведь он подал Ивану «дурной» пример. То есть, пример-то был замечательным, вот только не подталкивал ли его Алексей к тому, чего сам Ваня, без его подсказки, никогда бы не сделал? Одно дело – по-дружески поласкать друг друга руками, и совсем другое – ублажать орально. Ох, хотел бы он распутать этот клубок противоречий, но разве можно было концентрироваться на чем-то кроме потрясающего, сладостного ощущения мягких губ на своем члене. Все его подлые страхи, сомнения, накопившаяся усталость и невыдуманные страдания от ломки попросту меркли с каждым разом, когда он погружался во влажный, податливый рот. Да, Ваня делал это в первый раз, но даже если бы это был его тридцать первый по счету минет, Алексей едва ли смог почувствовать себя еще лучше. Он опустил руки на Ванины плечи, несильно сжимая их, с шумным выдохом закусил губу и на самой вершине удовольствия, рванул Ваню вверх, прижимая к себе, умирая в последнем всплеске наслаждения.       Говорят, что оргазм – это маленькая смерть. Но если вас двое, то и умирать следует вместе, не оставляя перед уходом разочарованного возлюбленного. Руководствуясь этим несложным принципом, Алексей засунул ладонь в Ванины домашние штаны, и через несколько секунд тот присоединился к нему на смертном одре. То есть, на любовном ложе.       После говорить не хотелось. Хотелось просто покурить и провалиться в сон. «Хочешь, я останусь?» – спросил он у Вани и посмотрел на него непривычно серьезно, без улыбки. – «Мне было очень хорошо сегодня». В серых, слегка покрасневших глазах засветилась надежда и грусть.