Анька

Барышня, а точнее, гражданка, а еще точнее, арестантка Осипова стояла, прислонившись к маленькой печке, облицованной белой плиткой, и дрожала всем телом. Отчасти от повышающейся температуры, но в большей степени от страха. То и дело облизывая пересохшие губы, она нервно сжимала руками шерстяную юбку, которую ей любезно предоставила ее "друг из ЧК" вместе с белой рубашкой, поскольку ее и без того прохудившееся платье промокло до нитки. - Валя, - тут Надежда Львовна прервала саму себя, зайдясь сильным глубоким кашлем, - я...прошу тебя... - Наденька! - машинистка Валентина быстро подошла к девушке и протянула ей стакан с морсом. - Не говори мне ничего, побереги силы. Господи, как же так случилось! Бедная моя девочка. Вот, попей, станет лучше. Ой, хоть бы жар спал! - Для чего... поберечь? Для беседы с комиссаром или для расстрела? - Нет уж, я этого не допущу! - женщина, обычно спокойная и сдержанная, заходила по комнате, при этом на ее пухлом лице появлялись пунцовые пятна от волнения. - Пусть только посмеет тебя пальцем тронуть, тогда я... - Не говори ерунды... Мы обе знаем, что...один неверный жест и они догадаются... Я и так поставила под удар всех! - Надежда судорожно схватила ртом воздух, подавляя приступ кашля. - У нас мало времени, спасибо тебе за все это. Но за мной скоро придут... Когда будешь встречаться с Владимиром Николаевичем, скажи, пусть уезжают. Да! Бегут куда подальше! Они не успокоятся... Бог с ними, с бумагами, главное, спасти Ее Высочество. Я попробую сбить их со следа... Девушку вновь всю передернуло, она едва сдержалась, чтобы не заплакать. Конечно, до нее доходили слухи о дознаниях с пристрастием в застенках ВЧК и изощренных методах чекистов в поисках врагов революции. И ей сейчас как никогда хотелось, чтобы все эти байки оставались чужими домыслами. Валентина, видя ее состояние, тоже прослезилась и хотела что-то сказать, но тут дверь в комнату без стука отворилась. Женщина, быстро отерев слезы, обернулась, а Надежда опустила голову и прикрыла глаза. На пороге стояли три чекиста, облики которых гражданка Осипова стала смутно припоминать. Они конвоировали ее до места заточения, вернее, ее нес на руках один, а двое шли следом, шепотом обругивая "пронырливую девку". - Ну, что, барышня, отогрелась? - язвительно поинтересовался Семенов, вальяжной походкой приближаясь к Наде. - Товарищ Попова уж так переживала о тебе. А вот зря она затевалась, мы с мужиками подыскали б средство для сугрева не хуже. И он препротивно рассмеялся. Надежда, и без того бледная, побелела как лист бумаги, черты ее лица обострились. - Да с этой контрой даже путаться не хочется! - подал голос второй, товарищ Рейснер, исподлобья глядя на девушку своими блестящими глазами, которые придавали ему одновременно злобный и голодный вид. - Что стоишь, ноги в руки и шагай, комиссар ждать не любит. Не зря ж тебя Сашка из полыньи вытаскивал да на своем горбу до автомобиля тащил. А по мне так лучше бы она пошла на корм рыбам, как те беляки на пристани. Уж мы тогда повеселились на славу! При этом чекист обнажил зубы и Наде показалось, будто у него стали расти клыки. Наверно, подумалось ей, он самый жуткий после Ястребинского. Если Семенов со своими скабрезными шуточками низкорослый и приземистый, то недавно известный ей Рейснер был просто Кощеем Бессмертным - таким же высоким, как комиссар, да еще и тощим, с хлипкой бороденкой. - Да хватит вам обоим! - вдруг сказал третий, Александр, тот самый, который вытянул ее из реки, когда Надежда, убегая от преследователей, провалилась под лед, и завернул ее в свою шинель (ну, как свою, конфискованную у расстрелянного дворянина, а потому очень теплую) и буквально дотащил до машины и до здания ВЧК. - Ведем ее к комиссару, а уж он решит, на корм ее рыбам или нет. От девушки не могло укрыться то, что он старался не смотреть на нее, его лицо казалось отрешенным, как обычно бывает, когда узнаешь что-то плохое о любимом человеке. - Ты тут не командуй, ясно? - с раздражением в голосе пробормотал Райнер и тоже подошел близко к Надежде, продолжая буравить ее взглядом. На секунду ей показалось, что сейчас он протянет свои костлявые руки и выцарапает ей глаза. - Ты ведь Осипова, так? Твой папаша-офицер в свое время мне немало крови попортил со своей правильностью и снобизмом. Комиссар рассказывал, как прищучили его, жаль я тогда в Кронштадте с матросней разбирался. Но теперь у меня есть ты... - Рейснер, кончай ломать комедию, Монте-Кристо чертов! - не выдержал Сашка, хватая разглагольствующего Рейснера за плечо. - Ты и так уже всех замучил своей слезливой историей, как тебя чуть не повесили в девятьсот пятом! Рейснер дернул плечом, сбрасывая с себя руку Смольянинова и ни обращая на его попытки никакого внимания, и пристально посмотрел в округлившиеся девичьи глаза. - Переигрываешь, - отозвался Александр, стараясь придать своей реплике шуточный тон, но она прозвучала вполне серьезно. - Если тебя прямо сейчас комиссар в стенку не впечатает, то я с удовольствием одним ранним утром пристрелю тебя. Каждое слово он говорил четко и медленно, словно уже впускал пули в ее голову. Надежда слушала его, понимая, что вот-вот потеряет сознание прямо здесь. Но все ж, как ни ужасен был этот человек, ненавидевший ее отца, тот, перед кем она сейчас предстанет был в сто раз страшнее. А затем Рейснер грубо взял ее под руку и вывел из комнаты. Замершая Валентина семенящим шагом последовала за ним, вспомнив о своих обязанностях и стараясь не выдать своего волнения. Товарищи Семенов и Смольянинов тоже вышли, первый с гадливой ухмылкой, а второй с мрачным сосредоточеньем на лице. Надежда шла по коридору, слегка пошатываясь и чувствуя на себе прожигающий взгляд Рейснера. Бра, висящие вдоль стены, расплывались у нее перед глазами и казались огненными шарами. Когда они подошли к массивной двери кабинета, девушка с отвращением почувствовала, как раскашлянное горло снова перехватывает невидимая рука, а тело снова сковывает. - Боишься? - прошипел у нее над ухом чекист. - Нет... - тихо произнесла Надежда, надеясь, что в ее голосе больше твердости, чем в душе и ногах. - Сейчас проверим. Дальнейшее походило на сюжет приключенческого романа, которые маленькая Надя так обожала читать. Только тогда она знала, что в книжке все закончится хорошо, а злодеи совсем не страшные, а сейчас она совсем не была в этом уверена...

***

- Оставьте нас, товарищи, - проговорил комиссар Ястребинский, одним движением руки затушив сигарету, - а ты, Яков, задержись. Маячивший в дверях Семенов быстро кивнул и испарился, а машинстка, опустив руки на клавиши, вскинула брови. - Простите, товарищ комиссар, но... Одного взгляда, брошенного на Валентину, было достаточно, чтобы она забрала листы для печатания и вышла. В кабинете остались Рейснер, который слыл негласной второй рукой комиссара после его повышения и серым кардиналом здания ЧК, сам комиссар и арестованная Осипова. Чекисты сидели за столом, Надежда стояла напротив них. Она изо всех сил старалась не показывать своего страха, но не решалась встретиться глазами с Ястребинским. Блестящих глаз Якова она не боялась, но его черные очи... Поговаривали, что комиссарского взгляда никто не мог выдержать, люди начинали говорить. Мысли Нади сейчас были устремлены к Анечке, Владимиру Николаевичу и всем, кого она любила. Ради них она должна выстоять. Оба чекиста молчали. Потом краем глаза Надежда Львовна заметила, как комиссар встал и медленно начал ходить по кабинету, заложив руки за спину. Ей было очень неприятно от того, как его глаза цепко ощупывали ее фигуру. Также не проронив ни слова, он остановился у большого окна и воззрился на девушку. Ни звука. Это начинало угнетать, если не вызывать панику. Она попыталась сдержать приступ кашля, но не смогла. - Я вижу, вам нездоровится, гражданка Осипова, - наконец начал Ястребинский, подходя к своему столу и отпивая из стакана с горячим чаем, - досадно. Что ж, в таком случае обойдемся без лирических отступлений и не будем задерживать друг друга. Где Романова? Надежда усилием воли подавила в себе дрожь. Она хотела ему ответить, но побоялась, что он распознает ложь, поэтому молчала, собираясь с мыслями. - Мне повторить свой вопрос, - он помедлил, - Наденька? Она подняла голову и, стараясь не смотреть ему в глаза, сказала как можно спокойнее: - О чем вы таком спрашиваете, товарищ комиссар? Из всех известных мне Романовых я помню только Императорскую Фамилию. А они уж три года как убиты... - она тоже помедлила и добавила, - кому как не вам об этом знать? Неужели ваше славное заведение опустится до расследования слухов? Со стороны могло показаться, что Надежда очень смелая, раз так говорила с комиссаром. Но на самом деле дела обстояли иначе. Комиссар на мгновение изменился в лице. В два шага он очутился возле Надежды Львовны и взял ее двумя пальцами за подбородок. - Как и ты. Три года назад ты тоже должна была быть мертва. Однако ты здесь, живая и тёплая. Пока ещё.