Анька

Комиссар Ястребинский сидел за своим рабочим столом, откинувшись на спинку стула, и курил. Его задумчивый взгляд был устремлен в потолок, который был освещен тусклым и дрожащим светом керосиновых ламп, так как электрические были разбиты три года назад, а организовать новые все руки не доходят, дел много накопилось, знаете ли. Здание, где временно расквартировалась "чрезвычайка", в первые месяцы революции побывало Реввоенсоветом в Петербурге, а при царизме оно принадлежало барону Веснину и его большой семье. Барона с баронессой и их старших сыновей расстреляли, а младших детей с бабушками и дедушками отправили в дальнюю ссылку на Север, фамильный особняк же перешел в полное пользование властей. Комиссару невероятно повезло - в связи с недавним назначением он переселился в отдельный кабинет на втором этаже, в котором некогда вел свои финансовые дела почтенный барон. Вот только вместо вышеупомянутых "керосинок" на стенах с зелеными обоями красовались бра с хрустальными подвесками, а вместо кипы кляуз, доносов, ордеров на арест и личных дел арестантов на старинном лакированном дубовом столе лежали ценные бумаги, облигации, документы по финансовым операциям и счета, чернильница в виде корабля и фотография детей в красивой резной рамке. В остальном обстановка кабинета почти не изменилась. Ястребинский, не раздумывая, сразу выбрал именно его, уж очень ему приглянулась уютная комната с кожаными диваном и креслами. Единственным недостатком он считал хорошую слышимость, хотя стены были довольно крепкими и толстыми... Но несмотря на это, ему всегда было хорошо слышно все происходящее внизу, где располагались печально известные всеми Петербургу, наводившие ужас на людей "большевитские застенки", известные также как апартаменты для допросов с пристрастием. Оттуда часто доносились крики, ругательства, стоны, а иногда и звуки побоев и падающего на пол тела. Вот и сейчас он уже полчаса слушал, как идет процедура допроса. Комиссар был далеко не сентиментальным человеком, он был хладнокровным и расчетливым, воспринимал аресты и расстрелы, в которых теперь по новой должности принимал активное участие, как свою работу и даже долг. Закоренелый революционер и чекист, Ястребинский гордился своим нынешним положением и питал ненависть ко всем инакомыслящим и противникам установившейся власти, а особенно к офицерам и дворянам, в свое время много они у него крови выпили... Высокая дверь вдруг распахнулась и в кабинет вошел крепкий мужчина с оплывшим раскрасневшимся лицом и растрепанными серыми волосами. - Вот зараза! - низким голосом проворчал он, потирая сжатую во внушительного размера кулак ладонь, - Все отрицает, дурачком прикидывается. Товарищ комиссар, я уж не выдержал, в морду его наглую заехал малость... Вроде не сильно... - Гена, а товарищ Гена, - спокойно произнес Ястребинский, не отрывая глаз от потолка, - а тебе известно, что этот упрямый гражданин нужен нам живым и теплым? Пока распоряжения о его ликвидации не было... Ты знаешь, да? Он сжал зубами сигарет, придвинулся вперед и положил обе руки на стол, пристально глядя на подчиненного. - Живым, Гена. Он обладает крайне ценными сведениями, которых вы, братцы, пока не выведали. Что-то в последнее время вы меня подводить стали. Чувствуешь, чем это пахнет? В нашей конторке бестолковых людей долго не держат. - Товарищ комиссар, но этот гад не хочет выдавать, где все они прячутся, и кто еще помог тому адъютанту заграницу бежать! - чекиста аж в жар бросило от взгляда и тона комиссара, - Мы с ребятами чего только не делали! Да не так уж сильно ему прилетело, сейчас очухается. - Значит, не хочет кадет нам помогать... - глубокомысленно сказал Ястребинский, - Неправильную тактику вы избрали... Здесь грубая сила мало что даст. Когда же вы уже головой думать начнете? Надо искать его слабости в другом плане. Я изучил материалы, показания соседей по дому рассмотрел. Есть у него невеста. Хорошо бы было ее сюда пригласить. Понимаешь теперь-то? - Так его девку, что ли, прижать надо? Точно! Теперь-то никуда не денется, все расскажет. - и он уверенным шагом направился к двери. - И товарищ Семенов, имей ввиду, мы это пресловутое гнездышко уже порядком давно разыскиваем. Завтра все сведения о нем должны лежать у меня на столе, а черный воронок должен уже быть там. Иначе вас всех ожидает бодрое морозное утро. Семенов молча кивнул и скрылся за дверью, а Ястребинский вернулся к своим размышлениям. Во время инспектирования приюта его внимание привлекла одна сирота. Его потом весь день не покидало смутное чувство, что он где-то видел эту рыжую девочку раньше. Возможно, именно она намазала мылом тот порог... Он был в этом почти уверен, у нее на лице было все написано. Такая пигалица, а уже занимается саботажем. Кажется, про нее тогда рассказывали его коллеги. Говорили, что из этого приюта выскочила и устроила истерику какая-то малявка, в ту самую ночь, когда арестовывали паршивку Осипову. Комиссар поморщился при мысли об этой девице. Да, ее своенравное поведение и решительный отказ очень уязвили его самолюбие, ведь, к чему скрывать, Ястребинский имел успех у женщин. Конечно, ей это с рук не сошло, но Осиповой каким-то образом удалось сбежать прямо перед расстрелом. Красноармейцы потом только руками разводили. Ну, это же умудриться надо, проворонить арестантку, дать ей уйти прямо из-под носа! И Ястребинский был уверен, что она прячется у недобитого буржуя Владимира Войницкого, у которого нашли убежище многие из "бывших" Петербурга. И все эти контры-предатели еще ухитряются предупреждать тех, кто пока на свободе... Но, как говорил товарищ Троцкий, сияющий красный меч правосудия сверкнет над головами всех врагов революции! Комиссар найдет этот гадюшник и своими собственными руками пристрелит Войницкого и девчонку Осипову.

***

- Папа, я боюсь! Я не смогу... - она лепетала, уже готовая расплакаться. Шутка ли! Я бы тоже расплакалась, если бы в мои-то 5 лет меня садили на громадную лошадь! - Милая, что же тут страшного? Ну-ка не бойся, это просто лошадка. Она очень добрая, садись. - Нет, я не хочу! Пошли к маме. - А мама ведь так надеется, что ты полюбишь езду верхом. Это очень полезно для твоей спинки, даже Алеше доктор советовал кататься на лошади. Ты же не хочешь разочаровать маменьку? - Нет... - Ну, вот и умница! Посмотри как Оленька с Танюшкой смело ездят, они не боятся, и ты не бойся. Давай, я тебя посажу на Луизу, она смирная. - Папенька, а ты будешь рядом? - Конечно, солнышко мое. Я буду рядом с тобой. мы пойдем неспешным шагом, я поведу лошадку. Ничего страшного с тобой не случится, ты мне веришь? - Да, папа, я тебе верю! - она наконец успокаивается и без капризов садится в седло. А и правда! Кататься на лошади это так здорово! Она хочет посмотреть на того, кого она зовет папой, вглядывается в его лицо... А оно все белое-белое! А потом вдруг оно растворяется, и все теряется в каком-то белом тумане. Она хочет закричать и позвать папу, но ей кажется, что она под водой, что-то так давит на грудь. Она не может произнести ни слова, она задыхается... - Анька! Опять в постели валяешься дольше всех? А ну вставай да поживее! Шевелись, ленивый чертенок! Товарищ Буферкова огрела лежащую Аню мокрым полотенцем. Та ойкнула и села на кровать, протирая слипшиеся и никак не желавшие открываться глаза. Очень хотелось спать, сказался ночной визит к Дмитрию. Но не только по этому она хотела еще полежать. Быть может, на этот раз Аня бы разглядела лица той красивой женщины, четверых детей и мужчины, которого она звала папой...