Во Тьме

Высоко в черном небе равнодушно взирает на них полная Луна. Лес здесь редкий и ее золотой, круглый диск можно хорошо разглядеть даже сквозь ветви деревьев. Это первая охота Брэнна в стае. Тело все еще помнит боль первого оборота. Волк из него получился невзрачный — маленький, худой и с блеклой шерстью. Отец остался недоволен, хмуро посмотрел на него, но ничего не сказал. Старейшины бегут впереди, ведут стаю. Самые сильные волки посредине, там все его старшие братья, все, кроме Алариха, его дом теперь под высоким курганом, рядом с курганами предков. Молодняк следует за сильными. А замыкает стаю его отец — следит за всеми ними, чтобы никто не нарушал порядка. Так было веками. Так будет веками. Олень устал, а потому бежать им осталось недолго. Старейшины пропускают вперед сильных. Волки берут в кольцо загнанную жертву. Они милосердны, никто не будет терзать живого оленя. Арквид, огромный, черный волк, его самый старший брат, вцепляется оленю в горло. Слышен короткий хрип. Олень падает. Ноздри дразняще щекочет запах свежей, горячей крови. Сильные расступаются. Отец и старейшины терзают труп — им достанутся самые хорошие куски, молодняк будет подъедать, что останется. Брэнн приближается к оленей туше в числе последних. Он гложет объеденные старшими братьями кости. Вкус оленей крови больше не кажется ему отвратительным. Вокруг туши уже собираются стервятники. Высоко над ним, в бездонном, ночном небе каркает Блэки. Луна все так же сияет, вокруг — все та же ночная тьма, только в нем самом что-то поменялось, раз и навсегда. Он обернулся, бежал вместе со стаей, ел сырое мясо. Теперь он — один из них, оборотник, изменяющий форму. Брэнн запрокидывает окровавленную морду, и воет. Громко, протяжно. Далеко, среди деревьев вторит ему ответный вой, его родичей, приветствующих его, ставшего равным им, разделившего с ними добычу. Брэнн вглядывается в холодное, усеянное звездами, черное небо и видит, мелькнувшую высоко, неясной тенью в лунном свете, летучую мышь. Тоска, неосознанная и необъяснимая, стальной хваткой сжимает его волчье теперь, сердце. … Пир удался на славу. Его родичи поминали Алариха и приветствовали Брэнна, ставшего оборотником. Столы накрыли под открытым небом среди Немертвых Деревьев, окружавших замок его отца. Оборотникам ни к чему прятаться за каменными стенами и обносить рвами свои замки — лес их лучший друг и союзник, защитит их от врагов, коль найдутся такие безумцы, кто решит сразиться с сыновьями Луны. Слуги проворно следуют между столами, наполняя вином кубки пирующих, подавая все новые и новые блюда. Брэнн не хочет ни есть, ни пить. Он тайком скармливает куски мяса со своей тарелки сидящему на плече, верному Блэки. Харольд, захмелевший от вина, развалившийся на покрытом шкурами убитых им зверей, громоздком троне, во главе стола, внимательно смотрит на него. Он не говорил с Брэнном после смерти Алариха, только лишь смотрел вот так, осуждающе. — И да прибудет в мире сын мой в Земле Теней! — пьяным, грубым голосом кричит король Харольд. — И да восславится сын мой в Волчьей Шкуре! — Да будет так! — вторят ему нестройные голоса присутствующих. Они все поднимают кубки и одним резким движением выплескивают кроваво-красное вино за левое плечо — за Алариха в Земле Теней. Расторопные слуги быстро наполняют кубки вновь и они все пьют — за Брэнна в волчьей шкуре. — Но не Алариха предпочел бы я проводить в Землю Теней, — тихо говорит Харольд и снова осуждающе смотрит на Брэнна. После пира молодые волки его рода уйдут в лес, и каждый найдет себе подружку по нраву. Его, наверняка, уже дожидается Унна в их условленном месте. Только, впервые, Брэнну не хочется идти к ней. …Колдовские травы вокруг сияют внутренним светом. От их дурманящего аромата, смешивающегося с запахом влажной земли, идет кругом голова. Он рядом с Унной, обнимает ее, касается знакомого тела, все еще скрытого грубой одеждой простолюдинки. Унна целует его и он отвечает на ее поцелуи. — Ты какой-то другой теперь. Будто и не ты вовсе, — шепчет девушка, упирается ему в широкую грудь хрупкими, тонкими руками. — Словно подменили тебя! — Чудится тебе все, глупая! Он вновь тянется к ее губам. Он хочет повалить ее на землю, забыться в тепле ее податливого тела. — Некже! Ее звонкий голос разрывает ночную тьму. Руки, ставшие вдруг невероятно, не по-девичьи сильными, отталкивают его. Брэнн слышал про обережьи заклятия у простолюдинов, но никогда не верил в них. А теперь и взаправду столкнулся. Ничего не изменилось, и Унна осталась прежней, обычной и некрасивой. Он сделал шаг к ней, но словно на стену невидимую натолкнулся. — Некже! — снова крикнула девушка и опрометью бросилась прочь, не оглядываясь. Брэнн не обернулся, когда почувствовал его за спиной. Он знал. Черные глаза следили за ним из-за деревьев, за каждым его движением. И вот, теперь, когда убежала Унна, вампир больше не таился от него. — Почему ты не остановил ее?! — голос, хриплый и насмешливый. — Разлюбил, — прошептал Брэнн. Этот упырь что-то сделал с ним, он не мог врать! — Я ничего с тобой не делал, волк, — все тот же насмешливый голос. Быстрый, бесшумный шаг, которого никогда бы не услышал смертный. Но у Брэнна теперь был звериный слух оборотника. — Почему?! — повторил упырь свой вопрос, и Брэнн почувствовал напряжение в его хриплом голосе. Еще шаг, бархатный, кошачий. — Вот почему… Он резко повернулся и, преодолев оставшееся расстояние между ними, заключил вампира в объятья. Его враг не надел доспехи на эту встречу. Его тело было жарким и живым. Его губы — мягкими и горячими. Брэнн прижался к ним своими и, не встретив сопротивления, смял в торопливом, грубом поцелуе. Он вздрогнул, когда почувствовал, как удлинившиеся, острые клыки ранят его губы. Вздрогнул, когда ощутил во рту вкус собственной крови, но не прервал поцелуя. Язык вампира, искусный, быстрый, сплелся с его языком, дразня, завлекая. Брэнн не чувствовал ничего подобного, когда целовался с Унной. Он не испытывал омерзения, хоть перед ним и был злейший враг их волчьего рода. Только желание, сумасшедшее, убивающее разум и совесть, лишающее воли. Руки вампира лихорадочно, алчно заскользили по его телу. Огрубевшие ладони Брэнна коснулись черной, шелковой рубашки. Кожа под шелком горела огнем. Вампир отвечал на его поцелуй и пил его волчью кровь. Его руки ласкали спину его врага. Вампир оторвался от его губ, словно через силу. В черных глазах мелькнула боль. — Это ты что-то сделал со мной, волк, — прошептал он. Его губы были перемазаны кровью, темной в лунном свете. Брэнн снова обнял его, властно, собственнически и вампир не противился ему. Его руки сжали лишь пустоту. Его звериный слух уловил взмахи крыльев летучей мыши в вышине. Из-за деревьев вышел Айвор. — Старейшины учуяли упыря в наших землях, — сказал он. — Твои братья прочесывают лес. Брэнн молчал. — Сотри кровь с лица и не показывайся отцу на глаза, пока не затянутся раны на губах. Айвор даже не пытался скрыть брезгливость. — Если донесешь на меня — получишь свою Мэльрику, — прошептал Брэнн, утирая окровавленные губы. — Она никогда не полюбит подлеца, Брэнн, сын Харольда.