Не забудь проснуться

      Пенгвин часто потом вспоминал Фар-ден-форт. Как мог, загонял все мысли о нем поглубже, но они упрямо возвращались. Возможно, потому, что он так и не рассказал ничего Ло.       Тот не помнил, что произошло в Фар-ден-форте. Пенгвин знал своего капитана — если бы он помнил хоть что-то, хоть слово, услышанное сквозь беспамятство, то в лепешку бы расшибся, но узнал, что такое Мор, и почему на его поиски послали такого человека, как вице-адмирал Кудзан, и почему в подвале церкви они наткнулись на желтоглазых морфов.       Но Ло не помнил. И не спрашивал. А Пенгвин вспоминал истекающую кровью монахиню, что скребла когтями по ледяным глыбам, и боялся говорить, боялся, что капитан снова безответственно сунется, куда не надо, не подумав о команде. Кто знает, чем обернется такая авантюра на этот раз?       Впрочем, теперь признаваться в утаенном стало поздно. Капитана пиратов Сердца показательно казнили — Пенгвин привык доверять собственным глазам, а они подсказывали ему, что отрубленная голова на фотографии принадлежала именно Ло. Он не знал, зачем это понадобилось Дозору, не понимал, почему они уничтожили Тис. Но сейчас, когда под утро раненную ногу стало нещадно дергать, ему с абсолютной ясностью открылось, что он до безумия счастлив чувствовать себя живым. Видеть мутно-синее горячее предрассветное небо, нелепую желтую палубу, газеты и мачту, истрепавшийся парус, который стоило бы зачинить, и он, конечно, этим займется, как только сможет опереться на ногу. Он счастлив, что сможет снова увидеть Шачи. И пусть где-то в самой глубине сердца теперь торчит заноза — больше не будет Бепо, не будет Ло, никогда больше холодным ноябрьским вечером они не пойдут в бар на четверых распивать черт знает что в честь дня создания команды — и заноза это никогда больше не покинет свое место. Но он жив.       За прошедшие четыре дня он успел распрощаться с жизнью столько раз, что устал считать. И, стоило быть честным с самим собой, если бы не Рейнальд Стейдж, он мог бы взаправду умереть в любой из тех моментов.       Когда Ло перенес их на «Чайку», вице-адмирал уже приготовился к ближнему бою. Покрытый Волей с ног до головы, трехметровый мощный мужчина впечатлял, но, как Пенгвин выяснил очень скоро, самым страшным противником на «Чайке» был не он, а капитан Стейдж. Тяжелый вице-адмирал едва успевал видеть атаки Ло, не то что от них уклоняться, только Воля пока еще спасала его от смерти. А Ло заставлял его вертеться как медведя во время травли, неловко толкать своих же, подобравшихся слишком близко, и лишь это пока держало команду на расстоянии. Матросня откровенно рвалась в бой, растеряв здравый смысл. Повышение им, что ли, посулили, за убийство каждого пирата? И хотя брошенная Пенгвином в толпу граната слегка остудила их пыл — двоих самых неудачливых разорвало на части, еще один, воя, слег на палубу, хватаясь за оторванную ногу, но сзади напирали все новые непуганые идиоты, пушечное мясо без защитных жилетов из чешуек кайросеки или щитов. Пенгвин хотел было кинуть им вторую гранату, но тут на него налетел Стейдж.       И Пенгвин понял — настоящий бой только начался. В бою они оба использовали взрывчатку, но если Пенгвин был самоучкой, привыкшим полагаться на интуицию и действовать в лоб, Стейдж оказался профессионалом. А зоан полярного волка в комбинации с двумя видами Воли делал его противником по меньшей мере уровня контр-адмирала.       На второй минуте Пенгвин стал уставать, на третьей почувствовал себя вице-адмиралом в бою с Ло. Он катастрофически не успевал за Стейджем, едва справлялся с защитой Волей, и с каждой секундой крепла обреченность: быть может, Ло и справился бы, но он, Пенгвин, сейчас умрет.       Отпрыгнув от очередного взрыва, он наугад кинул гранату и, уже почти встав ногами на палубу, вдруг увидел: всего в полуметре от него стояла мина-ловушка. И таймер уже дошел до одной секунды. Оставалось только молиться, что Воля окажется крепче.       Взрывом разворотило полкорабля. Алая река огня вырвалась из-под таймера, перед глазами полыхнуло красным, и погасло.       Когда Пенгвин пришел в себя, мир горел. Нестерпимый жар душил, красная пелена застлала глаза, ногу повыше колена рвало такой болью, что, если бы мог, Пенгвин орал бы в голос. Но получившиеся надсадные сипы мгновенно отняли все силы, отведенные телом на речь, губы показались намертво слипшимися, и Пенгвин замолчал, весь превратился в маленькую точку, застывшую на границе огненно-бурой гудящей реальности и бездонного провала, где затихла черная матовая гладь боли. Всюду плыли причудливые разноцветные пятна, гремело, летело вниз.       Ему вдруг показалось, что он уже в аду. Что под черной водой скрылись бесчисленные древние боги, рожденные, сотворившие культы, свергнутые и запертые там, обреченные на миллионы лет забвения и голода задолго до Пустого Столетия. Он почти видел их тени, мохнатые или перепончатые лапы, щупальца и плавники, что невесомо касались застывшей глади. Невероятные создания исступленно целовали ее, обернувшись прекрасными людьми, ластились к ней, а потом с чудовищной силой бились в нее, и зверели, зверели, зверели, свивались в клубок исполинских тел, которому не было конца. Но вода оставалась спокойна и непроницаема.       А с другой стороны тянулось бескрайнее бурлящее огненное марево и Пенгвину казалось, что сейчас оттуда высунется довольная рожа гигантского черта, молитвами церковников воцарившегося в аду, а за ним потянутся вереницы голодных химер. И марево рассеется, и обернется огненной пустошью, лавовыми реками и озерами, океанами огня.       И, словно прочтя мысли и потянувшись к ним, среди огня появился высокий черный силуэт. Пенгвин смотрел на него и едва видел, и думал, что, наверное, огненный ад не так уж страшен, потому что страшнее черной бездны под ледяной водой нет ничего.       Силуэт медленно поднимался и рос, рыскал по сторонам, трансформировался, от него вытягивались тонкие и длинные отростки, словно ощупывающие пространство, полное огня. Пенгвин ждал. Он потерял счет времени, но вот среди рыжих всполохов у силуэта выделилась голова, сначала зыбко подернулась, а потом возникла окончательно. У приближавшегося черта были желтые глаза.       На спину словно чан ледяной воды опрокинули. Из ада, неспешно, зная, что добыча никуда не убежит, к нему шел морф.       Сперва бешеный ужас парализовал, напрочь стирая боль и усталость. Пенгвин подорвался со спины, не чувствуя ничего, кроме жжения от взгляда морфа, а потом, подгоняемый ревом огня, пополз наугад, не видя, куда ползет, не слыша шагов, но зная наверняка, что позади кто-то есть. Ноги почти не слушались, левая рука немела, а в глаза норовило залиться что-то противно-вязкое. Воздух словно стал едким и как густой клейстер вливался в легкие, а потом его приходилось хрипло выталкивать оттуда и ползти за новым вдохом. В очередной раз неуклюже двинувшись, Пенгвин задел что-то ногами, и перед глазами рассыпались искры, а когда они рассеялись, и он смог обернуться, то увидел, как из рыжего огня выходит желтоглазая монахиня.       Всего на миг она остановилась, склонив голову набок, выставив напоказ белую челюсть, видневшуюся в черной язве на подбородке. И враз всё стихло, словно рев огня был всего лишь записью на ден-ден муши, которую уставший слушатель решил выключить. В неподъемной, застывшей тишине монахиня спросила:       — Идиот, куда тебя несет?!       В два шага она оказалась рядом. Не удержавшись на затрясшихся руках, Пенгвин свалился на спину, малодушно закрыл глаза, чтобы только не видеть, чем и как она будет его потрошить.       — На кой-черт ты мне сдался, чтоб тебя?! — сипло ругалась монахиня, копошась над ухом. — Эй, алё! Не смей дохнуть! Давай, приходи в себя!       Несколько ощутимых ударов по щекам отозвались в голове гулом и болью. Не понимая, что происходит, Пенгвин распахнул глаза.       Над ним сидел весь закопчённый и злой как сотня морфов Рейнальд Стейдж. За его спиной полыхал пожар.       — А где монахиня? — тупо спросил Пенгвин.       — Нахер иди со своей монахиней, — сходу послал Стейдж. — Давай, поднимайся, — он силком заставил Пенгвина сесть, завел его руку себе за шею, чтобы помочь встать. — Надо валить отсюда, пока пороховой склад не рванул.       С высоты роста оглядеться стало легче, и Пенгвин понял, что это никакой не ад, просто взрывом его скинуло на нижнюю палубу, задымленную, темную и горящую. Наверное, именно поэтому дышалось так трудно. Над головой в верхней палубе неясными контурами во всполохах огня обрисовывался щербатый провал — последствие взрыва, а чуть дальше едва виднелась вполне удобная лестница и люк наверх, до которого им со Стейджем еще предстояло дойти.       Потом они шли. Каждый шаг изводил, стоило хоть немного перенести вес на пораненную ногу, как красная пелена перед глазами принималась дергаться подобно спятившему маятнику и грозилась обернуться чернотой.       Они вылезли наружу, Пенгвин успел заметить, что дозорные поспешно спускают на воду спасательные шлюпки, толпой в них лезут, что-то вопят, отчаянно матерятся. Глубоко вдохнул свежий и прохладный ночной воздух.       А потом пороховой склад под ногами тяжело ухнул, там что-то надсадно треснуло и взорвалось.       В следующий раз Пенгвин очнулся уже в трюме вместе с капитаном Стейджем. Он не знал, как так вышло. Возможно, их закинуло в трюм взрывом. Возможно, Стейдж вовремя осознал, что с тонущего корабля им не спастись, и решил использовать последний доступный способ выжить. Стейдж не говорил, а Пенгвин не интересовался.       Почему огонь не тронул трюм, Пенгвин тоже не знал. Но больше всего его удивляла герметичность. Стейдж сказал, что корабль пошел ко дну и, наверное, уже полностью затонул. Но из закрытого люка, сколько Пенгвин ни смотрел, не упало ни единой капли воды. С трудом верилось, что такую плотную изоляцию использовали лишь во имя сохранения скудного груза, расставленного вдоль стен. Но и тут никто не спешил с объяснениями.       Среди груза они нашли два баллона с сжатым воздухом для погружения водолаза, полмешка сухарей и бочонок с водой. И едва протянули четыре дня, настроив пенгвиновскую ден-ден муши на непрерывную передачу сигнала СОС и прием всех появляющихся в радиусе действия волн. Пока наконец, уже чувствуя, что кислорода перестает хватать, не услышали «Пенгвин-сан!» из динамика.

***

      Разгорался рассвет. Желтое солнце украдкой вытянуло пару лучей из-под одеяла-моря, пустило блики по ласковым волнам, погладило палубу лодки, тронуло парус, протянуло лучи далеко-далеко, насколько смогло, словно проверяя, правда ли пора вставать. Прохладный ветер дунул, взбодрил солнце, и оно медленно, подобно сонной красавице, принялось подниматься из соленых морских перин, потягиваясь руками-лучами, разгораясь неторопливо.       Пенгвин сидел и смотрел за бегом лучей по желтым страницам газет.       В общем-то, он мог предположить, что так всё и закончится. Капитан был безбашенным человеком, будто бы напрочь лишенным инстинкта самосохранения. Он всегда шел на немыслимые авантюры в самом пекле, но всегда держал ситуацию под контролем. До определенного момента. Возможно, в этот раз он выбрал неправильный момент. Возможно, для них всех было бы лучше бросить Тис и спасать свои шкуры. Возможно, тогда они все остались бы живы, возможно, Ло бросил бы эту немыслимую идею добиться короны йонко, и они бы отправились в плавание так, как делали это раньше, до Нового мира, до Гранд Лайн.       Но во всех этих «возможно» теперь не было никакого смысла. Ло погиб у Тиса вместе с затонувшим «Полярным хвостом», и пиратам Сердца предстояло найти путь, на котором с ними не будет Ло. Пенгвин же, будучи старпомом, должен был решить, что им делать дальше.       Впрочем, первый шаг казался ему очевидным, его подсказывали газеты. «Сияние» успело унести ноги, и им с Шачи, командиром «Сияния», стоило связаться как можно скорее.       Пенгвин еще не знал, что случилось с «Буревестником», но газеты обнадеживающе молчали. Не зря, ох как не зря, Ло держал в тайне существование третьего корабля. Если и на нем кто-то сумел спастись, у пиратов Сердца будут неплохие шансы собраться, окрепнуть и сторицей отплатить Дозору.       Но пока стоял вопрос связи. За четыре дня Шачи на быстроходном «Сиянии» мог дойти до Вайлет Фолла, поэтому личная ден-ден муши Пенгвина отпадала, слишком уж далеко Вайлет Фолл. Оставалась улитка Сида и Отто. Пенгвин помнил, они приняли сигнал СОС на весьма немалом расстоянии. Сколько там была их скорость? Узлов восемь, вроде. А до Тиса они потом шли больше трех часов. По всему выходило, что расстояние между ними было больше двадцати пяти миль. По меньшей мере средняя зона радиосвязи, если не дальняя.       Пенгвин не представлял себе, откуда такой передатчик взялся на разведывательном баркасе — обычно они не ставили в лодки ничего кроме передатчиков малой дальности. Но против фактов не попрешь. Да и правду выяснить он мог с минуты на минуту.       Обитатели лодки начали просыпаться. Первой из люка вылезла вешалка, ножки метрономом застучали по палубе. Вешалка шла к борту, зачем-то перегнулась через него. Если бы это была не вешалка, Пенгвин бы подумал, что она умывается.       Это слегка насторожило. В свое время он много читал про оружие, поглотившее Дьявольские Фрукты, поскольку мечтал получить такой меч. Но ни в одной книге он не находил, что оружие способно к самостоятельному движению и, тем более, к способности мыслить. Только по приказу хозяина, только после принятия формы животного. Так что с нетипичными способностями вешалки ему тоже предстояло разобраться.       От перестука ножек по доскам Сид, из-за роста вынужденный спать на палубе, пошевелился, глубоко вдохнул, в полусне почесал плечо. Потом перевернулся на спину и, зевая, очень медленно сел. Похоже, сегодня вся команда лодки поднималась с трудом.       Третьим из трюма выполз очень недовольный Отто. У этого под глазами залегли такие синяки, что сомневаться не приходилось — Отто за всю ночь глаз не сомкнул, караулил Рея, с которым был вынужден остаться в-одиночку. Конечно, сначала он предлагал и Пенгвину спуститься вниз, но Пенгвин понимал, что, если позволит себя увести, в ближайшие дни на палубу его не пустят, а сам он не сможет подняться. Это лишило бы его возможности самостоятельно наблюдать за происходящим, а безоговорочно доверять в морском деле не слишком опытной команде Пенгвин поостерегся бы. А еще ведь была эта странная девочка, Нина.       Вчера Нина действительно исчезла из трюма. Пенгвин подумал было, что никуда она не исчезла, просто спряталась и обманула матросов, но просканировав баркас Волей, он убедился, что в лодке действительно не было никого живого, кроме него, двух матросов и Рея. Не было никого и рядом с лодкой, и даже в паре сотен метров.       Исчезновение вышло настолько странным и настолько неожиданным, что Пенгвин почувствовал себя неуютно. Накануне он даже Волей не стал Нину сканировать, поддавшись первому впечатлению. А ведь стоило бы! Нина выглядела невысокой и хрупкой, незаметной. Пенгвин не представлял себе, чем она занималась до того, как подошла к нему, на ней просто не задерживалось внимание. Ее внешность не бросалась в глаза, таких девушек с копной русых волос до плеч он навидался в избытке на Тисе — короткие прически входили в моду у горожанок. Никакой силы в Нине он тоже не чувствовал и не видел. Она казалась не особенно тренированным человеком, уж точно не более тренированной, чем любая официантка или продавщица. Она не могла даже приподнять Отто над водой. Она едва удерживалась на ногах в качку, как последний новичок, впервые ступивший на палубу, и едва не полетела за борт, стоило лишь слегка на нее опереться. И Пенгвин понятия не имел, как все это могло настолько усыпить его бдительность, что он ни на миг не усомнился в истинности первого впечатления. Идиот. Но теперь оставалось только ждать, когда странная попутчица появится снова, и хоть на этот раз не облажаться.       Пока Пенгвин думал об этом и ставил себе установку во что бы то ни стало просканировать Волей Нину, когда та появится, из трюма вылез Рей, и вся проснувшаяся команда стала потихоньку стягиваться к Пенгвину. Даже вешалка подошла и так по-странному сложилась, словно на корточки присела. Сид и Отто расположились по одну сторону от «Ве-тян». Смотреть на Рея они избегали, чем, похоже, очень его веселили. Но нарываться на резкость тот не стал, усаживаясь на палубу в стороне от насупленных матросов.       Это собрание вокруг облокотившегося о борт и вытянувшего ноги Пенгвина здорово ему напоминало такие же собрания вокруг Ло, но эту мысль он попытался отогнать как можно скорее.       — Что будем делать? — озвучил Рей, по-видимому, общий вопрос.       — Тебе стоит остаться на первом же обитаемом острове, до которого дойдем, чтобы не пришлось сталкиваться со всей нашей командой, — ответил ему Пенгвин. — Шачи я еще урезоню, но остальных вряд ли.       — Лучше на необитаемом, — конечно, Сид не мог сдержаться и не съязвить.       Пенгвин кинул ему предостерегающий взгляд, потом такой же — Рею. Да, Стейдж спас ему жизнь по одному ему ведомым причинам, но, если тот попробует напасть на члена команды пиратов Сердца, Пенгвин в стороне не останется.       — С этим мы потом разберемся, — но, к счастью, Рей попросту проигнорировал выпад. — У нас нет ни одного лог поса. Мы вообще не можем отсюда сдвинуться.       — Но мы можем связаться с «Северным Сиянием», — Пенгвин надеялся, что это так, и он не ошибся с дальней зоной связи. Ну, хотя бы со средней он точно не ошибся!       Сид и Отто переглянулись.       — Пенгвин-сан, — наконец обратился к нему Отто, — у вас есть хорошая ден-ден муши?       Такой вопрос как-то настораживал. Пенгвин, конечно, не сомневался в неопытности Отто по части морской связи, но не настолько же!       — Она есть у вас, — произнес Пенгвин очевидное.       Матросы опять переглянулись.       — У нас есть только такой передатчик, которым оснащены все малые суда, — теперь говорил Сид. — Он не берет дальше пяти-шести миль.       Такое заявление как-то удивляло. Не может быть, чтобы на лодке стояла обычная трехканальная улитка. Наверное, матросы просто в чем-то не разобрались и по чистой случайности приняли сигнал СОС.       — Можете мне принести улитку? — попросил Пенгвин. Он, конечно, не профессионал, но, чтобы перенастроить передатчик между зонами, много знаний не требуется. Всего-то один тумблер переключить.       Пробежка до трюма и обратно заняла у Отто меньше минуты. Пенгвин за это время успел только немного передвинуться, чтобы было удобнее разбираться с улиткой. Но, когда Отто поставил улиткофон на палубу, Пенгвин не поверил глазам.       — У вас, что, есть только этот?! — восклицание вырвалось само собой. Рей, похоже, подумал о том же, поскольку смотрел на ден-ден муши не менее удивленно.       Улиткофоны этой модели попросту не бывали мощнее, чем передатчики ближней зоны. Серия предназначалась гражданским, давала качественную связь без помех в пределах одного города, но ни о каких межостровных переговорах речи не шло. Несколько таких улиток были в распоряжении пиратов Сердца, но пользовались ими только в мирное время, когда качество связи оказывалось важнее дальности.       — Как вообще вам удалось принять наше сообщение? — теперь Пенгвин понимал, что их с Реем спасло только чудо. Никакого логичного объяснения этому у него не было.       — Нууу… — протянул Отто, похоже, пытаясь вспомнить то, что происходило до вчерашних попыток спасти командира. — Это было, вроде, утром…       — Да, в час дня, — Сид усмехнулся.       Отто послал ему ненавидящий взгляд и зачастил:       — Я был в трюме, когда появилась Нина. Она показала мне кулак и спросила, что я вижу. Она не очень нормальная, так что я подумал, что она совсем рехнулась. Потом она спросила, вижу ли я два хвоста, которые у нее в кулаке. Но там ничего не было, я даже видел, что она просто сжимала кулак. А потом Нина что-то сделала, и мы услышали ваше сообщение из динамика улиткофона.       Пенгвин почувствовал себя идиотом. Он не понимал ровным счетом ничего, но услышанное рождало в сердце непонятное предчувствие, ощущение, что ответ на поверхности, и вот-вот всё станет ясно и просто.       — Нина что-то сделала? — он перевел взгляд на Сида, надеясь услышать более внятные объяснения.       — Она протянула кулак в сторону улитки, — вспомнил Сид. — Я был далеко и почти ничего не видел, да и улитка была почти полностью у Нины за спиной, но мне показалось, что ден-ден муши двигалась к Нине.       Пенгвин думал, глядя на Рея. Тот тоже смотрел, не отводил взгляда, все мрачнея. Похоже, они думали об одном и том же.       Нина что-то сделала. Нина была фруктовиком. Нину не знал никто из пиратов Сердца, но и в Дозоре, если судить по словам Рея, а теперь еще и по его реакции, о Нине тоже ничего не слышали. Но Нина что-то сделала, и из-за этого улиткофон вышел за пределы доступной ему области, а Пенгвин и Рей остались живы.       Нина была… чьим-то радиоперехватчиком?