XXX.
27 сентября 2016 г. в 20:28
— Чего опаздываем? — выступив вперед, чтобы встретить своего кумира как подобает, осведомился Оруо.
— Начальство не опаздывает. — так прокомментировал свои действия «сильнейший», спрыгивая на землю, когда спустя пару часов прибыл на место событий вместе с Браус. — Начальство задерживается.
— Но почему ты опоздал?
— Я тебе отвечу попозже. — отряхиваясь, объяснил Леви. — Слишком много у тебя вопросов ко мне с утра.
Вокруг стен царила тишина и спокойствие. Притаившись за построениями, ни Колос, ни Бронированный, казалось, не спешили давать о себе знать, и выходить на «миролюбивый» контакт с народом.
— Ну, и где ваши титаны? — недовольно переспросил «сильнейший», озираясь по сторонам. На мгновение у него возникло ощущение, будто его обманули.
— Может их кто-то перестрелял до вас? — сделала предположение Браус, стараясь не ухмыльнуться при виде его рваной униформы. Взглянув на неё в упор, Леви уже хотел было ответить кое-что похлеще, как вдруг к ним подошел Арлерт и, прикинувшись паинькой, попросил об одолжении:
— Капитан, а у вас ложечки часом не найдется?
Занятый своими мыслями, Леви не сразу его расслышал. Зато намек парня очень хорошо понял Оруо Бозард, потому что стоило «сильнейшему» переспросить у своего подчиненного, что хочет от него рядовой Арлерт, мужчина, усмехнувшись, пояснил:
— Да он об этой «ложечке» уже у всех спрашивает.
— Да, в последнее время с Арлертом творится что-то непонятное. — подтвердил его словам Гюнтер Шульц. И это действительно было так.
Йегер, «подзаправившись» коньяком Пиксиса, чувствовал себя на одной волне с титанами, Жан, вдохновляемый моральной поддержкой Марко, мог натрезво крушить титанов, если бы поверил в себя, и только один Армин, пожалев, что не успел накануне «подзарядится» привычными «веществами», никак не мог найти себе «применения». Поэтому чувствуя себя без дозы не в своей тарелке, он возложил все надежды на пакетик героина, который находился в кармане его брюк, (одному только богу было известно, как ему удалось протащить его мимо бдительного ока охраны Разведкорпуса), но чтобы воспользоваться им, для начала его надо было «разогреть» в какой-то емкости, а она, как назло, куда-то подевалась, причем в самый неподходящий для этого момент. Обыскал вроде все вещи, но ложки этой так нигде и не нашел. Тогда сделав предположение, что она, очевидно, выпала где-то по дороге сюда, он принялся расспрашивать о ней у первых встречных, правда стоило ему услышать, что говорит о нем Элитный отряд, юноша, вспылив не на шутку, подошел к этим людям поближе и, проигнорировав присутствие Капрала, окинул их презрительным взглядом.
— Знаете, что я думаю? — произнес он вслух, сосредоточив свой взгляд на Оруо.
Замолчав как по команде, Элитный отряд насмешливо уставился на блондина, с которым происходило что-то странное.
— Я думаю, что вы все — лицемеры. Двуличные... — запнувшись на полуслове, проговорил вслух Армин, но заметив, что те его совсем не слушают, поспешно добавил следующую реплику, вложив в неё всю мощь своего презрения к этим «снобам»: — Поэтому я очень хочу, чтобы вы все сдохли… А когда вы сдохнете, я буду с музыкой на ваших могилах танцевать.
Судорожно сглотнув, Оруо переглянулся с остальными. Слова мстительного Арлерта задели всех за живое, внеся смятение в трепетную душу каждого. Никто не любил, когда этот кавайный блондин начинал что-либо вещать о своих нехороших предчувствиях — уж слишком часто его пророчества сбывались в реальности, но и заткнуть этого кадета, сбросив его, например, со стену, он тоже не мог, потому что неподалеку расхаживал Капрал, общаясь со 104-м отрядом, который чуть позже мог потребовать от него объяснения по поводу жесткого обхождения с одним из новобранцев.
— И как скоро вы уничтожите этих титанов? — переспросил Пиксис, с любопытством рассматривая пришедшую в «профнепригодность» униформу лидера Элитного отряда.
— Я не привык торопиться и потому всегда действую осмотрительно. — небрежным тоном бросил Леви, до сих пребывая в неком недоумении по поводу отсутствия Колосса и Бронированного, которые полтора часа назад ещё были здесь. — Уничтожение титана займет немало времени.
— Мне откровенно становится не по себе.
— Бояться надо не вам, а мне.
Безмятежная непоколебимость «сильнейшего воина человечества» присмирила внутреннюю тревогу командира Гарнизона и вселила мнимую уверенность, что в этот раз все обойдется без лишних жертв. И ограничившись парой-тройкой вопросов о плане Эрвина, и получив на них самые витиеватые ответы, которые ему приходилось когда-либо слышать, Пиксис собирался было по привычке приложиться к своей фляги, как в этот момент к нему подошел Митаби Ярнах, сообщив о появлении на горизонте Бронированного:
— Командир, пора начинать обманный маневр.
Жители, вместо того, чтобы благополучно эвакуироваться из близлежащих городов, наоборот, высыпали на улицу и, обступив стену, стали наблюдать за происходящим, моля Провидение, чтобы все началось как можно скорее, и ни в коем случае не заканчивалось. Мгновенно вспомнив о существовании не только своего отряда, но и «стажеров» сто четвертого, Леви подозвал к себе Эрена, и с некой иронией покосившись на лезвие в руках пьяного кадета, не без издевки уточнил:
— Ну что, палач, наточил клинок своей тупости?
— Так точно! — закричал тот, взмахнув им так, что чуть не упал по инерции на землю.
— Отлично. — сказал «сильнейший», и подхватив кадета за плечи, вновь поставил его на ноги. — Значит, будешь действовать в одиночку.
— Новые правила?
— Запомни, Йегер, у Капрала Леви не бывает правил. — под влиянием ситуации он уже начал говорить о себе в третьем лице. — У Капрала Леви есть только настроение. Отсюда вывод: какое настроение, такие и правила.
— И что же мы будем делать? — этот вопрос ему задала уже Браус, подходя к нему с остальным составом сто четвертого отряда, готового в любой момент наброситься на несчастных титанов, и растерзать их при помощи своих клинков.
— Ты, инфузория туфелька, добиваешь Женскую особь, а то она че-то на поправку пошла. — отдав ей такое распоряжение, он повернулся к Марко и Спрингеру, и кивнув в сторону «огнедышащего» шестидесяти-метрового «красавца», поглядывающего на них из-за стены, приказал им: — Вы, водоросли, атакуете Колоса.
И вспомнив о Йегере, от которого за версту несло спиртным, Леви перевел взгляд на горе-кадета, и ещё раз скользнув взглядом по его лезвию, которое он даже толком не мог держать в руке, не без сарказма отметил:
— Ну, а ты, моя «любимая» амёба…
Объяснив ему, с какой стороны лучше всего приблизиться к Бронированному, чтобы нанести по его телу соответствующий удар, он перешел к объяснению второй части эрвиновского плана, и опять схватив парня за плечи, внезапно поставил его по центру поверхности стены.
— Стой здесь. Как только Бронированный «засветиться», нагонишь его в мою сторону.
«Легко сказать, нагнать, — невольно подумал Эрен, стараясь держаться так, чтобы его нетрезвое состояние не слишком бросалось в глаза окружающим, — титан ведь не корова», однако перечить грозному Капралу не стал.
— Бронированный — не дурак, на тебя пойдет, — как ни в чем не бывало продолжил Леви, — твоя задача — сыграть роль «приманки», а там уже я со своим отрядом за него возьмусь.
Эрену бесконечно льстило, что «сильнейший воин человечества» возложил на него ответственность за исход самой трудной части операции, но перспектива стать «красной тряпкой» для Брони слегка отпугивала его своей неоднозначностью. Уловив суть приказов, кадеты разбрелись по местам, чтобы занять соответствующие позиции. Удостоверившись, что все идет пока по плану, Леви уже собирался было покинуть стены, чтобы приготовиться к атаке Бронированного, но стоило ему повернуться и, сделать шаг назад, как рядом с ним раздался чей-то хорошо знакомый голос.
— СКОРО ВСЕ ЭТО КОНЧИТСЯ?! — дыхнул ему на ухо Армин, переживавший ни сколько за исход предпринятой операции, сколько за возможность «подзаправиться» накануне атаки порошком в каком-нибудь укромном местечке.
Вздрогнув от неожиданности, Леви встретился с ним взглядом.
— А зачем ты меня об этом спрашиваешь?
— Мне отлучится надо. — пояснил юноша, кивая в сторону бункера.
— Сейчас не время.
— Ну, что поделать, если прижало?
— Нельзя уже потерпеть до конца?! — зыркнул на него Леви.
Он ненавидел, когда в столь драматичный для человечества момент кто-то из окружения удовлетворение собственных потребностей ставил выше общей цели. Если каждый начнет сейчас из-за всяких мелочей отлучаться со своих позиций, так недолго и тщательно разработанную спец-операцию провалить. Из-за нелепых просьб Арлерта она медленно, но верно превратилась в балаган и, пока ещё все не рухнуло окончательно, надо было вмешаться в ситуацию, и предотвратить её поворот в никуда.
— Вот пойди с Боттом или Миллиусом. — толкнув юношу в сторону этих двоих, приказал ему Леви. — Пусть проведут тебя. Только не приставай ко мне!
Послушавшись его напутствующего слова, юноша выдвинулся навстречу своему отряду, но не успел он преодолеть и половину пути, как его тотчас перехватила Ханджи и, заметив в его руках айфон с отличной камерой, попросила о новом одолжении:
— Если ты участия во всей этой заварухе не принимаешь, то сними мне, пожалуйста, панораму происходящего на камеру.
Внимательно выслушав её просьбу, Арлерт не сразу понял, что от него хотят. Но когда вместо слова «панорама» ему послышалось, будто Зое попросила его снять «порно драму», юноша, застыв на месте о недоумения, надолго задумался о том, о чем раньше запрещал себе даже мечтать.
Такого плана видео он, конечно, не снимал никогда, и как ни подбадривал его Эрен, вдохновляя на развитие способностей оператора, Арлерт не был уверен, что такого рода картины у него могли получиться. У него и людьми ничего не получилось снять, а тут титаны. Однако стоило ему поделиться своими опасениями с Ханджи, как она, так и не дослушав его до конца, вдруг резко развернулась и, оставив Арлерта наедине с собственными сомнениями, направилась проведать Командора.
— А теперь за работу, живодеры! — отдал последнее распоряжения 104-му отряду Леви, и поравнявшись со слегка протрезвевшим Эреном, успевшего таки воспользоваться своим приводом, крикнул ему вдогонку: — Давай, разочаруй меня, Йегер!
— Капитан, а можно я буду вампиром? — раздобыв где-то сухарики, и приставив их к своему рту, словно изображая клыка, Браус улыбнулась ему своей новой «ухмылкой».
— Ещё одно слово, и ты будешь у меня самым мертвым «вампиром» сто четвертого отряда. — бросил ей напоследок «сильнейший», и оторвавшись от земли, уже запланировал было свернуть за угол следующего дома, чтобы как следует набрать скорость для очередного рывка, как рядом с ним поравнялись успевшая воспользоваться приводом Петра, и догнав его в два счета, окинула молодого человека взглядом, в котором мелькнула мимолетная искра ревности.
— Может, уже отстанешь от своей рядовой?
— Это ты о ком сейчас?
— Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.
На людях Петра, конечно же обращалась к нему на «вы», чтобы не нарушать субординации, но когда они оставались наедине, и были уверены, что их никто не слышит, потребность в «официальщине» отпадала. И поскольку Леви продолжал молчать, словно пытаясь выбрать, как ему надо отреагировать на это сообщение, в то время как любой другой человек на его месте либо послал Петру, либо проигнорировал, молодая женщина, не желая, чтобы он так быстро съехал со щепетильной темы, опять задела его за живое:
— Неужели ты думаешь, что ты — это ТО, что действительно ей нужно?!
Похоже, она была не в курсе о его шальной ночке с Микасой, зато знала подробности их не поддающейся никакой логике удивительных «отношений».
— Поверь, я готова смириться с твоей новой пассией, если бы не её надменное поведение, высокомерное лицо, повернутость на сводном брате, и взгляд тигрицы. — не обращая никакого внимания на неуместность обстановки, Петра продолжала долдонить о наболевшем, отчего Леви совсем был не восторге.
— Ну, допустим у меня тоже взгляд тигра и что дальше... — оборвал он её на полуслове. — В чем моя вина?
— Твоей вины в этом нет. Виновата только я сама.
Леви перевел на неё взгляд. Самобичевания Рал на фоне её комплекса «жертвы» с некоторых пор стали для него таким привычным делом, порядочно намозолившим ему глаза и слух, что он давно перестал акцентировать на этом свое внимание.
— И в чем же твоя вина? — с раздражением переспросил он; сентиментальность всегда оставалась его слабым местом.
— Я виновата в том, что до сих пор люблю тебя.
Эти слова, сорвавшиеся с её уст, стали для него настолько неожиданными, что зависнув в таком состоянии на пару секунд, словно постигая их суть, он чуть и вправду не врезался в угол дома.
— Да, я давно тебя люблю. — кивнула Петра, ликуя в глубине души, что ей удалось произвести на него впечатление.
— А как же муж, ребенок? — удивился он. — Они в курсе их жена и мать до сих пор любит другого?!
— Несмотря на то, что в нашем отряде было достаточно парней, среди которых я могла выбрать себе достойную кандидатуру в мужья, я все время хотела только лишь тебя. Но ты никогда не замечал меня. Ты вечно сидел либо за своими отчетами, попивая чай, либо болтался в компании Эрвина с Ханджи, выслушивая их планы по убийству титанов.
— Тогда я был просто сумасшедшим, и сомневаюсь, что с того момента что-то изменилось в моей голове. — запнувшись на полуслове, отозвался Леви; он и представить себе не мог, что когда-нибудь ему придется объясняться на эту тему со своей бывшей подчиненной, чью работу ему ещё никогда не приходилось критиковать. — Ты прекрасно понимаешь, с такой профессией, как у нас, оставаться нормальным в Легионе Разведки практически невозможно. Мы все немного поехавшие, и в этом ничего удивительно. И если что-то не так, тогда прости, что не замечал тебя раньше.
— Можешь заметить меня теперь. — простодушно произнесла она, надеясь на взаимность, но у самого Леви на этот счет были свои мысли.
— Мы провели с тобой в стенах Разведкорпуса незабываемое время, — ничуть не изменившись в лице, сказал он, — но я не могу сказать тебе «да».
— А как же Зое? — все ещё продолжая надеяться на «чудо», проронила Петра.
Леви терял последние остатки терпения. Успокаивать людей, и давать им обоснование для напрасных ожиданий — не его, поэтому «пошагав» проторенной дорожкой, подразумевающей под собой обычную прямолинейность, он решил «дорезать» коллегу окончательно, и сняв с себя ответственность за последствия дискуссии, сказал ей все, как есть.
— Между мной и Очкастой никогда ничего не было, и не будет. А если наши отношения порой и выходили за рамки деловых, это было ничем иным, как обычным дурачество. Мы так разыгрываем иногда друг друга, и в этом нет ничего страшного.
Не привыкший перед кем-то заискивать, и под кого-то прогибаться, Леви не боялся говорить правду в лицо, даже если был в курсе, его слова могут кого-то ранить похлеще ножа.
— А то, что она навоображала себе одинокими ночами с тоски, лежит на её совести. — отчеканил он, переходя на повышенные тона. — И никакого отношения к её бурным фантазиям я не имею. И вообще, может, пора уже выбросить из головы мысли о неразделенной любви, и лучше подумать о тех людях, которые находятся рядом с тобой?!
— Но как знать, может, она влюблена в тебя по-настоящему?! Ты её когда-нибудь об этом спрашивал?
— Я все знаю, поэтому и не спрашиваю, но того, что она признается, поверь, никому лучше не станет: ни ей, ни мне. Поэтому пусть все останется, как есть.
— Но если ты её не любишь, тогда…
— Вижу, первое мое объяснение мимо твоих ушей, или ты поняла меня слишком превратно, что ж, постараюсь объясниться в этот раз попроще, чтобы поняла меня наверняка.
Сейчас было ни время для подобной сентиментальности, но разве упрямой Рал что-то объяснишь? И потому проверив на всякий случай, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор, он собрался с мыслями, и отлично понимая, что если не скажет ей этого слух, и прямо сейчас, то коллега не отстанет от него никогда, запасся терпением, и выдал следующее:
— Я не могу связать свою жизнью с твоей не потому, что считаю тебя какой-то ущербной, неуклюжей, или ушибленной на всю голову, как Ханджи. Вовсе нет. Я действительно ценю твою заботу обо мне, твое внимание к моей персоне, хотя она этого и не стоит, но причина, из-за которой я никогда не смогу ответить на твои чувства, заключается совсем в другом…
Леви никогда не считал себя мастером доходчивых объяснений, и ежели ему удавалось хотя бы три слова уложить в одну фразу без грамматических ошибок, он считал это почти достижением. Сделав паузу, чтобы показать, что подходит к заключительной версии своего признания, и глазом не моргнув, молодой человек продолжил тираду:
— Я просто тебя не люблю, понимаешь?! НЕ. ЛЮБЛЮ. Я. ТЕБЯ. Теперь, надеюсь, понятно?
Позже эти слова «НЕ люблю», будут ещё долго отдаваться глухим эхом в её ушах, когда она, приняв решение покончить жизнь самоубийством, чтобы избавиться от своей неразделенной любви, даже не раздумывая о судьбе муже и сына, кинется прямо в пасть к гиганту. Но даже этому её безрассудному и спонтанному поступку, который она совершила, пребывая на грани эмоций, Леви не придаст особого значения и, расценив суицид исключительно, как глупость, достойную слабых людей, запомнит Петру Рал не как коллегу, которую всегда уважал, а как навязчивую дамочку, которая вечно лезла не туда, куда надо со своей заботой.
Увлекшись диалогом, он не заметил появления рядом ещё одного лица, а когда спохватился, было уже поздно. Поравнявшись с ними, Микаса с каким-то вызовом посмотрела на Капрала, (она уже давно обещала его убить, поэтому вполне возможно, как только им удастся «заарканить» Бронированного, и расправиться с Колоссом, она приведет свой план в исполнение) и, остановив свой взгляд на Петре, ничего не почувствовала к ней, кроме жалости, смешанного с презрением, какое обычно испытывает сильный духом человек к тем, кто «легко ломается» под давлением обстоятельств. Микаса не слышала их разговора полностью, но последняя фраза, высказанная лично Капралом в адрес своей бывшей пассии, отложилась в её памяти навечно, словно приоткрыв завесу над отношениями её начальника с этой женщиной, потерявшей из-за слишком насыщенной всякими заботами супружеской жизни, прежний лоск, и потому при всех своих достижениях все же уступавшей в энергичности, выносливости, живости, и молодости его новой «фаворитки» полу-азиатских кровей с гибким телом, словно созданное для самых изощренных «садо-мазо» практик.
Очутившись между двумя людьми, с которыми у него сложились отнюдь непростые отношения, Леви почувствовал себя неловко, (разруливать ситуации эмоционального накала — не его фишка), пусть подобное замешательство прочитать по его лицу было невозможно. Область человеческих взаимоотношении всегда осталась для него непролазным лесом, где он не ориентировался вообще, поэтому угодив в очередной раз угодив нелепую ситуацию, постарался уйти от прямого конфликта, но вместо этого, этого, только все усугубил.
— Ты сегодня сама на себя не похожа. — Леви первым обратил внимание на едва уловимые, но все же ощутимые изменения в облике своей новой подчиненной. — В глазах появился блеск, а на лице мелькает улыбка, которая тебе обычно не свойственна.
— Да, у меня такое ощущение, будто с души свалилось тяжелое бремя, — согласилась Микаса, — и даже как-то легче стало. Очевидно, так влияет на меня близость с вами.
Петра побледнела, но девушка, проигнорировав её взгляд, полный яда, с такой же прохладцей продолжила:
— После той ночи я действительно себя по-другому чувствую.
— Болит что ли? — глядя куда-то перед собой, уточнил Леви.
— Нет, просто я... Ну, что-то большее к вам чувствую.
— Клево. — без тени эмоций выразил он ей свою «признательность». — А раньше пофиг было?!
Как ни крути, но «сильнейший» умел выбить почву из-под ног собеседников своими неожиданными фразочками, но Микаса была тоже не промах, и как только ей представиться удобный случай, она также сыграет с ним подобную штуку.
Проснувшись на рассвете в объятиях любовника, спросонья ей показалось, будто её обнимает мать, как в далеком детстве, но стоило ей открыть глаза и, разглядеть окружающую обстановку, где накануне она провела жаркую ночь, все мыслимое и немыслимое внезапно стало на свои места. Однако вместо того, чтобы сразу же вскочить, и начать собираться, она ещё полчаса пялилась в потолок, прокручивая в голове вчерашнюю порнографическую сцену, где играла одну из главных ролей. Впрочем, Леви под утро настолько сильно зажал её в своих объятиях, что ей стоило немалого труда выбраться, чтобы навсегда покинуть эту спальню и квартиру, сквозь окна которой проглядывала предрассветная дымка.
Она, конечно же, не любила этого психа, каким всегда ей казался этот «недомерок», но своими действиями, своим отношением, далекого от уважения, ему удалось «разбудить» в ней что-то такое, что она забудет ещё не скоро. С самого начала отнесясь с долей скептицизма к её способностям в плане уничтожения гигантов, и словно преследуя цель «сбить» с её головы «корону», которую она водрузила на себя с момента получения титула «лучшей» в 104-м отряде, он никогда не щадил ни её эго, ни гордость, указывая на допущенные ею ошибки, и придираясь по малейшему поводу. А в ту ночь и вовсе делал с ней все, что хотел, а она, вместо того, чтобы заартачится и дать задний ход, наоборот, послушно выполняла все его требования, словно стараясь ему во всем угодить, и показать себя прилежной «ученицей». Но удивляло Микасу совсем другое.
Миновав стадию, обычно свойственную в начале отношений между людьми, чувствующих друг к другу неосознанное притяжение, их «общение», незаметно для них самих вышло на другой уровень и, открыв единожды неограниченность своих возможностей в постельных утехах, они, казалось, были не прочь повторить предыдущий опыт, вот только остальные, включая Командора, Ханджи, весь Элитный отряд, и новобранцев из сто четвертого, даже знать не должны были об этом.
То, в каких позах, и как он её брал, было совсем не похоже на её предыдущий опыт с более трепетным и ярко фантазировавшим Кирштайном, с его длительными любовными «прелюдиями», с применением перьев, воска и еды в качестве «стимуляторов» пробуждения чувственности. Сложно, конечно, ожидать чего-то подобного от Капрала, мыслившего более грубыми и приземленными категориями, и чей жизненный опыт мало способствовал зарождению в его душе романтических наклонностей. И то, что в страстных объятиях Жана называлось «нежностью», в «железобетонных» объятиях Капрала превращалось в «садо-мазо» с последующими отсюда болезненными ощущениями.
Вначале Микаса как-то не понимала Кирштайна, и слишком быстро его отвергла и, посему довольствуясь в прошлый раз грубыми ласками «сильнейшего», которыми и «ласками» то сложно было назвать, успела почувствовать разницу, равно как и пожалеть, что так быстро отшила предыдущего поклонника.
Она считала Капрала неплохим любовником, как говорится, на «любителя», но чуткости в плане особого подхода к партнерам ему было не занимать, вследствие чего их занятие любовью походило не на адекватную интимную близость в прямом смысле этого слова, а на некий вид борьбы, где Микаса, впиваясь ему пальцами в плечи, то и дело пыталась от него отвернуться.
Он возбуждал её своей грубостью, и ненасытностью, но для таких девушек, как она сама, слишком зажатых вначале, чтобы раскрепостить и забыть обо всем, такой любовник был в самый раз, пусть даже если «пытки», что он устраивал для неё в постели, пришлись бы по душе не каждой. Своей напористою и быстрым переходом от одной стадии к другой, он словно вырывая её из раздумий о том, «правильно» ли это вообще, и смеет ли она таким образом, «предавать» Эрена, овладевал ею почти насильно, и сполна получив свое, тотчас подчинял её своей воле. Все происходило настолько стремительно, с таким бурным проявлением эмоциональности, что Микаса, совсем завороженная его действиями, не успевала даже представить на его месте сводного брата, когда открыв глаза, чтобы прийти в себя после яростной любовной возни, от которой выходили покурить на балкон даже соседи за стеной, была несколько удивлена, встречаясь взглядом не с зеленого оттенка глазами Эрена, а с глазами, чей цвет в полумраке ночи и вовсе приобретал штормовой оттенок.
Влюбись она в «сильнейшего» без памяти, то возможно, и вела бы себя с ним в постели по-другому и, отдавшись ему без остатка, обожгла бы его всей силой своей страсти, которой в ней было немерено. Тогда бы и их совместные ночи, наполненные темпераментностью, приобрели бы особую «остроту». Но поскольку сердце Микасы давным-давно было отдано совсем другому человеку, который вряд ли когда-нибудь ответит на её чувства, ей оставалось довольствоваться "всякими" Капралами и Кирштайнами.
По правде сказать, в виду последних событий, она немного побаивалась Леви, и не шибко ему доверяла, поэтому, как ни старался «сильнейший» подчинить её себе, «раствориться» без остатка в его руках, не она так и смогла, как если бы это произошло, окажись на его месте Эрена. Впрочем, самому «сильнейшему», не особо домогающемуся чьей-то любви, было достаточно и этой прекрасной оболочки, отзывающейся на его желания, и вполне удовлетворяющей запросы его чувственности, на большее он и не претендовал.
— Мне интересно, почему, когда ты сейчас смотришь на меня и улыбаешься?! — внезапно поинтересовался он, поймав на себе её насмешливый взгляд.
— Капитан, а вы сюда точно САМИ добрались, или понадобилась команда санитаров?! — осведомилась Микаса, акцентировав внимание на его растрепанном внешнем виде.
— Я и так в курсе, что с моей униформой не все в порядке.
— Ну, что вы! Она сегодня просто бесподобна, а вот улыбаюсь я как раз таки совсем по другой причине.
Интуитивно Леви догадывался, что дело тут вовсе не во флирте, и очень скоро его опасения подтвердились.
— Мне просто интересно, как вы собираетесь убить титанов при помощи того, что у вас сейчас находится в руках. — наконец, отозвалась она.
— А что не так с моим оружием?
Ничего не ответив, девушка полетела дальше. Опусти взгляд пониже, Леви только сейчас обнаружил, что вместо клинка захватил с собой... обыкновенную швабру.