На четвёртый день Реджина категорически отказывается оставаться взаперти с Эммой. Вместо этого она направляется проверить одну из догадок, никак не прокомментировав то, что Свон решила остаться. Снежка приходила с утра, за что почти получила файерболом от Реджины. Только малыш в руках женщины остановил её от этого. Горе-мать орала, что Эмме нужно выйти и поговорить, но Нил заплакал и ей пришлось уйти ни с чем.
Без Реджины и Генри дом кажется слишком большим. Слишком тихим. Слишком душным. Эмма бродит по заднему двору и, несмотря на холодную погоду, ложится в шезлонг и отказывается двигаться с места, даже когда зубы отбивают друг о друга чечётку.
Она возвращается в три часа, однако Генри ещё нет. Эмма подумывает над тем, чтобы вызвать Национальную Гвардию, но потом вспоминает, что парень собирался навестить Чармингов. У него был какой-то подарок для малыша.
Тем не менее, Эмма посылает ему сообщение. Может, Зелена и заперта в госпитале и удерживается магией Реджины, но Голд всё ещё в городе, а с ним и Королевы Тьмы сеют хаос по всему Сторибруку. Не так уж затруднительно отправить одно-два сообщения в день о том, что все живы.
Генри посылает ей свою фотку с малышом. Он ухмыляется, глядя, как Нил сосет три его пальца. У бедного ребёнка режутся зубки, поэтому он жуёт всё, что попадает в поле его зрения. Глядя на фотографию, Эмма не может сдержать улыбки.
Она сидит на холоде, пялясь на это фото, пять раз тыкая по экрану, чтобы подсветка не отключилась. Солнце заходит. Блестящий оттенок оранжевого и розовый не должны сочетаться, но сочетаются. Когда урчит живот, Эмма игнорирует это, не желая возвращаться домой в одиночестве. Это глупо. Очень на неё похоже. Она готова сдаться, позвонить Крюку и попросить его принести еду из закусочной, когда входная дверь распахивается.
— Ты понимаешь, что сидишь на холоде без куртки? — сухо интересуется Реджина.
Эмма ухмыляется, пытаясь побороть дрожь (у неё не выходит).
— Не так уж и холодно.
Миллс хмыкает и закрывает дверь, оставляя Свон наедине со своим идиотизмом.
Эмма подпрыгивает и следует за ней, трясясь от теплой волны, исходящей из дома. Её тело не привыкло к резкой смене температур, а поэтому отбивает дрожь ещё сильнее, чем до этого. Ей и правда следовало надеть куртку, а не худи. Реджина посылает ей раздражённый взгляд поверх вешалки, где теперь висит её пальто, подходящее для зимы, и поднимает бровь. Она подходит к камину и разжигает огонь.
— Садись, — приказывает она по-королевски, привыкнув к тому, что все её приказы тут же исполняются. Чисто из принципа Эмма начинает спорить, однако тело протестует, и она всё-таки встаёт перед камином, потирая руки. Мысленно делает заметку поспорить с Миллс позже. Хоть о чём-нибудь.
— Малыш использовал Генри в качестве своего зубного кольца, — говорит она в попытке заполнить тишину. Реджина поднимает взгляд. — У меня есть фотка.
Эмма достаёт телефон из кармана и протягивает ей его. Миллс колеблется, но всё же встаёт и подходит посмотреть. На её лице расцветает улыбка, которую Эмма распознаёт как предоставленную только для детей. От этого в животе Свон образовывается странное чувство, которое она не знает, как объяснить. Может быть, тоска. Она бы убила, чтобы увидеть на лице хоть одного из своих приемных родителей такую улыбку. Но эти размышления приводят к непонятным и противоречивым мыслям по поводу Реджины, так что Эмма, как правило, не заостряет на них внимание.
— Ты поела? — спрашивает Миллс, привлекая её внимание.
— О… хм-м-м… нет.
— Уже почти восемь.
Эмма пожимает плечами.
— Не хотелось.
Фырканье Реджины едва ли можно назвать достойным Королевы, и Свон не даст ей забыть об этом, даже себе в убыток.
— Пошли, я что-нибудь приготовлю.
— Ты не должна. Я просто поем хлопьев. Или сэндвич.
— Мне нужно что-нибудь испечь, — рассеянно выдаёт Реджина, на что Эмма хмурится и следует за ней на кухню.
В первое утро в особняке она чувствовала себя не к месту. Генри и Реджина вели себя естественно и действовали синхронно, следуя ежедневной рутине, оставляя её стоять в сторонке. Было очевидно, что Эмма ещё не вписалась. Новичок. Её собственная кожа казалась чужой, будто принадлежала кому-то другому, а ей досталась случайно. Словно всё её тело неправильное само по себе, и ему не место не только в этом доме, в квартире родителей, но и во всем мире. Это чувство не покидало её на протяжении всего первого дня и частично на следующее утро. Но сейчас Эмма идёт следом за Реджиной, зная, что та сначала достанет кастрюлю. Потом возьмёт голубое полотенце и высушит им руки, после того как помоет их. Она в курсе, что никто не сидит за левым стулом, и располагается на нём. Её кожа всё ещё кажется стянутой, но иногда Эмме становится легче и она может дышать.
— Что случилось? — спрашивает она, когда Реджина уже достала все ингредиенты и начала нарезку. Эмма протягивает руку, чтобы захватить колечко перца, едва увернувшись от хлопка Миллс.
— Думаю, можно смело сказать, что моё прикрытие слетело. Хотя, кажется, это я уже знала. Я в курсе, что планирует Румпель, или… — она нарезает морковь с большим усердием, чем необходимо, — основной идеи.
— Что, ещё одно проклятие?
— Вроде того, — неопределённо отвечает она, забрасывая овощи на сковороду.
— И?
Плечи Реджины напрягаются, будто она готовится к физическому удару, и вдруг Эмма не хочет слышать ответ. Она хочет приложить руки к ушам и начать напевать песню. Любую. Остановить то, что надвигается.
Реджина тщательно выбирает слова:
— Он хочет обратить сердце Спасителя ко тьме. Поменять героев и злодеев местами. Он хочет свой счастливый конец.
— Я… я — Спаситель, — бормочет Эмма.
— Да, дорогая, — не может не фыркнуть Миллс. Её лицо тут же смягчается. — Я знаю.
— Ну, это просто глупо. Я не собираюсь «обращаться во тьму» в ближайшее время, так что… — она обрывает фразу, когда Реджина отворачивается. — Что ещё ты мне не рассказываешь?
— Не важно.
— Что? Реджина!
— Это не важно, — твёрдо произносит она, ясно давая понять, что ничего не скажет. Эмме хочется кричать. Она, блять, так устала от того, что все от неё что-то скрывают.
— Ладно, — огрызается она и, как недовольный ребёнок, шагает прочь с кухни. Чувствуя запах готовящихся овощей, она накрывает голову одеялом и зарывается поглубже в диван.
***
Всё вокруг становится полнейшим безумием.
Генри сразу улавливает напряжение между матерями и пытается разузнать, что происходит. Эмма посылает его к Реджине. От того, как пацан направляет весь свой гнев на приёмную мать, челюсть той напрягается, и Свон чувствует себя виноватой.
— Ничего, пацан. Просто… думаю, я загостилась у вас. Всё в порядке. Пойду к Крюку.
Реджина сильнее стискивает челюсть, и Эмма может поклясться, что чувствует запах гари.
***
Ей не удаётся перенести свои скромные пожитки на пирс. Выясняется, что Румпель объединился с Зеленой. Невзирая на то, что один из них был послан в мир без магии, а силы второй ограничены, они разработали ужасный план по уничтожению счастливых концов. Робин, Мэриан и Роланд в опасности. Реджина выглядит так, будто вот-вот взорвётся от злости. Эмма встаёт рядом с ней и не смотрит на родителей, пока Миллс объясняет, что ей нужно уйти. Помочь Робину. Снежка пытается достучаться до дочери, но та уворачивается от неё, подходя ближе к Реджине.
Ей хочется выбраться отсюда. Она даже не может смотреть на родителей не рассердившись. Эмма идёт за Реджиной и объявляет, что пойдёт с ней. Миллс не сможет применить магию, и ей понадобится помощь. Реджина тут же пресекает эту идею, говоря, что кто-то должен присмотреть за Румпелем, Зеленой и Круэллой. Эмма знает, что она права, это важно. И как бы ей не хотелось свалить к чертям из Сторибрука, кому-то нужно быть Спасителем.
Она даёт Реджине свой пистолет. Вероятно, всё закончится тем, что Миллс случайно прострелит себе голову, но всё-таки оружие создаёт ощущение безопасности.
Прежде чем Реджина успевает убрать его в сумочку, им обеим звонит Генри. Эмма улыбается. Семейный FaceTime?
Но на экране появляется Круэлла. Её тощие пальцы сжимают плечи Генри мёртвой хваткой. Эмма чувствует, как внутри всё переворачивается, а ребра вот-вот раздавят грудную клетку. Кинув взгляд на Реджину, она понимает, что та ощущает то же самое. Пистолет, Нью-Йорк и Робин забыты.
***
Лебедь — символ милосердия. Красоты и любви. Птица с плотными мышцами и ужасным темпераментом, которую романтики считают милой и миролюбивой. Но она нападёт, если близко подобраться к её гнезду. У неё есть зубы.
***
Позже, Эмма не уверена, почему сделала это. Она думает, что причина в Генри, вспоминает насмешку Круэллы, «герои не убивают», и всё меньше верит самой себе.
Она знает, что время остановилось. Может, только на миллисекунды, но остановилось. Круэлла летит с края обрыва, и Эмма притягивает сына ближе. Держит его слишком крепко и смотрит на место, где пару секунд назад стоял человек. Живой. А сейчас… сейчас Круэлла мертва на дне скалы, и это вина Эммы.
Она слышит, как сзади подбегают родители. Мать выпускает испуганный возглас, осознав, что натворила её дочь. Эмме плевать. Всего на мгновение она гордится собой. Она счастлива от того, что причинила матери боль, сильно шокировала её. Когда Свон ловит себя на этом чувстве, её тошнит.
Генри в порядке. Вот что важно. Генри в порядке. В этом причина случившегося. Генри в порядке.
Крюк делает шаг вперёд и пытается взять её за руку, но Эмма дергается прочь. Она видит Реджину, и что-то в ней ломается. Реджина здесь. Наконец-то, думает она. Эмма не знает, где она, чёрт побери, была всё это время. Она оставила её в одиночестве спасать Генри. И…
Эмма нежно подталкивает сына к Миллс, уклоняется от объятий Крюка и убегает.
