LXIII.
22 мая 2017 г. в 17:50
Тот день не предвещал ничего особенного. Имир с Марселем, пообещав доделать ремонт, в очередной раз запороли метр обоев, криво прицепив кусок на стену, и Микаса, которой надоело все время сидеть в своей комнате, томясь от безделья, была вынуждена сойти вниз, чтобы проконтролировать их работу. Чувствуя себя неуклюжей бегемотихой из-за округлившегося живота, ей нетерпелось поскорее родить, и забыть обо всех неудобствах, доставляемых беременностью, но стоило ей отодрать от стены один кусок обоев, раскритиковав в пух и прах труды горе-работников, как в следующий момент ей до такой степени плохо, что эти двое, всполошившись не на шутку, тотчас доложили обо всем Арлерту, который в ту же минуту вызвал скорую и наскоро собравшись, отправился с ней в роддом, пообещав все время находится рядом и ни за что не оставлять её одну.
Машина едва успела доехать до учреждения, расположенного на приличном расстоянии и если бы Армин не торопил водителя, Микаса б точно родила в дороге. Лежа в кабинете, где её устроили со всеми удобствами, она рассеяно глядела в потолок и переживая насчет того, как все произойдет, и останется ли она вообще в живых, с присущим ей спокойствием отвечала на вопросы медсестры, в чьи обязанности входило отвлекать её от постоянно усиливающейся боли, прежде чем начнутся настоящие роды.
Записывая что-то в медицинскую карту, женщина ненавязчиво расспрашивала Аккерман о будущем ребенке, его имени и характере, и будучи уверена, что Армин стоит под дверью, и терпеливо ждет, когда все закончится, Микаса давала краткие ответы, лишь бы её поскорее оставили в покое, но стоило ей узнать уже от самой медсестры, что его попросили удалиться, мол стоять «отцу» под дверью кабинета, где находиться роженица — плохая примета, полуазиатка, всполошившись не на шутку, уже хотела было выскочить из кабинета, и броситься следом за ним, чтобы он не оставлял её одну, но почувствовав резкую боль внизу живота, все, на что её хватило, это опустившись на пол рядом с какой-то трубой, ухватиться за неё руками, и приложившись к ней лбом, просидеть так, закрыв глаза, пока её не забрали обратно, с трудом расцепив руки и устроив на прежнем месте, только в этот раз хорошенько её закрепив, чтобы она не вздумала сбежать второй раз, поставив под угрозу собственное здоровье и здоровье малыша, сделали ей инъекцию, спровоцировав стимуляцию родов раньше времени.
Наслушавшись в свое время историй от «опытных» коллег, (особенно её поразил рассказ одной женщины, с серьёзным видом вещавшей о том, как её рожала мать целых три дня, чудом оставшись в живых), Микаса была уверена, что с ней произойдет то же самое, и справившись за каких-то пару часов, причем довольно успешно, ещё долго не могла поверить, что все этим мучениям наступил конец и она может наконец взглянуть на своего ребенка.
Подробности самого процесса из-за постоянно нарастающей боли, к концу охватившей чуть ли не каждую клеточку её тела, девушка помнила довольно смутно, отмечая местами и вовсе провалы в памяти, зато прекрасно запомнив, как в тот момент ей хотелось возненавидеть всех мужчин, начиная с Эрена, который оставив её одну, шастал теперь невесть где, заканчивая Леви, по чьей вине она корчилась в этом стерильном помещении в окружении незнакомых людей в белых халатах, была немало удивлена, что когда её мучения закончились, гнев к этим лицам также куда-то улетучился, растворившись в закоулках её сознания, словно ничего и не было.
Спустя пару часов, а потом ещё пару дней, оказавшись дома вместе со свертком, где находилось живое существо, плоть от плоти её и человека, которого меньше всего хотела видеть в роли его родителя, Микаса долго не могла привыкнуть к собственному сыну, возложив все бремя присмотра за ребенком на безотказного Арлета, заменившего ему на определенного срок как мать, так и биологического отца.
К роли матери она оказалась совершенно не готовой, но осознавая, что отныне ей придется нести ответственность за ещё одного человека, пока тот не достигнет совершеннолетия, привыкнув тратить все свое свободное время на себя, перестройка досуга, чтобы уделять оставшиеся часы ребенку, далась ей непросто. И каждый раз, когда Армин приносил ей маленького Алекса, (имя подбирали вместе), чтобы она, посадив его на колени, начинала понемногу к нему привыкать, принимая ребенка из рук Арлерта с таким видом, будто он вручал ей бомбу замедленного действия, не перестала терзать себя мыслями о том, что судьба поступила с ней несправедливо, заставив её родить от капрала Леви, в то время как раньше она мечтала видеть отцом своих детей именно Эрена.
Подержав некоторое время малыша подле себя, она без тени сожаления возвращала его обратно Арлерту и занимаясь какими-то посторонними делами, вспоминала о нем, если в том возникала необходимость. Не надеясь когда-нибудь вырастить своих детей, хотя бы по той причине, что его будущая невеста — Криста Ленц — вряд ли когда-нибудь ответит ему взаимностью), Армин перенес все свое внимание на чужое чадо и возясь с Алексом сутки напролет, проявил себя настолько идеальной нянькой, что окончательно забросив свои труды, обращался с ним так, будто это был его собственный сын, а не сын Аккерман. И наблюдая за тем, с каким энтузиазмом он возиться с ребенком, разбаловав его так, что тот практически был готов сесть ему на голову, Микаса, проникаясь этим хрупким существом, в чьих венах текла кровь и её рода, почти готова была стать ему хорошей матерью, как вдруг в один прекрасный момент время, отпущенное на восстановление сил после родов подошло к концу, и вспомнив об условиях, которые ей поставил Флегель, профинансировав услуги клиники, как и обещал, через пару недель была вынуждена вновь вернуться на рабочее место и приступить к своим обязанностями, предоставив Алекса теперь в распоряжение Армина, который отныне должен был не просто присматривать за ребенком, но ещё и контролируя процесс затянувшегося на два года ремонта, находить время для продолжения своего литературного труда.
Плохо ориентируясь в особенностях маскулинных и феминных наборах качеств гендера, и посему воспринимая Армина как нечто среднее между этими двумя категориями, протягивая к нему ручки, чтобы тот забрал его из кроватки, малыш часто называл Арлета как «папой», так и «мамой», что, разумеется, не могло не раздражать, и порой и вовсе забавлять Микасу, немного ревновавшей собственного ребенка к лучшему другу, который в отличие от неё умудрился быстрее найти к нему подход. И если поначалу Армин смущался, когда к нему обращались именно так, в дальнейшем, привыкнув к такому раскладу дел, он не воспринимал их всерьёз, и наблюдая за его возней с ребенком, полуазитка не переставала отпускать в его адрес мнительного блондина насмешливые комментарии, утверждая, что у них в семье и за «папу», и за «маму» одновременно.
Задерживаясь на работе допоздна, а потом ещё и записавшись на водительские курсы, которые посещая три раза в неделю, Микаса приходила домой очень поздно, и натыкаясь на очередной «кордебалет», под аккомпанемент смеха и матов Имир, подгоняющей Берика с поклейкой обоев, помогала Армину загнать спать дитя спать, привыкшее с некоторых пор засыпать если не в два часа ночи, так в три, порядочно изведя за это время терпение как родной матери, так и своего воспитателя, чьи биоритмы из-за этого уже давно хромали. Правда едва Армину удавалось его усыпить, рассказывая мальчику одну и ту же сказку по десятому кругу, он вырубался сам, засыпая тут же на стуле возле ночника, уронив предварительно книгу на пол.
Избалованный излишним вниманием, Алекс, перенимая привычки взрослых, вскоре и сам научился ими прекрасно манипулировать, и чувствуя, что может творить что угодно, и за это ему ничего не будет, специально выводил из себя своими выходками «няньку», и если бы не периодическое вмешательство матери, осаживающей его, тот, помыкая блондином на свой лад, уже б давно сделал его своей «подстилкой».
В свои полтора года он соображал на уровне трехлетнего ребенка и пусть с произношением отдельных букв дела обстояли пока не очень, речь взрослых он понимал достаточно, чтобы общаться с ними отдельными фразами, позиционируя себя тоже взрослым, только заключенном в теле ребенка. Прекрасно удерживая в свои года осанку, когда его сверстники едва начинали ходить, Алекс умел сносно бегать, но и таскать различные тяжелые предметы, удерживая их на весу. Чего только стоили его походы в гараж, куда Имир с Марселем сносили всякий хлам, оставшийся после ремонта, где он, копошась в этом старье, пока не видел Армин, выискивал для себя всякие интересные вещи, пока все не закончилось тем, что умудрившись зацепиться за какую-то проволоку, подсоединенную к полке, и потянув её на себя, все, что там было: пустые банки из-под краски, куски испорченного линолеума, рулон нержавейки, старые обогреватели, полетело на пол, чудом не похоронив его под собой, вследствие чего этот гараж пришлось закрыть, а самому ребенку играть там запретили.
Хорошо сложенный, с довольно крепкой фигурой, унаследовав упрямый характер Аккермана, он представляя собою экстравертную версию своего отца, оказавшись более открытым в плане контактности с внешним миром, чем Леви. От матери ему передались темно-серые проницательные глаза, придававшие его личику особую смазливость, и когда Армин останавливал на нем свой взгляд, у него порой складывалось впечатление, будто он смотрит в глаза взрослому человеку, и как его выходки не утомляли Арлерта, пожаловаться на него Микасе он так и не осмелился.
Оказавшись слишком энергичным для своего возраста, Алекс пытался везде залезть и все проверить, и опасаясь, как бы с ним не приключилось какой-то беды, Армин, следуя за ним по пятам, за весь день не мог позволить себе даже толком поесть, что уже говорить о написании глав к своему незаконченному труду, требовавшего хорошей сосредоточенности и умения не отвлекаться по мелочам. Максимум, что он мог выдать, это пару абзацев в день, и то не очень хорошего качества, вследствие чего дело с завершением «Истории человечества» продвигалось очень туго, пока и вовсе не заглохло на полпути в связи с перемещением фокуса внимания автора на совсем другие вещи.
«Это у нас растет маленький бандитик» любил в шутку отзываться о нем Армин, боясь лишний раз прикрикнуть на ребенка, когда тот откровенно нуждался в хорошем подзатыльнике, на что Микаса, качая головой, утверждала, что эти мысли не так уже и далеки от правды, но как бы они не восхищались его смазливой мордашкой и повадками, порой оставляющие желать лучшего, хотя, в целом, он был доброжелательным ребенком, оба сходились на мнении, что Алексу очень не хватает отцовской руки и хорошего ремня.
Соседи знали о ребенке, но поскольку все дети в таком возрасте и вправду похожи друг на друга, посчитав, что это чадо и впрямь принадлежит Ривзам, (вряд ли бы он тогда стал настолько щедро финансировать его содержание), спустя время, когда в нем начали все больше и больше проявляться аккермановские черты лица, смешанные с родословной Тоё, пришли к выводу, что если от кого Микаса и могла родить этого ребенка, то уж точно не от Флегеля, с крупными чертами его рябого лица. Но если бы вся проблема заключалась в одном только поведении ребенка.
Подметив однажды, что Алекс любит играть с различного рода паучками и прочей живностью, Имир была рада стараться приносить их ему каждый день, лишь бы потешить детское эго, правда если бы он ещё научился плотно закрывать крышку аквариума, чтобы оттуда не сбегала «дичь», странствуя по дому без всяких препятствий, ему, как коллекционеру необычного, не было бы цены. Устав вылавливать «беглецов» из ванной комнаты, кухни и находя их порой даже в постели, Арлерт буквально тут же её уничтожал, а если поймать ничего из живности не удавалось, тогда он подключал к её поискам либо Берика, либо Микасу. Особенно намаялись они с подаренным недавно Имир пауком.
Получив столь редкий экземпляр, мальчишка безуспешно пытался прижить его в аквариуме, пока в один прекрасный момент паук не ушел в самоволку, обосновавшись в одном из уголков комнаты, и периодически спускаясь по паутине до середины комнаты, провисев так некоторое время, колеблясь от дуновения сквозняка, опять выбирался наверх, чтобы в него кто-то не врезался лицом, и стоило кому-то на него напасть, как паук, словно чувствуя угрожающую ему опасность, в считанные секунды взбирался к потолку и мгновенно переместившись в собственное убежище, затаивался там до следующей вылазки.
Очень скоро борьба с ним переросла в настоящую бойню и отчаявшись его поймать, Микаса поставила перед Арлертом ультиматум, заявив, что если подобное будет продолжаться и дальше, то Алекса придется отправить в ясли, а Берика с Имир и вовсе выгнать из дома, раз наладить дело с ремонтом у них не получается.
В этот раз гостинца для него у Имир не оказалось, что впрочем не слишком обидело дитя, решившего показать гостям рисунки и держась с людьми довольно открыто и непосредственно, разложив перед ними листы, Алекс принялся водить по их контурам своей миниатюрной ладонью, объясняя, что именно хотел нарисовать, даже если связь между нарисованным и оригиналом была слишком ничтожной.
Рисовал он, в основном, военную технику и летательные аппараты. Чего стоили перерисованные под копирку самолеты… И внимательно прислушиваясь к его объяснения, Армин, только сейчас обнаружив на одной из нарисованных машин эмблему единорога, ещё долго не мог найти подходящих слов, чтобы прокомментировать качество исполнения рисунка, — до такой степени он был шокирован склонностями своего воспитанника. От Берика, также с пристальным вниманием рассматривающего рисунки юного инженера, также не укрылась страсть Алекса к символике военной полиции, и отметив его равнодушие к Крыльям Свободы, невольно ухмыльнувшись, не мог не заявить об этом вслух, как бы невзначай толкнув Имир в плечо:
— Взгляни-ка, что сынок Капрала рисует, — отозвался он, подмигнув ей, — полицейским наверное будет. В отличие от отца.
Стукнув парня в колено и заставив его тем самым заткнуться, Имир тотчас улыбнулась, и дабы ребенок, услышав знакомое имя, чего доброго, не поинтересовался, кто такой Капрала Леви и какое отношение он имеет к бывшему легиону Разведки, одно упоминание о которой каралось штрафом, постаралась перевести разговор в другое, более безопасное с точки зрения политкорректности русло. Как ни странно, маленькому Алексу символика военной полиции нравилась больше, чем та, что принадлежала Разведкорпусу, и понятия не имея о вражде, царившей между этими двумя организациями, посчитав, что гостям не понравился рисунок из-за некачественной подачи линий, он тотчас перечеркнул его карандашом, и без лишних размышлений схватив цветной ластик, принялся стирать нарисованное, пообещав в следующий раз изобразить этот символ получше.
Позже, рассказав мальчику на ночь очередную сказку, Армин дождался момента, когда тот заснет, и убедившись, что ребенок крепко спит, прежде чем покинуть комнату, он подошел к столу, и отыскав там злосчастный рисунок, пока тот не попался на глаза Микасе, порвав его на мелкие кусочки, избавив своего воспитанника от необходимости исправлять ошибку.