Во Тьме

Придворные неподвижно замерли в Рубиновом Тронном Зале Кровавого Дворца. От тяжелых, металлических дверей, украшенных литьем стилизованных, мифических чудовищ, до огромного трона в конце зала, тянулся широкий проход, образованный стоящими по сторонам его разодетыми царедворцами. Удостоившиеся чести королевского приема, двигались по этому импровизированному, живому коридору, к трону, на котором гордо и неподвижно восседал скучающий Король Немертвых, Роланд III, Беспощадный. Внешностью, он не отличался от многих своих подданных: бледный, худощавый, высокий, с черными, блестящими волосами, длинными, ниже плеч. Монарх был одет во все черное, как и подобало Детям Ночи. Шелковая рубашка, камзол, кюлоты, чулки и остроносые туфли, пошитые по последней моде, — все это безупречно сидело на нем, стройном, прекрасном и безжизненном. Довершала наряд длинная, черная мантия. Вечные короли не носили корону, считая ее атрибутом жалких, тщеславных смертных. На пьедестале из черного камня было два трона. Второй пустовал. Королева Аметисса, после очередной попытки захватить власть, была сослана в изгнание, в приграничные провинции, находившиеся в собственности ее клана. Там она прибывала в заточении в одном из своих фамильных замков. Казнить ее Роланд не решился, опасаясь гнева ее родных и союзных с ними кланов. А вот троих своих сыновей, принявших сторону матери во время неудавшегося переворота, он казнил. У него оставались еще шестеро сыновей, мечтавших заполучить престол. Но никто из них не решался ни вызвать его на открытый поединок, ни устроить покушение. Светловолосый юноша, обнаженный по пояс, одетый только в черные, шелковые штаны без украшений, сидел на большой подушке из кроваво-красного бархата, у ног короля. Босой, обманчиво хрупкий и тонкий. Бессменный фаворит Роланда. Когда-то, очень давно, он был смертным любовником его отца, одним из многих. И когда-то, очень давно, он должен был умереть, прискучив Вальдемару Жестокому. Придворные Роланда, те, кто были ровесниками его родителя, до сих пор шептались за его спиной. И они не ошибались. Именно из-за этого, совершенно обычного на первый взгляд мальчишки, вызвал Роланд на смертельный поединок отца. Он убил его, голой рукой вырвав из груди сердце, согласно древнему обычаю. Не морщась, съел он это сердце, отрывая от него куски окровавленными руками. И стал Королем Детей Ночи. Он оборотил Джеймса сразу, после вступления на престол. Те же придворные говорили, что если бы не Джеймс с его советами, правление Роланда не продлилось бы столь долго. Но они были достаточно мудры, чтобы говорить все это шепотом. Роланд правил более восемьсот лет и мало что на этом свете могло удивить его. Монарх равнодушно слушал доклад своего шпиона. Верторикс находился под защитой древнего, скрывающего заклятия и только Роланд был способен видеть его. Шпион всегда был точен и лаконичен в своих донесениях.  — Собаки собрались напасть на наши земли, Величайший. Так они хотят почтить память своего мертвого вожака, — тихо сказал Верторикс. Он кутался в бесформенный, серый плащ с капюшоном, полностью скрывавший очертания его фигуры. Лицо было не разглядеть из-под капюшона. Голос Верторикса напоминал шипение змеи. Шпион низко поклонился и исчез, словно растворившись среди теней и дыма чадящих факелов. Хайльвирт, седой и древний, давно уже переставший считать века, бесшумно приблизился к трону. Черная ряса до пола скрывала его худобу, чрезмерную, даже по меркам немертвых. Хайльвирт был военным советником Роланда. — Величайший, собак надо атаковать в их же землях! Жалкие, блохастые твари должны ответить за эту неслыханную дерзость! — Джеймс? — Да, мой повелитель? — Нанести удар по собакам первому, на их земле? — Позволь им прийти сюда, мой повелитель. Лицо Хайльвирта перекосилось от злобы, но он не посмел возразить. Любой, кто оспаривал правоту Джеймса, умирал без промедления от острых клыков Роланда. Не сказав ни слова, Хайльвирт вернулся на свое место среди придворных. — Королева Аметисса прислала к вам своего лекаря, Величайший, — громко, перекрывая шепот придворных, произнес глашатай. Лекарь Аметиссы, смертный, сгорбленный старик, заговорил притворно скорбным голосом: — Состояние вашего сына, младшего принца Эмриса, ваше величество, ухудшилось. Принц по-прежнему не может пить кровь смертных. — Что ж, придется казнить его в назидание другим безумцам. Пусть знают, так будет с каждым, кто решится испробовать кровь собак, — сказал Роланд, зевая от скуки. — Мой господин, — вкрадчиво прошептал Джеймс. — Есть одна древняя легенда… — Очевидно, настолько древняя, что даже я о ней не знаю! — прервал его монарх. — Согласно ей, бог Кайден приходит в наш мир раз в тысячу лет, посмотреть на детей своих… — Хватит нагонять на меня скуку, Джеймс! Просто скажи, что делать с хворым Эмрисом! — Не убивай и не лечи. Роланд молчал. Аметисса могла начать распускать слухи о том, что болезнь Эмриса наследственная, что и ее супруг поражен ею, только мастерски скрывает это, но недуг прогрессирует, а потому скоро он будет не способен править. И найдется немало его знатных, влиятельных союзников, которые охотно поверят в эту ложь и поддержат мятежную королеву. Но, Джеймс еще ни разу не посоветовал ему дурного. Придворные негодующе роптали. — Почему? — тихо спросил Роланд, слова его предназначались только для фаворита, прижавшегося спиной к его правой ноге. Так, словно они были наедине в королевской спальне, а не в Тронном Зале. Роланд мимолетно коснулся его мягких, блестящих волос. — Возможно, скоро мы навсегда перестанем воевать с собаками, — так же тихо ответил ему Джеймс. Лекарь внимательно рассматривал пол, опасаясь поднять глаза на монарха. Роланд ударил рукой по каменному подлокотнику трона. Все голоса в зале смолкли. — С этой минуты вверяю судьбу принца Эмриса в руки богов, и пусть они решат, жить ему или умереть. Слова Роланда эхом отразились от древних стен огромного зала. Брэнн видел свою мать, Брунхильд, только на официальных праздниках, и то — издалека. Приближаться друг к другу, а уж тем более говорить, им было запрещено под страхом смертной казни. Видар, отец Брунхильд, имел глупость оспорить право Харольда на власть. Харольд не зря звался Справедливым: он не предал Видара мучительной казни, а победил его в поединке и убил быстро и милосердно, одним ударом Кэллаха. Согласно древним законам, Харольд должен был взять в жены старшую дочь убитого им воина. Харольд свято чтил законы, а потому женился на Брунхильд, высокой и нескладной девушке с крупными чертами лица. Ее единственным украшением были волосы: густые и длинные, ниже пояса, цвета меда. Некрасивая девушка быстро наскучила Харольду, он провел с ней лишь три ночи, и то, исключительно, чтобы соблюсти обычай и не оскорбить ее древний и почтенный род. Король оборотников подарил Брунхильд своему воину, Ивару Одноглазому, в награду за верную службу. Одноглазый от королевского подарка отказаться не посмел. Когда Брунхильд родила Брэнна, Харольд забрал сына в свой дом. Вильма, старшая жена Харольда, Брэнна сразу не взлюбила, часто поколачивала его, заставляла делать грязную работу, а за провинности морила голодом. Кто его мать, Брэнн узнал от старухи знахарки, Дагниры, рассказавшей ему о Брунхильд перед смертью. В наказание Харольд запретил хоронить ее в Курганье, чтобы дух ослушницы никогда не нашел путь в Землю Теней. Теперь, после смерти Короля, Брэнн был больше не был связан запретами. И он пришел в дом Ивара Одноглазого, чтобы навестить Брунхильд. Его мать ожидала третьего ребенка от Ивара и новая знахарка, Армина, предсказала, что это будет сын. Брунхильд с трудом передвигалась по дому из-за огромного живота. Ее муж и сыновья, бывшие немногим младше Брэнна, отправились на охоту, по хозяйству хлопотали две младшие жены Ивара, громко ссорившиеся и гремевшие кастрюлями у очага. Брунхильд, занимавшаяся прядением, бросила веретено, и порывисто обняла своего старшего сына. — Хорошо, что проводил отца в Земли Теней, — сказала она, и слезы стояли в ее глазах. Смущенный, не зная, что сказать, Брэнн осторожно обнял ее. — Боги послали тебе славного мужа и крепких сыновей, — его голос звучал глухо. — А для тебя, увы, пожалели хорошей невесты! — На все воля богов, — сказал Брэнн. — Ничего, найду тебе новую и из древнего рода, — быстро заговорила Брунхильд. — У Кронхеннов три дочери на выданье, а у Хансеннов — две. Не красавицы, а потому и на приданное их отцы не поскупятся. Тоска острыми зубами укусила сердце. Брэнн молчал, не мог он объяснить матери, что ему не нужны ни жена из древнего рода, ни ее богатое приданное. — Спасибо тебе, матушка, за твою заботу, — сказал он, наконец. — Но пока не прошел траур, о женитьбе я думать не буду. — Эк правильный какой! — Брунхильд сощурила глаза. — Армина дурно о тебе говорила. — А что сказала Армина? — осторожно спросил Брэнн. — Что ты нечисти позволил кровь свою пить. И по доброй воле, — прошептала Брунхильд. Младшие жены, что-то подозрительно долго возившиеся у очага, бросали на них косые взгляды. Брэнн молчал. Он не хотел врать матери, но и сказать правду не мог — боялся навредить и ей, и не родившемуся брату. — Армина всяко болтает, что ей помстится, — сказал он, наконец. Сказал, а перед глазами его было прекрасное, бледное лицо Эмриса, бездонные колодцы черных глаз и перепачканные его собственной кровью губы… Харольд завещал по окончании тризны, в дни траура, почтить память его «славной битвой с кровососами» и Арквид не посмел противиться воле мертвого короля. Стоунхарты и вассальные им кланы начали готовиться к походу на земли вампиров. Напрасно Белые Жрецы увещевали нового короля одуматься, ведь крупных битв с немертвыми не было последние лет двести, а может, и больше, и поводы для распри, не считая воли покойного Харольда, отсутствовали. Арквид остался глух к их мольбам. Брэнн стал плохо спать. Чтобы он ни делал, все его мысли были только об Эмрисе. «не могу пить ничью другую…» слова немертвого тихим эхом звучали в его памяти. «ничью другую…» Прошло больше недели после их встречи. Брэнн не мог избавиться от тревоги. Он не знал, как долго могут упыри обходиться без свежей крови. Блэки вел себя странно, подолгу исчезал, а когда возвращался, громко каркал, словно звал его куда. — Хочу отправиться на охоту, — объявил он Арквиду во время ритуального обеда в тронном зале. — Что ж, дело достойное, — сказал новый король. — Но успей вернуться до начала похода, Брэнн Стоунхарт, брат мой. — Всенепременно, король Арквид, — ответил Брэнн. Он покинул тронный зал так скоро, как только позволяли ему приличия. Брэнн не взял на эту охоту никакого оружия, ведь он собирался охотиться в волчьем обличии. До тех пор, пока он не пересечет границы земель своего клана, у него не должно возникнуть распрей с соседями, а земли Стоунхартов прилегали к владениям немертвых напрямую. И все же, одна проблема у Брэнна оставалась. Среди оборотников находилось уж слишком много безумцев, желавших в одиночку сразиться с кровососами. Чтобы им не удалось пересечь границы и пробраться на земли немертвых, Черные и Белые Жрецы зачаровали приграничный лес и теперь храбрецы могли неделями блуждать по нему, да так и не выйти к чужим землям. Заклятие было сильным и действовало на всех, без исключения. Брэнн добрался до приграничного леса на закате. Похолодало, от дыхания шел пар. На траве и ветвях деревьев поблескивали капли росы. Белесый туман смешивался с лесными сумерками, сгущавшимися, клубившимися между крючковатыми, черными стволами деревьев, постепенно превращавшимися в чернильную тьму. Вокруг были привычные, успокаивающие звуки ночного леса: шум ветра в ветвях, взмахи крыльев птиц, торопливые шаги лесных обитателей, отправившихся куда-то по, одним им ведомым, тайным тропам. Волчьи лапы, бегущего среди деревьев, Брэнна быстро касались холодной земли, покрытой толстым слоем сухих, прошлогодних листьев. Он понимал, что нарезает круги, но продолжал бежать. Иногда волк Брэнн останавливался и, задрав морду, тоскливо выл. Ему нельзя было слишком долго пребывать в волчьем обличии, молодой оборотник может и забыть о человечьей жизни и тогда останется волком до конца дней своих. Но в волчьей шкуре у Брэнна было больше шансов найти зачарованную границу. Теперь он точно знал — Эмрис звал его, точнее, его звала жажда Эмриса, которую он, каким-то образом чувствовал. Брэнн слышал истории о выживших жертвах кровососов, которые сами искали возможности быть укушенными, но никогда не верил в них. Похоже, напрасно. Но волк или человек, он все еще не мог найти дорогу в земли немертвых. Где-то высоко, в холодном, черно-звездном небе, закаркал Блэки. Брэнн пошел на его голос. Задрожал прохладный, ночной воздух. Брэнн словно преодолел невидимую стену. Заклятие больше не действовало на него. А в вышине снова раздалось громкое карканье ворона, ведущего его сквозь зачарованный лес. Брэнн сорвался на бег, он не мог объяснить, но просто знал, что нужен Эмрису. Блэки резко замолчал. Брэнн остановился. Он был на границе. Он чувствовал холодную, чужую землю совсем рядом. Брэнн не стал пересекать невидимую линию, мир между их народами, пусть и хрупкий, и шаткий, еще не был нарушен. На мгновение он задумался, сможет ли Эмрис пересечь границу, но потом вспомнил, что его немертвый уже не раз делал это. Брэнн перекинулся. Стоять на двух ногах после долгого пребывания в волчьей ипостаси было непривычно. Собственное человеческое тело вдруг показалось ему ужасно неудобным. Брэнн не стал разводить костер, чтобы не привлечь к себе внимания. Он спрятался под ветвями Живого Дуба, улегся на свой плащ, заговоренный теплым заклятием, и стал ждать. Живые Деревья были дружественны к его народу, потому то, под которым он расположился, сердито пошумело листьями, но и только. Он уже потерял счет времени, когда, наконец, услышал знакомые взмахи крыльев летучей мыши. — Эмрис. Вампир перекинулся, но медленно, неуклюже, и в изнеможении упал на землю. Брэнн бросился к нему, обнял, взял на руки. Эмрис выглядел больным. Он исхудал. Кожа стала еще бледнее. Он был холодным. — Треклятый волк! — прошептал вампир и вцепился ему в плечи. — Что ты сделал со мной?! Брэнн вернулся вместе с ним в свое убежище, скрытое тенью, под ветви дуба. Он уложил Эмриса на плащ и осторожно сел рядом. Эмрис пошевелился, придвинулся к нему, не говоря ни слова, положил голову ему на колени. Брэнн робко погладил его по черным, спутанным волосам. Немертвый схватил его за руку и впился зубами в запястье. Брэнн поморщился от боли, но не отдернул руки. Эмрис был слишком слаб, и ему не удалось сразу прокусить кожу на запястье Брэнна. Вампир жадно пил его кровь. Брэнн не испытывал ужаса или отвращения, только радость, только желание отдавать всего себя. Кровь. Жизнь. Душу. Права оказалась знахарка. Брэнн улыбнулся и вновь погладил Эмриса по волосам. Он чувствовал, как тепло возвращалось в тело вампира вместе с его кровью. До чего же хорошо ему вдруг стало! Он не смог бы объяснить словами. У него слегка закружилась голова. Брэнн привалился спиной к стволу дерева. Эмрис пил жадно, ненасытно. Больше недели он обходился без крови. Он пробовал кровь разных смертных, но результат был всегда один — он, жалкий, скорчившийся на полу, пытающийся выблевать собственные внутренности. Он ослаб, не выходил из своих покоев, просто неподвижно лежал на кровати и беззвучно звал своего волка. И, когда он уже окончательно потерял надежду, когда уверился, что волк забыл его, он почувствовал Брэнна в приграничных землях. Он бы не смог объяснить, каким образом, но он просто знал — Брэнн рядом и пришел на его зов. Эмрис прекратил пить. Его жажда все еще была невыносимо сильной, но он боялся обескровить Брэнна. Он отстранился от прокушенного запястья. На его губах блестела темная, волчья кровь. — Ты ведь голоден? — ласково спросил Брэнн. — Почему остановился? — Боюсь навредить тебе, волк. — Ты не сможешь мне навредить. Пей еще. — Ты не понимаешь, волк. — Пей, — приказал ему Брэнн и прижал к губам прокушенное, кровоточащее запястье. Эмрис не смог сопротивляться, кровь Брэнна была слишком вкусной, слишком желанной. Он прижался к ране мягкими губами и снова начал пить, жадно, быстро, боясь пролить хотя бы каплю. Ночь окончательно вступила в свои права. Убывающая Луна взошла над лесом. Ее холодный, золотой свет проникал сквозь крючковатые ветви деревьев. Эмрис, опьяненный волчьей кровью, услышал, как тихо застонал Брэнн. Он остановился, с тревогой вгляделся в лицо Брэнна. Его волк улыбался, прикрыв глаза. — Брэнн?! — Пей еще, не останавливайся, упырь. — Не смей так называть меня!!! Брэнн открыл глаза, но не перестал улыбаться. — Прости, Эмрис. Пей. И вампир снова подчинился. Он утолил свою жажду и теперь пил, скорее, из удовольствия, ради вкуса, так смертные пьют вино. Брэнн опять закрыл глаза и привалился к стволу дерева. Он вдруг понял, что возбужден. Просто потому, что Эмрис рядом, что чувствует его губы на своем запястье. Его острые клыки задевают кожу. В штанах стало тесно и жарко. Он снова тихо застонал. Брэнн дернулся, когда почувствовал, как пальцы Эмриса быстро расстегивают пряжку его ремня. Его щеки запылали от стыда. — Тихо, волк, — успокаивающе прошептал его немертвый. Брэнн не сопротивлялся. Замер, не открывая глаз. Эмрис легко справился с пряжкой, приспустил его штаны и коснулся жесткого члена. Брэнн не смог сдержать стона, когда он начал дразняще быстро облизывать его языком, когда поцеловал сочащуюся смазкой головку губами, все еще перепачканными его собственной кровью. — Эмрис, — говорить не хотелось, он вновь забыл все слова. — Эмрис. Вампир продолжал ласкать его. — Дай себя... всего! Мне мало только твоего рта! Эмрис не стал вырываться, когда он больно сжал его плечи, останавливая, когда привлек к себе и впился во влажные, жаркие губы в грубом и торопливом поцелуе. Вампир ранил его губы и язык острыми клыками, но Брэнн не чувствовал боль. Он задыхался, но Эмрис не прерывал поцелуя, сплетал свой язык с его, дразня, завлекая. Брэнн пропадал, терялся. Рука Эмриса вновь коснулась его жесткого члена. Брэнн застонал в поцелуй, попытался оттолкнуть вампира, но не смог — напившийся его крови, Эмрис обрел и прежнюю силу. Рука Эмриса, лаская, двигалась по его стояку. Вампир оторвался от его рта, больно укусил за нижнюю губу, оставив на ней еще одну рану. Брэнн потянул его к себе, покорно подставляя окровавленные губы для нового поцелуя. Он хотел, чтобы Эмрис пил его кровь, жаждал этого не меньше, чем сам вампир. Он не стал бы сопротивляться даже, если бы Эмрис решил забрать его жизнь. Без Эмриса она все равно больше не имела смысла. Брэнн дернулся. Румянец стыда залил его щеки. Он кончил. Забрызгал спермой пальцы Эмриса. Словно в забытьи, привалился спиной к стволу дуба, почувствовал сквозь тонкую, льняную ткань рубашки, грубую, шершавую кору. Вампир перестал терзать его рот, но лишь затем, чтобы нетерпеливо разорвать ворот рубашки и впиться острыми зубами в шею. Брэнн почти терял сознание. В глазах мутилось. Но он продолжал обнимать Эмриса слабеющими руками. «Позволил кровь свою пить. И по доброй воле», - вспомнил он вдруг слова Брунхильд. Вспомнил, но не ужаснулся, не одумался, только крепче прижал к себе обезумевшего Эмриса. Его рука скользнула Эмрису в штаны, коснулась возбужденной плоти. Эмрис захрипел, но продолжил пить его кровь, вызывавшую в нем желание, сводившую с ума. Брэнн, застрявший между бредом и явью, грубо, неуклюже ласкал его. Он почувствовал горячую сперму Эмриса на своей руке. Вампир, словно и не заметил, для него существовала только кровь, запретная, волчья кровь… Он разочарованно застонал, когда Эмрис оторвался от его шеи. — Еще! Пей! Брэнн попытался прижать Эмриса губами в кровоточащей ране. — Нет, волк, — в тихом голосе вампира была сталь. Они крепко обнялись. Говорить не хотелось. Сознание медленно возвращалось к Брэнну. — Я смог победить жажду, оставить тебя в живых, волк, — хрипло прошептал Эмрис. — Это так трудно? — спросил Брэнн. Спросил, чтобы просто заполнить словами гнетущую тишину. — Трудно. Когда мы пьем кровь, мы иногда впадаем в безумие, пьянеем, как смертные от вина или медовухи. Эмрис замолчал. — Тогда мы убиваем тех, кого пьем, волк. Разрываем их на куски. — И у нас так бывает, — прошептал Брэнн. — После первого оборота. Мой отец опустошил деревню, когда впервые перекинулся. Они снова замолчали. — Ты потерял много крови, — виновато прошептал Эмрис. Он быстро поднес ко рту правую руку и разорвал удлинившимся клыком запястье. — Пей. — Но… Брэнн не успел ничего возразить — Эмрис прижал запястье к его губам. Кровь вампира была странной на вкус. Терпкой, горьковатой, совсем не похожей на кровь оленя, сырое мясо которого он ел на своей первой, волчьей охоте. Когда Эмрис убрал руку от его рта, сознание полностью вернулось к Брэнну, а слабость и головокружение, вызванные потерей крови исчезли без следа. Рана на запястье Эмриса мгновенно затянулась. — Вот так, — вампир грустно улыбнулся. Вместе с силами к Брэнну вернулось и желание. Он грубо повалил Эмриса на плащ и разорвал на нем одежду. Вампир с широко открытыми, черными глазами, тяжело и шумно дыша, покорно замер под ним. Наконец-то Брэнн смог рассмотреть его. Худощавый, стройный, почти мальчишечья фигура. Бледная кожа. Брэнн остановился в нерешительности. — Бери, волк, — одними губами прошептал Эмрис. — Весь твой. И Брэнн впился в эти губы. На мгновение удивился, не почувствовав острых клыков, но быстро забыл о них… Он перевернул Эмриса на живот. Коснулся небольших, упругих бедер. Эмрис дернулся под его рукой, и Брэнн навалился на него, придавив своим весом. Вампир издал полухрип полустон. Глаза Брэнна заволокло кровавой дымкой, в ушах зашумело. Он знал, что после того, что он сейчас сделает, пути назад уже не будет, ни для него, ни для Эмриса. Но он не мог остановиться. Золотые блики лунного света пробивались сквозь ветви деревьев, красиво и странно отражались на их коже. Кровь бешено побежала по жилам. Рядом с ним был враг. Древний враг всего их волчьего рода. Брэнн вдруг захотел перекинуться. Разорвать чужака в клочья. Эмрис не стал бы защищаться. Он бы с радостью принял смерть от его зубов и когтей. Брэнн, все еще в человечьей ипостаси, завыл. Отчаянно. Безысходно. И волчья кровь в нем успокоилась. Зверь внутри затих, затаился. Эмрис пошевелился под ним. Брэнн успокаивающе погладил его по спине. — Делай, что хочешь, волк! Брэнн обезумел. Эмрис застонал, когда он до боли сжал его бедра. Когда рыча, словно зверь, начал вколачиваться в них, терзая его плоть, впиваясь зубами в плечо, прокусывая кожу. Его член все еще был влажным и скользким от собственной спермы. Эмрис оказался узким, почти до боли, жарким. Брэнн не мог остановиться. Он был на грани между человечьей и звериной сущностью. Он не осознавал, что причиняет боль. Эмрис стонал, хрипел, дергался под ним, но не пытался вырваться. Не пытался сбросить его с себя, хотя мог сделать это с легкостью… Боль причудливо смешалась с наслаждением. Брэнн двигался в нем, дышал Эмрису в затылок. Он слабо вскрикнул, когда Эмрис укусил его за руку, которой он судорожно комкал грубую ткань плаща. Эмрис снова начал пить его кровь. И Брэнн забылся. Пропал. Он кончил в Эмриса. Захрипев, взвыв, излился в него. Навалился, придавив своим весом обманчиво хрупкого, прекрасного и замер, задышав в затылок своему немертвому. Эмрис резко дернулся под ним, забрызгал спермой плащ и неподвижно растянулся на грубой, мятой ткани, даже не пытаясь освободиться.