***
Боль. Первое ее воспоминание. Острая боль в голове, словно тысячи молотков колотят ее по вискам и затылку. Девочка застонала и открыла глаза. Даже смотреть больно! Сначала боль, а потом холод. Она что, умерла что ли? Или стала призраком? Но визгливый гудок заставил ее убедиться в обратном. Такой резкий и пронзительный звук. Она зажмурилась и еще раз широко распахнула глаза. Первое, что она увидела это незнакомые лица. Прямо над ней. А еще крупные снежные хлопья... Она поморщилась от головной боли. - Ох... Где я? - как странно слышать свой голос со стороны. Неужели у не такой голос? - Девонька, а ты не помнишь? - ласково спросила пожилая женщина в пуховом платке, - Ты сейчас на вокзале. - На вокзале? Ой, голове больно... - Головка болит у тебя? Ты, видимо, стукнулась. Мы тебя нашли на перроне, ты лежала, маленькая такая, и глазки закрыты! Как я испужалась-то! Думала, уж не убилась ли! А Егорыч вот - тут она указала на мужичка в ушанке, который замотал шарф до самого носа, - сказал, мол, все в порядке, приложилась ты просто крепко! Милая, а как звать-то тебя? Чья ты? - Я... Меня... - она попыталась напрячь больную голову, чтобы вспомнить свое имя. Ну же! Имя же она должна помнить! Но несмотря на все старания у нее никак не получалось. - Я не знаю... Не помню... - Как это? - удивился Егорыч, - Да быть того не может! А мамка с батькой твои где? Они-то как-то тебя ведь величали. - Я не помню! Не могу вспомнить, все путается, голова болит! Я ничегошеньки не помню! - последние слова девочка прокричала уже со слезами. Ей стало вдруг так страшно - Тихо ты, балабол старый! Не видишь, горе у девки, не приставай к дитю! - женщина стукнула мужичка по плечу и снова склонилась над найденышем, - Ой, ты, бедненькая моя, ну, не плачь! Это все из-за головушки твоей, видно, сильно ударилась. Ты не помнишь, как ты упала-то? Девочка приподнялась. Она поняла, что лежит на широкой скамье, которые рядом с железнодорожными путями. Мимо нее пробегали какие-то люди, кричали, суетились. А еще тут и там сновали дядьки с винтовками в руках и суровыми выражениями на лицах. Девочка смотрела на всю эту толпу, смутно понимая, что вообще происходит. Она в каком-то городе. Город этот называется... Как же его? Санкт-Петербург! Точно! Она живет в нем... А где именно? Она не помнит, не помнит... Но должна же быть какая-то ниточка, какая-то зацепка. Очередной гудок заставил ее вздрогнуть. - Не боись, сердечная, это всего лишь паровоз, - ее новая знакомая погладила ее по голове. - Паровоз... поезд, - повторила девочка, - Поезд! Я... я бежала за поездом! Вот это я точно помню, я хотела попасть на этот поезд... Я почти запрыгнула... А дальше... Все как в тумане. - Ах, так ты подскользнулась и упала, значит! - сказал Егорыч, - И головкой, стало быть, шмякнулась! А на поезд-то зачем тебе надо было, не помнишь? С кем ты ехала-то? Девочка отрицательно покачала головой. От порыва холодного ветра она машинально схватилась за воротник своего пальто и вдруг нащупала нечто висящее у нее на шее. - Что это? - она скользнула пальцами вниз по цепочке и наткнулась на что-то круглое и холодное. Кулон? Она поднесла его к лицу, это была золотая подвеска с маленькими зелеными и красными камушками, а по середины было что-то написано. - Интересная цацка, - присвистнул Егорыч, - видала, Паня? Деньжищ, наверное, немалых стоит, не дешевка! Видать, непростая у тебя семейка! А девочка пыталась разобрать, что написано. А читать-то хоть она умеет? Так, первая буква Д. Д-О... Это первое слово... - "До встречи в Париже"! - так гласила надпись, - Что это значит?.. - Парыж? - переспросила тетка Паня, - Так ты оттуда, стало быть? Девочка промолчала. Она размышляла над этой надписью, но так ничего дальше бега за поездом вспомнить не смогла. С неделю она жила и тетка Пани и Егорыча. Вплоть до уплотнения. Новые жилтоварищи и особо ярые сторонники новой власти были против такого соседства и все время грозились пожаловаться, что здесь незаконно привечают "всякую голодрань с улицы". И какая-то злобная тетка все шушукалась со всеми, что девчонка - дочка беглых буржуев из Парыжа, которые готовят заговор против большевицкой власти. Малышка только потом поняла, что за всеми этими событиями стоит зловещее и таинственное слово "революция". Что это за зверь такой, никто из окружающих толком объяснить не мог. Кто-то говорил, что это когда вся власть народу, а дворяне, дурящие простых людей, свергнуты, кровопийцы-цари арестованы и отправлены в далекую ссылку, а сейчас правда восторжествует... А тетка Паня все сокрушалась и говорила, что "бесы к власти пришли", в столице теперь что ни день, то драки и выступления, трамваи не ходят, всех преступников из тюрем выпустили, людей, которых заклеймили врагами революции, просто так хватают прямо на улице, а потом расстреливают... Девочку нужно было как-то называть. Своего имени она так и не вспомнила. Долго думали всем домом, какое имя ей придумать. Так, на время. Но неожиданно сама малышка сказала: - Аня. Я хочу, чтобы меня называли Аней. И пусть будет с буквой е на конце... - из взрослых никто не понял, что она имела ввиду. А девочка просто вдруг вспомнила, что читала книжку про девочку, которую звали Аней.* И у нее тоже были рыжие волосы. Откуда она это знает? Борька со второго этажа все время дразнил найденку, называя "рыжухой". Да, у Ани были длинные рыжие волосы и большие голубые глаза. И ей было восемь лет. Это все, что она знала о себе... Она так и не вспомнила, что было с ней до того, как ее нашли на вокзале. Только помнила уезжающий поезд...***
- Анька! Ты спишь, что ли, зараза такая! - крепкий щелбан вывел Аню из размышлений о прошлом, - Чего застыла, как статУя? Давай, заканчивай шустрее с рамой, да переоденься во что-нибудь приличное. Скоро придут уже! Не стой столбом, не при Надьке! "Надежда Львовна!" - с грустью вспомнила Аня о своей любимой воспитательнице.***
Аню привез сюда на телеге Егорыч. Тогда такая же пурга как и сегодня. Они ехали некоторое время от города, девочка вся замерзла и думала, почему ее прогнали. Она знала, что едет в приют. Уже приехала. Егорыч помог ей слезть и подвел к двери. Ее открыла молодая девушка с невероятно добрыми глазами. Это была Надежда Львовна. Только вот глаза у нее скоро стали очень грустными... Она казалась Ане просто удивительно красивой. У нее были длинные волосы пшеничного цвета, которые она всегда заплетала в косу, приятный цвет лица и очаровательная улыбка, недолгая, правда... Она любила детей и все свое существо посвятила своим сироткам. Была рада каждому беспризорнику, а после революции они постоянно прибывали и прибывали. Под этот приют она отдала особняк своего дяди, доставшийся ей по наследству. Как же здесь было хорошо в первые месяцы. Аня была здесь счастлива... До одного страшного дня... Однажды в дверь приюта постучали. Надежда Львовна, всегда готовая принять новую "деточку", открыла дверь. Но выражения доброты вдруг сменилось ужасом. - Что вам угодно? - тихо спросила она и попятилась назад. Вошли несколько красноармейцев. Впереди них был мужчина в черной кожаной куртке. - Осипова Надежда? - спросил он. Ане никогда не забыть его голоса. Такого холодного и жестокого... И этот взгляд. - Комиссар Ястребинский. Мы с товарищами к вам с проверкой. Осмотрим помещение. Эти люди обошли весь дом, придираясь буквально ко всему. Наддежда Львовна была дочерью морского офицера, а это происхождение имело большое значение. Деньги, которые из своих личных средств девушка держала на нужды сирот, были признаны подлым грабежом и народными средствами и были незамедлительно конфискованы. - Вы присутствовали на последнем собрании по политинформации, товарищ Осипова? - спросил комиссар, задержав взгляд на тонком девичьем стане. - Нет... - Надежду немного передернуло от слов "собрание" и "товарищ", она старалась не смотреть комиссару в глаза. - Причина? Вы понимаете, что это может рассматриваться, как неповиновение указам партии? А потом он зашел в кабинет Надежды Львовны и пригласил ее туда для важной беседы. Аня насторожилась, особенно когда остальные посетители странно засмеялись, пихая друг друга локтями. Она подкралась к двери и заглянула в замочную скважину. Комиссар сидел за столом и критически осматривал бумаги, а девушка стояла спиной к нему, потупив взгляд. Он поднял голову и как-то странно на нее посмотрел, гадкая ухмылка появилась на его строгом и бесстрастном лице. Он встал и подошел к Надежде Львовне. - Мне кажется, что приют должен быть под руководством более надежного человека, а не элемента, чуждого власти... - Господин... то есть, товарищ Ястребинский, - произнесла она, не поворачиваясь, но Аня видела, как две слезики прокатились по ее красивому лицу, - прошу вас, не отнимайте у меня детей... Они - моя жизнь! Власть и так отняла у меня многое! Пожалуйста, оставьте мне приют! - Впрочем, - начал комиссар, - это можно было бы устроить... Внезапно он резко развернул ее и придвинул к себе вплотную. - ...если ты будешь более покорной! Аня бежала изо всех сил, чтобы не опоздать. Все уже выстроились внизу перед дверью, чтобы встречать гостей. Все было готово. Раздался стук. Буферкова в накрахмаленном переднике открыла дверь. И тут же раскрыла рот от удивления. Вошли трое. Женщина с каре в замерших очках и нелепой, низкорослый и приземистый мужчина с непокрытой головой и бородкой и... - Комиссар Ястребинский! - воскликнула заведующая, глядя на высокого мужчину средних лет с черными гладкопричесанными волосами и непышними усами.