Шаги в будущее

За окном выла метель. Началась она буквально полчаса назад, но уже успела выморозить своим колким дыханием всю душу и тело, не щадя и крупицы тепла, самой маленькой и жалкой. Видя совсем рядом мощь необузданной стихии, собственные силы кажутся ничтожными и бесполезными, уходит прочь гордыня, оставляя маленького мальчика совсем без защиты. Гомункул зябко потёр ладони и отошёл от окна. Чувство слабости накрывало его не так часто, но и не настолько редко, как хотелось бы для спокойного существования. А сейчас – пришло, когда не ждали. Дело было не в поучительной отповеди мадам Брэдли и не в суровом взгляде отца, а в чём-то гораздо более обыденном: Прайду нужно было знать, что он слаб. Чтобы стать сильнее? Возможно. Или для того, чтобы понять чувства людей, окружавших его все эти сотни лет? - Селим, тебя не знобит? – взволновано спросила женщина уже в третий раз. Мальчик еле заметно поморщился, вслух ответив предельно вежливо и правдиво: - Немного, матушка. Я, пожалуй, пойду в свою комнату, меня клонит в сон. - Конечно, родной, – его нежно обняли, окружив удушающее тяжёлым облаком дорогого парфюма. – Если что-то понадобится, зови, не стесняйся. - Ага. Лестница на второй этаж впервые казалась гомункулу такой крутой и длинной. Мальчик крепко держался за скользкие перила, чтобы не упасть носом в пушистый, но от того не менее твёрдый ковёр. Всё равно ведь под тканью скрывается камень, а встреча с ним не сулит ничего хорошего. Добравшись до своей комнаты, Селим плотно прикрыл дверь и, наконец, смог облегчённо выдохнуть. Притворяться больным перед матерью оказалось делом не из лёгких – приходилось опираться лишь на рассказы одноклассников-людей, с которыми, впрочем, первый сын Отца не особо стремился контактировать, да на информацию из книг. Температура, усталый вид, слабость, вялость – всё это паренёк умело имитировал, чтобы поскорей избавиться от докучливого общества. Конечно, Гнев наверняка заподозрил неладное, но не ему судить того, кто способен на гораздо большую жестокость, чем сам «фюрер». Оглядев свои покои, Селим не смог сдержать злого смешка: почти все дорогие безделушки, подаренные влиятельными партнёрами Кинга Брэдли, сиротливо пылились в коробках под кроватью. Плюшевый заяц подвергся смерти через повешение на ручке шкафа, фарфоровый ночник обзавёлся смешной рожицей, нарисованной флуоресцентным маркером. При включении прибора по помещению моментально разносился едкий запах спирта. Это позволяло мальчику без разрешения открывать окна настежь, что он сейчас и сделал. Простуды опасаться не стоило, а победа над собственной слабостью – не это ли истинное счастье? Ледяной ветер вздул тюлевые шторы как паруса на шхунах, они колыхались, не в силах ни опасть безвольными тряпками, ни сорваться с карниза и улететь в снежный буран. Колкие снежинки впивались прямо в кожу, глаза, цеплялись за одежду Прайда, видимость стала ниже среднего, а мороз ощутимо кусался. Однако гомункул не обращал внимания на такие мелочи: на губах его играла безумная улыбка, глаза широко раскрыты, и всё естество радовалось близостью со стихией. Неукротимо. Немилосердно. Мощно. Примерно такими должны быть люди, чтобы выжить, не пасть к ногам Отца или более сильных существ. В глубине души Селим жалел их, таких смешных и слабых. И в тоже время восхищался. - Я бы хотел увидеть будущее, которое наступило бы, не появись мы, гомункулы, на свет, – тихо прошептал в пространство мальчик, и ветер подхватил его слова, закрутил в хороводе снежинок и бросил в эпицентр бури. Ещё немного постояв возле окна, Прайд смотрел в пургу и думал, что было бы неплохо поделиться с кем-нибудь своими мыслями. А для этого мог подойти только один человек. Тот, что не покрутит пальцем у виска и не попытается выбить дурь из темноволосой головы. Ибо своих тараканов ему хватает сполна. Селим не любил тянуть с исполнением своих желаний. Миг – и комната опустела. Лишь шторы печально трепетали, ожидая того печального мига, когда их окончательно сорвёт ветром и затянет в голодную снежную пасть. *** Почему-то пальцам горячо и мокро. Рассеянный взгляд вниз – и дыхание перехватывает от нереальной жути происходящего пополам с каким-то извращённым удовольствием. Руки по локоть в крови. Она горячая и мокрая, похожа на томатный сок, но пахнет резче, ярче, больнее. От этих алых разводов исходит осязаемая мука, те, кто отдал свои души Ишваре раньше срока, безмолвно кричат, корчатся и скалят рты в проклятиях, не в силах хотя бы стечь с бледной кожи аместристского ублюдка. А Кимбли пожимает плечами и улыбается: безумно, зло, страшно. Ему нет дела до чужих жизней, да и до своей тоже, если уж начистоту. Он стоит над принципами чести и достоинства, над моралью и гуманными бреднями о любви к ближнему. Когда этот самый ближний только и думает, как бы засадить больше пуль в голову и прочие части тела, тут уже становиться не до сантиментов. Кто выжил – тот и прав, это бесчеловечный, но, увы, реальный девиз всех войн. Конечно, он вуалируется, маскируется под сладкими речами и лживыми обещаниями, но вот куда потом деть красное от крови оружие, солдат, вопрос спорный. Убить их сразу после победы не выход. Проблем будет больше, нежели при разумном подходе. Так что «отстрелявших» своё вояк и алхимиков просто оставляли гнить в тюрьмах. Разумеется, добродетели получали сполна – потери бывали колоссальными. Впрочем, Багровый алхимик ещё не догадывался о том, что, возможно, через пару дней он собственноручно взорвёт как детский фейерверк почти весь офицерский состав. Он не знал и был счастлив, упиваясь резнёй, криками боли и страданий. Каждый взмах руки или пафосный щелчок пальцев сопровождался новой вспышкой чужой агонии. Мир умирал. Умирали люди. Чтобы потом восстать из пепла? Не смешите. Чтобы породить чудовище, какого раньше не видел свет. Месть. Взрыв, порыв жаркого воздуха, пропитанного гарью бьёт в лицо, заставляя морщится. На щеках бордовые капли. Убийства перестают тяготить ровно с того момента как исчезает граница между «можно - нельзя», когда в голове вдруг шепчет мягко, будто змей-искуситель: ты можешь создать из этих людишек идеальные бомбы, ты машина для выполнения приказов, убивай – и получай наслаждение! Получил. Сполна. А ещё – в будущем, после тюремного срока, возвращения статуса и участия в восстании гомункулов, - сны. Кошмары даже, граничащие с полным помешательством, как человек балансирует на краю пропасти. Захватывает дух, внизу видны скалы, острые камни, и тьма, темнее ночи и гораздо светлее того мрака, что поселился в сердце в самом начале Ишварской бойни. Практически каждую ночь без перерыва на праздники и выходные, Кимбли видит глаза темнокожих мужчин и женщин, детей, обращённые к нему в молчаливом укоре: зачем ты убил нас? Чем мы провинились? У Зольфа нет ответа. И ему как-то муторно становится, не стыдно, нет, повторись всё, он без раздумий уничтожил бы столько же красноглазых. Но червячок сомнений всё же копошится, подтачивает уверенность в собственной правоте и безнаказанности. Алхимик не помнит, когда это началось – в тюрьме, раньше, позже, но ясно одно: что-то меняется в нём, неуловимо, но меняется. К лучшему или худшему? Он не знает. Только смотрит в глаза давно умерших людей, слышит их мольбы, растягивает губы в оскале и слизывает с пальцев кровь… - Ты спишь? Вопрос сам по себе не может напугать. А вот тот факт, что произнесён он в теоретически пустой квартире, где никого, кроме хозяина быть не должно, настораживал. И даже очень. Вырвав сознание и пут кошмара, Багровый разлепил глаза и с удивлением обнаружил возле дивана до боли знакомого мальчика. Сын фюрера. Прелестно. - Представь себе, да, – добавив в голос едкого сарказма, ответил мужчина и принял вертикальное положение. Тело уже не ломило, видимо температура благополучно опустилась до нормального состояния. А вот слабость никуда не делась, так что вставать с тёплого дивана Зольф не спешил. – А что ты тут забыл? Ночь на дворе! - Я хотел поговорить. - О чём же? – спорить тоже желания особого не было, потому Кимбли великодушно хлопнул ладонью по дивану рядом с собой, давая Прайду знак сесть и не маячить бледным призраком перед глазами. Гомункул себя ждать не заставил, уселся почти вплотную, смотрит пронзительно и губу прикусывает. Зольф вздохнул. Детским психологом он в детстве быть не мечтал. О, что тут поделаешь – работа, да и Селим вроде как почти родной… почти. – Хорошо. Я спрошу сам. Ты имеешь какие-то сомнения касательно плана вашего Отца? - Как ты догадался?! – очаровательная невинность вышла у Брэдли-младшего изумительно. Не будь алхимик циником по жизни, точно купился бы. - Я сегодня в ударе, видать, звёзды в нужном положении стоят, – хмыкнул в ответ мужчина, припоминая свою «великую» победу над Шрамом. Упоминание красноглазого урода мигом понизило планку настроения на несколько пунктов вниз. Впрочем, главное сейчас не подать виду. Слабости должны оставаться при себе, это каждый знает. – Ну, так что, я прав? - Да, – односложно буркнул первый гомункул, а потом его как прорвало: – понимаешь, я всю свою жизнь считал, что люди ничтожны, что они слабовольные и глупые, что их нужно только убивать, но ты… другой. Не такой, как они. Сильный. Жестокий. И ты не с нами и не с военными, – взгляд Селима был серьёзен, брови насуплены. – Ты сам по себе. И я подумал, что Отцу следует дать человечеству возможность выбора. Пусть сами решат свою судьбу. Не справятся - тогда и убьём их. - Это всё очень лестно, конечно, но… – брюнет прищурился, раздумывая над словами паренька. Зерно здравого смысла в них было. – Что я могу сделать? Твоё предложение разумно, не спорю. Однако ваш Отец этого не позволит. А я не собираюсь воевать ни на чьей стороне. Я сам за себя, ты сам это сказал! - Я не предлагаю принимать их сторону, – на лице первого гомункула вдруг расцвела радостная детская улыбка. – Прими мою сторону. - И?.. - Мы вместе создадим своё будущее! - Попахивает бунтом. Хм, а какое оно будет, это будущее? – с ленцой спросил Кимбли, искусно скрывая интерес к теме разговора. Отойти от эпицентра бури, проложить свой путь к своим целям… звучит заманчиво. И партнёр недурен, ой как недурен! - Хорошее! – оптимистично, ничего не скажешь. - Допустим, – осторожно подбирая слова, начал говорить Зольф. – Только допустим, что я согласен. Какие дальнейшие планы? Мы не будем помогать Отцу? Весь его план накроется медным тазиком? - Нет, конечно, – энтузиазма от обилия вопросов у Прайда не убавилось, наоборот он рос в геометрической прогрессии. – Мы сделаем всё согласно плану. Но в любой задумке бывают осечки, ты сам знаешь. - То есть ты хочешь?.. - Ага. Странно, но безумная идея мальчика не вызывала отторжения. Она заинтересовала алхимика, дала почку для размышлений. И с лёгкой руки гомункула в голове Багрового потихоньку начал складываться план действий. - А что я за это получу? За участие? – чисто ради интереса вдруг спросил брюнет, нагнувшись к Селиму и буквально прошептав вопрос ему в ухо. Прайд вздрогнул, помотал головой, а затем таинственным шёпотом сказал: - Дашь себя поцеловать – скажу… Кимбли удивился, но виду не подал. Внутренне ожидая отказа и мгновенной капитуляции со стороны гомункула, он ответил: - Целуй. Окружающая обстановка располагала к интиму: полумрак, ибо за окном метель, а свет никто не включал, тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов, и в целом общее странное обаяние ситуации. Зольфу не претило предстоящее действо, наоборот даже, мужчина был в предвкушении: что же предпримет Селим? Струсит? Будет отнекиваться? Или… Мальчик решительно сжал кулаки и, потянувшись всем телом, мягко коснулся губами губ алхимика. Обычный целомудренный поцелуй, если не учитывать пол обоих. Однако на этом Прайд не остановился. Засопев от возмущения – ну как же так, он старается, а брюнет и бровью не повёл! – ребёнок, путаясь в одеяле, придвинулся ближе к человеку. Лица их оказались практически на одном уровне. Справившись с вдруг охватившим разум волнением, Кимбли жарко шепнул: - А теперь моя очередь, – и сам перешёл в наступление. Сначала от такого напора Селим опешил, но вскоре сдался. Мальчик хоть и был гораздо старше, но к плотским утехам интереса не испытывал. Раньше. А сейчас, когда уже поздно убегать и спрашивать, что он делает, оставалось лишь принять судьбу. В лице Багрового, который, не ограничившись поцелуем в губы, жадно припал к шее гомункула словно вампир к бутылке томатного сока. Эти манипуляции на грани жестокости заставляли Прайда тихо охать и дрожать от удовольствия. - Зольф… я считал, что целуют только в губы… – немного сдавленно проговорил юный Брэдли. - Ты не поверишь, но места для поцелуев ещё не закончились! – облизнулся Кимбли плотоядно, а затем хихикнул, увидев, как вытянулось от шока лицо Селима. – Ладно-ладно! – отодвинувшись от мальчика, Багровый расстегнул ворот рубашки и потянулся всем телом. На его губах играла улыбка кота, который без проблем украл из миски неположенную ему сметану. – Ты ещё несовершеннолетний… – осёкшись под взглядом древнего существа с обликом ребёнка, алхимик поправился: – несовращённолетний. Так что дальнейшую программу отложим на потом. Ну, так что, условие выполнено, я могу услышать твой гениальный план? Прайд насупился, чувствуя во всём теле сладкую истому, и мстительно выдал: - Услышишь. Завтра! А я домой. - В метель? В таком состоянии? – насмешливо уточнил Зольф. - Да! – гордо задрав голову, гомункул включил настольную лампу, и по полу и по стенам тут же забегали живые тени с жуткими красными глазами. Удостоверившись, что Кимбли достаточно впечатлён и вообще не собирается затаскивать его обратно в кровать, сын фюрера исчез их дома алхимика. - Тогда до завтра… – прошептал в темноту мужчина, улыбнулся своим мыслям, вспоминая приятный ванильный вкус кожи мальчика, и вновь окунулся в царство Морфея. Следующий день обещал быть не менее насыщенным.