Сквозь время

      Я счастлив…       Сегодня я впервые за много лет выспался. Мне не снились эти ужасные кошмары, я знаю, это потому, что ты был рядом. Я заснул на твоей груди, в твоих объятьях, впервые мне было так покойно. Я знаю, ты защитишь меня от всех, даже если весь мир будет против. Но для меня важно совсем не это…       Я обожаю в тебе все: чайного цвета глаза с играющими в их глубине винными огоньками, прямой нос, чувственные губы, такие сладкие и влажные, тонкое узкое лицо и обрамляющие его пряди чёрных, как вороново крыло, волос.       Я знаю, это глупо и неправильно — любить мужчину, но я уже подсел на тебя, как на сильный наркотик. Твой тембр голоса, шепот, прикосновения сильных рук — то, без чего я не смогу прожить и дня. Мне странно, как я раньше жил без тебя, не познав настоящей жгучей страсти.       Я просыпаюсь… Его нет рядом. Красный балдахин с кисточками, чёрный шёлк постельного белья, старинные серебряные подсвечники с ангелами. Спросонья мне кажется, что я проснулся в девятнадцатом веке, и под окном меня ждет карета и кучер, а Себастьян ожидает под дверью знака, чтобы войти и начать облачать меня в бархатный камзол, чтобы ехать на приём к какому-нибудь аристократу, в салон или на бал.       С кухни доносится аппетитный запах свежесваренного кофе и горячих тостов. Я накидываю футболку, долго ищу свои трусы на полу, и наконец нахожу их педантично сложенными складочка к складочке на спинке стула. Себа, ты неисправим!       Выхожу на кухню. Ты стоишь у плиты и жаришь яичницу с беконом. Ты снова в своем неизменном облачении дворецкого. — Сиэль? Вы уже встали? Как же я мог не успеть! — Что именно, Себ? — Подать вам завтрак в постель. — Уфф… — я опять делаю жест рука-лицо. — Когда ты уже перестанешь вести себя, как моя мамочка?       Я сажусь и с наслаждением делаю глоток ароматного зернового кофе. — Сегодня у меня для тебя сюрприз, — весело говорю я.       Ты оборачиваешься, раскладываешь яичницу по тарелкам, украсив свежим томатом, нарезанным в виде причудливого цветка, затем ловко перекладываешь со сковороды последнюю партию тостов, обновляешь мой кофе, и только после этого сам садишься завтракать.       Твои длинные пальцы элегантно держат ручку крошечной кофейной чашки, губы осторожно прикасаются к дымящемуся напитку. И все же я вижу, хоть ты спокоен и невозмутим, как скала, что ты заинтригован моей фразой. — Хочешь знать, какой? — хитро улыбаюсь я. — Конечно, Сиэль. — Я думаю, пришло время тебе сменить этот долгополый фрак на что-то более современное. Нет, ты не подумай, я не хочу обидеть тебя, он тебе очень идёт. Но это Россия, мой друг, тут давно забыли, что такое профессия дворецкого, и твой костюм актуален лишь для тематической вечеринки. — Как прикажете, — холодный голос, который чуть сквозит обидой. — Если хочешь, можешь фрак носить дома, но я не хочу, чтобы на нас показывали пальцами на улице. Как бы тебе объяснить на твоём языке… Представь, что за пределами нашей квартиры бал, и туда можно прийти только в определённых костюмах, иначе не комильфо, нас осудит высший свет. — Хорошо, — отвечаешь ты уже мягче.       Твои узкие ладони с длинными пальцами ложатся на мою руку. — Надеюсь, в новом образе вы не перестанет меня любить.       Закончив трапезу, я веду тебя в свою комнату и окидываю оценивающим взором. — Так, нужно придумать, во что тебя одеть, чтобы дойти до магазина. Мой размер одежды тебе точно не подойдёт, — усмехнувшись, констатировал я очевидный факт, — но я попытаюсь откопать батины вещи. — Смею я спросить? — Конечно, Себа. — Где ваш отец? — На том свете, — говорю я с кривой улыбкой. — То есть умер? Я вам сочувствую, простите, что спросил, — тон Себастьяна становится ещё более мягким и даже чуть грустным. — Не стоит сожалеть, мой чувствительный дворецкий. Они развелись с мамой, когда мне было три года. Нехорошо развелись. С тех пор я его не видел, да, честно говоря, и не стремился. Я ни капли не расстроился от того, что он умер. Блин, да я даже не помню, как он выглядел. Мать зачем-то хранила некоторые его вещи, наверное, это что-то для неё значило. И даже положила мне в чемоданчик, когда я от неё съехал. — Так ваша мама жива? — Ещё как. Но дома она слишком душила меня своей заботой и вниманием. Я приехал в этот город поступать в университет, да тут же и остался. Познакомился с Сильвером, тусовкой, нашёл работу. Ей пошло на пользу моё отсутствие — у неё появился мужчина. С меня же достаточно видеться с нею раз в месяц, когда приезжаю на родину.       Рассказывая все это, я продолжаю благополучно рыться в вещах. Наконец нахожу то, что нужно — красную клетчатую рубашку с длинными рукавами и выцветшие прямые джинсы.       Я подхожу к Себастьяну, прикладываю к нему вещь и на глаз определяю, что размер подходящий. — Примерь-ка. То, что нужно, нейтрально и неброско.       Он безропотно переодевается. Я смотрю на него и обалдеваю. Как же ему идёт! Рубашка подходит идеально, подчёркивая крепкие острые плечи, накачанную широкую грудь, идеально стройную талию. Джинсы тоже сидят отлично, акцентируя внимание на узких крепких бедрах и длинных ногах. — Тебе офигенно! Посмотри, — тащу к огромному зеркалу во весь шкаф. — Но все-таки, Себа, перчатки тут немного не в тему, — и мгновенно стаскиваю с него этот аксессуар. — Оххх… Охренеть!       Моему взору открывается огромная пентаграмма во всю руку, с непонятными мне символами, да к тому же, его ногти… Они длинные и абсолютно чёрные! — Что-то не так? — Крутая татушка, — я наконец перевожу дыхание, и ко мне возвращается способность говорить.       Не могу себе объяснить, почему один взгляд на неё вызывает у меня непонятную тревогу и непреодолимое желание отвести глаза. Как будто эта рука… способна меня убить, забрать все лучшее, что у меня есть. — Вы весь побелели, вам нехорошо? — заботливая рука дотрагивается до моего лба. — Это всего лишь татуировка, ничего не значащий рисунок. — Татуировки никогда не делают бессмысленно. Хрен с тобой, в конце концов, каждый имеет право на свой стиль. — Вам не нравится? — Себа продолжает смотреть на меня очень обеспокоенно.       Как же это странно… Он способен меня защитить, укрыть от любых бед и неприятностей этого мира, и одновременно мне кажется, будто он опасен, опасен настолько, что мозг приказывает мне бежать от него как можно дальше. Он — моё спасение и одновременно моя погибель. Возможно ли такое? — Ладно, хрен с ним, надо ещё обувь тебе подобрать.       Из вещей отца у меня не оказывается ничего, что бы подошло Себастьяну. — Что ж, думаю, тебе придётся идти в своих классических туфлях. Не сочетается, конечно, но что делать. В первую очередь купим тебе обувь.       Теперь дело за малым. Нужно достать заначку, чтобы обеспечить дворецкого новым шмотьем. Пересчитываю купюры, думаю, хватит. Рука Себастьяна хватает меня за ладонь. — Вам не нужно тратиться на меня, господин. — Ты тут ещё рассуждать будешь? Кто из нас двоих граф — ты или я? А раз я граф, то обязан обеспечить своего дворецкого необходимыми вещами, — говорю я, чуть ухмыляясь.       Себастьян идёт к своему фраку и из внутреннего кармана извлекает толстенную пачку купюр. Каждая купюра по сто долларов.       Я не верю своим глазам и придирчиво проверяю несколько купюр на просвет. Настоящие доллары, с ума сойти! — Откуда? — возникает у меня резонный вопрос. — Когда вы были довольны моей службой, будучи графом, вы дарили мне различные украшения — запонки, кольца, булавки для галстука. Все эти вещички были из чистого золота и драгоценных камней, соответственно вашему статусу. Тут, в России, я нашёл сумасшедшего коллекционера, без раздумий выложившего за них кругленькую сумму, — отвечает Себастьян, хитро подмигнув мне. — Хороши чаевые для дворецкого, — хмыкнул я. — Хотел бы я щас вернуться в прошлое, ограбить собственное поместье и жить безбедно до конца жизни.