***
Когда я спустился с горы, с кладбища, и после моей невинной просьбы покурить, – меня ударили по затылку, после чего я вырубился. На то, чтобы очнуться, мне потребовалось четырнадцать дней – две недели я не приходил в себя! Как позже понял, у меня поднялась температура, и я впал в нездоровый сон. Ничего не помню о том времени, но, кажется, я бредил. Даже после того, как я пришёл в себя, меня довольно часто покидало сознание. Возможно, я даже заработал сотрясение. Заботу обо мне взвалил на свои плечи тот самый старик, оказавшийся ещё и карликом. Думаю, ростом он едва доставал мне до пояса, но, несмотря на это и его возраст, руки его с недюжинной силой тащили меня до ванной комнаты. Меня поили, кормили, обтирали и лечили с сухой заботой. Ровно настолько, насколько она позволит мне выздороветь. Между собой мы не разговаривали, зато на все мои попытки отблагодарить – грубо слали в пень. Так прошли ещё две недели, по окончании которых я мог уже спокойно вставать с кровати, спускаться по лестнице и разминаться на свежем воздухе. Я чувствовал себя хорошо. Что, видимо, и послужило сигналом: однажды, после того как я спустился на первый этаж, передо мной возник старик. — А теперь покинь мой дом. Я был удивлён, но прекрасно понимал, что я всего лишь гость, которого рано или поздно попросят уйти. Но не думал же, что так скоро! Потому не мог не спросить: — Почему? Позвольте отблагодарить вас, я же вам... — Нет. Уходи. После такого ответа у меня не было возможности остаться. Только мои ноги переступили порог, как дверь за мной закрылась, и я услышал щёлкнувший засов. Почти сразу пошёл дождь. И вот тогда я и понял свою ошибку. Моё воспитание и уважение к старшим сослужило мне плохую службу – мне следовало настоять, поспорить, в общем, остаться в доме с тем человеком и узнать у него все, что мне нужно было! Подумав так, я развернулся и постучал в дверь. Мне не открывали, но я настойчиво продолжал тарабанить. Наконец, засов спустили, а из двери показалась знакомая рука. Следующее, что помню – боль от прицельного удара в печень, а затем дверь снова закрылась. Этот чёртов старикан снова ударил меня! Сжавшись от боли, я сидел на пороге и пережидал дождь. Когда небо, наконец, стало проясняться – отправился в путь.***
Совсем грустно становилось от мысли, что сейчас меня ждёт такой же приём. Я обошёл вокруг дома, пока не заметил под невесом открытую печь; трава рядом вытоптана, а зола ещё не убрана. Придти к выводу, что старик частенько сюда приходит, – дело нехитрое. А рядом тем более свеженькие нерубленые поленья лежат, и топорик как раз мне по руке. Я ухмыльнулся. Ну что ж, пора возвращать должок. Конечно же, меня заметили. Но всё, что я услышал – тихое поскрипывание половиц. Из дома он так и не вышел. Ну, никто и не говорил, что будет легко. Неподалёку нашел четыре бочки для воды, правда, их давно уже следовало вымыть от зеленоватой тины. Я знал озерцо в двадцати минутах ходьбы отсюда, с чистой и холодной водой. Так и пошли мои трудовые будни. Я не пытался делать всё и сразу: по утрам я таскал воду, днём делал перерыв на сон и обед, а после этого принимался рубить дрова. Когда уставал – складывал дрова под навес или выдёргивал траву перед домом. И всё это с молчаливого согласия хозяина. Работа находилась всегда, то тут, то там обнаруживались захламлённые участки. Мне нравилось работать – в физическом труде даже тяжкие думы обходят стороной. Однако ночи всё так же беспокойны. Полные лу́ны равномерно освещали округу голубовато-зелённым светом. Раздался свист, и я проснулся. Стоял сплошной туман, я видел только эту голубую дымку и ничего кроме. Всю ночь мне мерещились разговоры и шорохи, заставляя вздрагивать каждый раз. И вдруг, раздался дикий рык. Содрогнувшись, я потерял равновесие. Как упал – не помню, но туман, казавшийся плотным, разом расступился, явив пса с красными горящими глазами и лощёной, чёрной, дымящейся шерстью. Смазанный образ кинулся на меня. Я – в сторону. Испуг пришёл ко мне, когда вторая клыкастая тварь клацнула зубами перед моим лицом и скрылась в тумане. Надо бежать! Скорее в дом! Пёс вилял хвостом из стороны в сторону. В радостном предвкушении он снова прыгнул на меня: в этот раз я лишь слегка отклонился, одной рукой сжал его челюсть, а другой ударил по рёбрам. Всего секунда! Но какая! Пёс взвыл, а я отчаянно закричал – мои руки словно облили раскалённым маслом. Я с ужасом смотрел на свои почерневшие конечности: пальцы застыли неестественно выгнутыми, было заметно, как бешено пульсировала кровь в набухающих венах. Совсем рядом послышался скрежет, я повернулся и увидел уже пять оскаленных бестий. Взглянув на первого, что силился подняться на лапы, я перевёл взгляд на дом и бросился бежать. Метров десять, а бежал, казалось, все триста! У самой ограды в мою ногу вцепились зубы, и я упал. Пасть ближайшей твари сверкала острыми клыками; удар ногой пришелся ей прямо в челюсть, и, отлетев, пёс зацепил ещё одного. Другим почти удалось до меня добраться, но в тот же миг меня окружил столп пламени, взмывший в небо. Передо мной возник человек. Я видел только силуэт, но то был точно человек из плоти и крови, гораздо выше, чем тот старик. Успел разглядеть только плащ и короткие растрепанные волосы, когда чьи-то руки схватили меня и силой потянули в дом. Визги и звуки ударов слышались ещё несколько мгновений, а после наступила тишина. Зарядил дождь, заливая огонь. Человека в плаще видно не было. Старик, оттащивший меня в дом, увидел мои руки и, взяв их в свои ладони, что-то зашептал. — Больно, — я попытался отдёрнуться, но держали крепко. Не отвлекаясь на меня, он продолжал бурчать под нос околесицу, и если поначалу руки горели, то теперь они стали ледяными. Пульс ускорился, и я с удивлением заметил, что чернота, добравшаяся до локтей, начала исчезать. Моя нога подверглась такому же действу. — Что это? Старик стал вглядываться в моё лицо с такой сосредоточенностью и внимательностью, с какой в микроскоп смотрит учёный по изучению стволовых клеток. Вроде, и чудо во мне видит, но и не верит до последнего. — Как тебя зовут? Я поднял бровь, но намерение острить сдержал. — Иван Лот. Старик вздрогнул. — Что это за твари? — Горлоны, или крикуны. — Кто, простите? Тяжело вздохнув, он прошёл на кухню, я – следом за ним. Там стояла каменная печь, в которой горело без дыма синее пламя. С огня он снял котелок и налил воды в чашку, сверху засы́пал красные сухие листья. Запах чая наполнил комнату. — Садись, — сухо сказал старик. Я присел и отпил из кружки. — По Симондес, — на мой удивлённый взгляд он недовольно пояснил, — моё имя. — Очень при... — Я буду учить тебя магии, — оборвал меня этот карлик. Может, потому что мои разум и тело разомлели от горячего чая и удобного стула, ещё плюс стресс и недоедание так на меня повлияли, – я позволил себе грубость. — С ума сошел, старик? В ту же секунду ветер подхватил меня, а я в шоке смотрел на его злое лицо. Миг, и я головой падаю на пол, продолжаю движение и кубарем вылетаю по прямой из дома. Под дождём, лёжа на траве вниз лицом, я снова слышу рычание тварей. Резко оборачиваюсь и вижу всю их свору – их красные глаза и дымчатую шерсть; не решаются пройти через каменную ограду. Встав, местами зелёный от травы, местами фиолетовый от синяков, мокрый от дождя – с независимым видом захожу на кухню. Кружка с чаем – нетронутая – стоит на краю стола. — Я согласен. — Согласен на что? — Согласен на то, чтобы ты обучал меня магии. Он внимательно посмотрел на меня, брезгливо поджав губы. — Я передумал. Выметайся! — Ч-чего? — Глухой? Я сказал: пошёл прочь! — Нет. С явным удовольствием, он снова порывом ветра выкинул меня на улицу, теперь рык за моей спиной раздался ближе. Стоило мне встать на ноги, как дверь в дом закрылась. Я стал колотить по ней руками, пинать ногой, – но всё впустую. Я остановился, тут же почувствовав изменение в воздухе. Оглянувшись, увидел, как звери беспрепятственно проходят внутрь двора, через каменную ограду. И тогда заорал: — ПРОШУ, НАУЧИ МЕНЯ МАГИИ!!! Дверь открылась. Я успел захлопнуть её перед мордами псов. На кухне, прихлёбывая чай, сидел Симондес, и с довольным видом произнёс: — Ну, раз ты так просишь. Вот же старый козёл. Уже сидя за столом и попивая чай, я долго и тщательно пытаюсь осмыслить ситуацию и понять, о чём спросить его в первую очередь. — Раз здесь есть магия – мы не на Земле? — Нет. Можешь считать это другим миром. — То есть? — Если по-научному, то твой мир и мой сгенерированы с одной копии. Тебе повезло. — Ха-х, и в чём же? — мрачно поинтересовался, думая о странно переплетённых судьбах моего и чужого миров. — Тебя могли отправить в мир полностью растительный или, например, наполненный водой. И жил бы ты там один-одинёшенек, интеллектуально созерцал действительность, а своими мелкими корешками искал бы червей потолще, чтоб нажраться и дожить до следующего дня. Хотя ты же, вроде, в своём теле переместился? Тогда тебе мог бы достаться мир, не насыщенный кислородом, и уже через десять минут твой мозг почил бы от удушья. Но здесь условия жизни близки к твоей планете. — Как я вообще сюда попал? — А! — махнул рукой По. — Это тварей божьих благодари. — Кого, прости? — Тварей. — Про богов было бы интересней услышать. — Всё одно. — И всё же – зачем? — Почему тебя прислали в наш мир? Без понятия. Если встретишь одного из их братии, попробуй, спроси, — и ведь реально не поймёшь, то ли он издевается, то ли ему вообще на всё фиолетово, — у нас жить с каждым тысячелетием всё сложней. — Тысячелетием? Постой-ка, откуда тебе... Нет. Стоп! Не хочу знать, — и поднял руки, признавая поражение. По небрежно пожал плечами. — Наличие богов в мире несёт равновесие в силы природы. Даже если идут войны, всё подчинено движению, которое по кругу приведёт нас к началу. Но сейчас неестественно долго продолжается мир и царит безмятежность. Когда-нибудь этот мир поглотит волна хаоса, и ни один из этих средненьких богов ничего не сможет с этим сделать. Вместо постоянного мира им просто следовало устраивать небольшие локальные стычки. — Нет напасти страшней, чем застой. Он кивнул. — Мы отвлеклись. Как я и сказал – я сделаю тебя своим учеником. К сожалению, ты человек, и на тебя придётся потратить больше усилий. Дай руку, — я подал, — повторяй за мной. Я повторял за ним слово в слово, когда под конец в его руке появился нож. И, хоть я и занервничал, доверился старику, – руки не отдёрнул. Он провёл лезвием по своей ладони, затем по моей, пустив кровь, после чего мы скрепили договор рукопожатием. — А это обязательно? — спросил, когда меня отпустили. — Для вас, людей, – обязательно. — А ты кто? — Гном. Ну да, похож. — Я ничего не чувствую – это нормально? — Конечно, с чего бы тебе, — вытирая нож, сказал По, — или, думаешь, одного маленького пореза хватит, чтобы понять искусство магии? — Нет, но... — Это мне стоит быть настороже. Сядь на пол, — теперь мы были на одном уровне, его рука остановилась напротив моего лба, — расслабься. Я просто проверю тебя. И надеюсь, ты меня не разочаруешь. Расслабишься тут, как же! Не совсем понимаю, что он делает; я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Голова загудела, и меня стало подташнивать. Противно. — Отдышись, давай. И ни о чем не думай. Пересилив себя, я проглотил горькую слюну и расслабился. Как вдруг... — Мерзавец, грязный сукин сын! — я открыл глаза. По Симондес с ненавистью смотрел куда-то поверх моей головы, — подлый обманщик! Опустив глаза и посмотрев на меня, он замахнулся. Я же, блокируя удар, упал на пол. — В чем дело?! — Ты слаб! Мизерный шанс, недостижимый для посредственности, что ты станешь достойным магом. Бездарность! — припечатал старик. — Зачем впадать в крайности? Разве магия сама по себе не удивительна? Лицо его исказилось. Лоб – как вспаханное поле, – морщины прорезали глубокие борозды, губы раздвинулись, обнажая крупные пожелтевшие зубы и десны; глаза горели огнём, а голосом, подобному змеиному шипению, сказал: — Слабые не смеют жить. Подскочив ко мне, старик руками ухватился за мою шею, сдавливая сонную артерию. Прежде чем я стал терять сознание, наплевав на принципы (в конце концов, он себя тоже старым не считает), руками и ногами начал бить его в корпус. Но с тем же успехом я мог бы пинать и бетонную стену – его тело было твердым как камень, и сейчас он казался выше и мощнее. В глазах потемнело... — Отпусти. Если бы во мне оставались силы, я бы увидел, как глаза Симондеса открылись в удивлении и в глубине зажегся интерес. Я точно помню, что не раскрывал рта и кроме хрипов ничего не издавал. И всё же старик меня услышал. Рука его разжалась. — Ты, что такое? — на меня смотрело совсем не то лицо, что пару секунд назад. Растерянное и заинтересованное. И совсем не грозное. — Старик, ты сумасшедший, — прохрипел я, согнувшись на коленях и захлёбываясь воздухом; голова звенела. Но я был до сих пор в сознании. Дикий, дикий человек. Поправочка, гном. Может, он потому и живёт один, что на людей кидается? — Ты… неужели... — фраза так и осталась висеть в воздухе. По двинулся вверх по лестнице, а я же сел за стул и дотянулся до стакана. Хлебнул. Уже лучше. Вернувшись, старик достал глубокое блюдо и налил воду из тары, что принёс с собой. Его взгляд остановился на мне и опустился к руке с порезом. В его ладони снова появился нож. — Даже не думай... — Дай руку. Странное дело – я снова подчинился. Он нанёс ещё один порез, поверх прошлого; рана стала глубокой, и из неё толчками вытекала кровь. Падая в воду, она расплывалась странным узором, постепенно окрашивая её в розовый. И тут она стала менять цвет. Я отдёрнул руку, несмотря на тиски, подхватил кухонное полотенце и туго обмотал кисть. Обернувшись, увидел, что на прозрачной воде образовался круг с кляксой на её границах. И что моя кровь стала черной. Она дымилась, прямо как шерсть у тех псов. Я посмотрел на полотенце: кровь, что сейчас пропитывала ткань, была красной. Что за фокусы? — Некромант. Ты – некромант, — в удивлении таращась на кляксу, произнёс старик. — Это что за болезнь такая? На меня посмотрели, как на деревенщину. — Сам ты – чума коматозная. Я подзавис, но переработав информацию, спросил: — Знаешь, мне и раньше казалось, что ты понимаешь и говоришь слишком уж жаргонно. Неужели в этом мире говорят на русском языке? Закатив глаза на мою глупость, По произнёс: — Конечно нет. Едва ли на нашей планете наберётся людей больше меня и тебя, кто знает этот язык. — Почему? Он долго молчал, но ответил: — Я был в вашем мире. По его виду и не скажешь. — Я могу вернуться? — Это под силу лишь богам. Я не смогу отправить тебя обратно. Я замолчал. Как я и думал. — Тогда почему те скелеты на горе меня понимали? Я ведь отвечал им на своём языке. Косо взглянув на меня. Старик помолчал некоторое время, а затем вполне уверенно произнёс: — Потому что ты – некромант. Видимо, поэтому тебя и не съели. Похоже, горлоны брели за тобой по этой же причине. — Ты уверен, что это не болезнь? В моём мире со мной такого не было. — Больная твоя голова, она уже не может думать. Ты некромант – ты повязан со смертью. Это карма. Ты не сможешь от неё избавиться, даже если бы переродился. Это можно только принять. Наглядевшись на воду, он вылил её в огонь в печи. Та пшихнула и мигом испарилась. Теперь вместо чая из под стола был вытащен бутыль с пробкой. Откупорив его, старик разлил по стаканам жидкость белого цвета. «Неужели самогон?» — подумалось мне. Отпив, я понял, что угадал. Видимо, разговор предстоит серьезный. — Что такое некромантия? магия? — Едва ли. Как правило, магия берёт начало из окружающего нас мира. Так, обычно высвобожденная, она выглядит как основные физические элементы, — скучающе произнёс По, уже наливая себе второй стакан. — Но есть и более редкие случаи – это люди с генетической предрасположенностью или наследственно её получившие. Например, те, кто всю жизнь прожили в холодных условиях, в конце концов, смогли использовать лед. Но всё на деле кружится вокруг другой интересной штуки — врождённого резерва. Это некоторый объём магии, который может за раз пропустить через себя маг. Он редко меняется, тут, как в лотерее – либо повезло, либо нет. — Каков мой уровень? — Три из десяти баллов, — мне показалось, что это не плохой результат. — А у тебя? — Естественно, все десять, — гордость зашкаливала, — тех, кто мог бы со мной сравниться в объёмах резерва, единицы. Так что я надеялся, что у тебя будет не меньше восьми. Ты такой слабак, — неодобрительно цокнул старик, а я же подумал: с чего он решил, будто я обладаю большим резервом? — Это ты слишком силён, старик. — Да, — похоже, ему понравилась эта мысль. Залпом выпив содержимое стакана, он подлил себе и мне. — Есть же побочные ветви магии, — продолжил гном, — вот сюда и попадает твой талант. Предвидение, снохождение, телепатия, и многое, многое, многое другое. По факту, в эту группу вносят всё, что не имеет физической формы, но от чего просто так не откажешься. Так вот. Некромантия – это побочная магия. Очень редкая. Самое интересное, что я не знаю, как её развить, — я удивлённо на него посмотрел. Он ответил, поёрзав: — Мало кто готов делиться знаниями. Сложно слепому советовать, какой цвет выбрать для зрячего. Как-то так. — То есть, ты сам не знаешь что такое некромантия? — подытожил я его речь. — Это магия, повязанная со смертью. — Это я уже слышал, — и всё же, тугой комок образовался в моём животе. Влив в себя стакан самогона, спросил: — И чему же ты будешь меня учить? Симондес также выпил содержимое стакана и, посмотрев на меня, просто ответил: — Алфавиту.***
Описывать всё, что было после — впустую тратить время. Скажу только, что учил По жёстко и не терпел и толики отклонений от плана. Кинув как-то мне засаленную книжку, потребовал: — Переписывай. И что вы думаете, он дал мне бумагу? Нет! Он принес несколько корзин со светлым песком. На них я палкой вычерчивал надписи. Вы когда-нибудь пробовали переписывать Войну и Мир иголкой по воде? А смысл казался тот же. Алфавит и азы письменности я освоил за десять дней. Запомнить более семисот слов смог ещё за три недели, а вот строить предложения и прекратить изъяснятся на пальцах у меня получилось только спустя три месяца. Полностью освоить язык я смог за год. Вот только язык, которому учил меня По, был неизвестен в этом мире. Точнее – забыт и не используем уже как минимум шесть тысяч лет. Но, естественно, я этого не знал. Позже все книги, которые мне были подсунуты, были написаны на этом мертвом языке. Параллельно с этим я учил цифры, в чём приятно удивил По. Ну конечно, считать-то я умел. В конце концов, кроме написания здешняя арифметика ничем не отличалась от принятой в моём мире. Как-то в шутку сказал: — Не зря у нас выделяют математический язык. По отнёся к моим словам скептически. Но стоило ему увидеть, что для подсчета мне требуется минимум времени, задал неожиданный вопрос. — Кем ты был у себя? — Что? Ну, я был преподавателем, учил студентов вычислениям, — рассеяно произнёс я, но не услышав ответа, повернулся и увидел о-о-очень нехороший взгляд. Внутренне холодея, стал поглядывать на дверь, но проём тут же загородила фигура сгорбленного и алчно смотрящего гнома. За последнее время старик перестал походить на себя прежнего. Почти исчезла хромота, он меньше стал сутулиться и как молодой носился с палкой. Лезть с кулаками даже на такого боевого старика всё так же не позволяло воспитание, но вот давать стрекоча я стал с завидной регулярностью. Когда он переставал ворчать и говорить без привычной насмешки, в голосе чувствовалась глубина и сила, а некая властная манера поведения выдавала в нём лидера. Учить, если честно, он не умел. Да и не хотел. Не хватало ни терпения, ни такта – каждый мой промах сопровождался тонной колких замечаний. Но не в этом случае. По вытащил тонкую книжку. Открыв её и пролистав взад-вперёд, я погнул, поскрябал ногтём и даже понюхал, перевернул вверх тормашками и снова пролистал. Тогда я ещё не знал всю письменность, но она мне и не требовалась. Я знал всё, что здесь было написано. По моему поражённому взгляду было и так понятно, что я хочу спросить. Но меня опередили. — Что это? — ткнул пальцем в треугольник По. — Пифагор, — на удивлённый взгляд пояснил. Он кивнул, дальше перелистнул страницу и указал на следующий символ, точь-в-точь как... — дробь, — он снова кивнул, в нетерпении перелистывая страницы. «Даже называется так же», — удивлённо подумалось тогда. Теория вероятности. Логарифмы и первообразные. Матрицы и эпюры, прочее и прочее... Я называл всё без запинки, поясняя, если у старика возникали вопросы. Лицо его сделалось оживлённым. Я в первый раз услышал от него похвалу тогда: — С этими познаниями ты действительно можешь зваться моим учеником. Тогда же, я впервые почувствовал симпатию к Симондесу.