Предисловие: Устойчивый запашок Меридорского замка
24 июля 2016 г. в 23:56
О детстве Дианы де Меридор мы знаем немного: родилась она третьим ребёнком от уже старенького папы и хворенькой мамы. Старшие братья Дианы давно умерли во младенчестве, а потом и хворенькая мама, поскучав три года после рождения дочери, с облегчением померла, оставив немолодого папашу нянчиться с дитём.
Это я, дорогой читатель, загибаю в сторону дурной наследственности: помереть ни с того ни с сего, живя в неге и холе под опекой доброго и мягкого мужа, на всём готовом, отлично питаясь - это нужно ещё суметь, или иметь действительно никуда не годное здоровьё.
О смерти матери Диана упоминает вскользь, как о какой-то пустяковине, мол, была я мала и ничегошеньки не понимала. Папенька горевал, а она всё время улыбалась... право, такие мелочи.
Я, дорогой читатель, почему-то вспоминаю тех детей двух, трёх, четырёх лет, которых регулярно находили в районе военных действий рядом с убитыми матерями. Погибла женщина под бомбежкой, а кроха сидит над ней сутки, двое, трое и не уходит. Некуда ребёнку идти, мать - это весь его мир, всё, что ребёнок в таком возрасте знает, и находят их после истощённых, умирающих, или уже умерших.
А тут - мать померла, а дочь улыбается и улыбается. Значит, баронесса де Меридор дочерью не занималась вовсе, даже эти три года, ну или, что более вероятно, - дочерью было заниматься бесполезно.
В отличие от своих братьев, физически, как часто и бывает, девочка выжила, а вот какие поломки и нестыковки в голове достались ей оптом от старого мужчины и, возможно, красивой, но нежизнеспособной женщины - это ещё вопрос, и девочка, похоже, не на шутку отставала в развитии.
Юность Дианы можно определить одним-единственным словом - закукленность. Об этом Дюма сообщает читателю прямым текстом, устами своей героини. Диана отрастила вполне приличную грудь, не зная, что есть другой мир кроме её овечек, павлинов, голубок и доброго папеньки.
Это как-то странно, а для провинции, где все друг дружку знали, жили нос к носу, дружились, ссорились, брачевались с младых ногтей, особенно. Меридорский замок выглядел какой-то странной цитаделью тишины, спокойствия и неприступности в этом бурной потоке провинциальной жизни. Там живёт единственная наследница знатного рода с приличным приданым, редкая красавица, и женихи пачками не обрывают папе дверь? Не бывает такого, дорогой читатель, что-то здесь не то.
И подруг у красавицы Дианы нет кроме пресловутой Жанны, но Жанна подруга весьма условная: она из столичного дворянства, её семья принадлежит к сливкам общества, её муж - любимец короля, так что говорить о регулярной, ежедневной, тесной дружбе-дружбе не приходится, кроме того, что двух этих девиц роднит между собой полное отсутствие мозга.
Диане, пишет Дюма, на момент встречи с Бюсси лет восемнадцать-девятнадцать, а на дворе, если мы помним, 1578 год. Для этих времён - добрая половина жизни. Отчего же наследница, раскрасавица-папина-дочка засиделась в девках?
Это может Дюма думал, что девятнадцать лет - самый подходящий возраст для ёбли, но в шестнадцатом веке в провинции приличной девушке в этом возрасте уже года три-четыре, если не больше, ставили бы прогулы в плане интенсивной половой жизни.
Была бы Диана бесприданницей-дурнушкой - понятно, но с её данными не иметь вороха женихов - это более чем странно. Тем не менее, женихов не наблюдалось, и один лишь Монсоро рискнул посвататься, с известным результатом - визгу было непомерно.
И папа-барон не жужжит, дочь - практически перестарок, общается в основном с лебедями-овцами, а ему хоть бы хны. Это "ж-ж-ж" неспроста. Что же происходит, люди добрые? Почему любимая папина дочь в нежном девическом возрасте не веселилась в кругу подруг, что было бы вполне естественно, не принимала ухаживания молодых людей, живущих по соседству, что было бы ещё более естественным положением дел, почему отцы этих молодых людей не ездили к папе-барону с предложением сговорить детей и ударить по рукам, распив при этом доброго рейнского из резных искрящихся бокалов венецианского стекла за здоровье будущих мужа и жены? Как это водилось везде и всюду промеж добрых христиан, для которых брачный сговор прежде всего - земельно-имущественные интересы.
Да при таком раскладе Диана де Меридор должна была быть просватана с колыбели, а прочие неучтённые женихи, привлечённые богатством, а главное, редкой неописуемой красотой девицы, должны были обрывать двери и лезть в окна Меридорского замка. Денно и нощно. Но почему-то не лезли, вопреки всем жизненным законам, а раз так, то этому должна быть веская причина.
Читатель может мне возразить, что всё это у прекрасной Дианы было, и навалом, просто Дюма об этом не написал, и даже не упомянул, ибо незачем писать о такой ерунде. Я отвечу, что это вовсе не ерунда, а очень важные моменты социализации, а то, что девица де Меридор в социальном плане существо весьма неразвитое, не адаптированное - это очевидно.
Воспитания Диана была хорошего, и ей, несомненно, прививались определённые навыки и понятия, но лишь как данность, ибо навык применения этих понятий, который с младых ногтей нарабатывается только общением, у мадемуазель Меридор отсутствовал напрочь. Она, например, совершенно не понимала разницы между "плохо" и "хорошо".
Если ей лично "хорошо", значит так тому и быть, даже если это нарушает добрую половину христианских заповедей скопом, если плохо, значит "плохо" и не приветствуется, и такая позиция усугублялась в Диане избалованностью и как следствие - крайним эгоцентризмом. Не будем забывать о дурной наследственности, и мне кажется, что именно здесь и кроется причина, по которой баронская дочка, завидная невеста и первая красавица, с молчаливого одобрения папеньки до девятнадцати лет включительно общалась в основном с овцам и лебедями, и причина эта крайне проста и физиологична.
Прости меня, возвышенный читатель, как пишет иногда Шарлотта Бронте, обращаясь к оному, но на мой взгляд это ничто другое как энурез. Подарок покойной маменьки. Папа Огюстен воспринимал сей факт жизни с одной стороны спокойно, ибо его дорогая девочка так и осталась малышкой пожизненно, но замуж её отдавать с таким приданым - куда ж это годится. Вот и жили отец с дочкой тихо-спокойно, не торопясь: служанки меняли простыни, женихи объезжали замок стороной; даже если никто ничего не знал, а прислуга в замке не болтала о беде хозяйской дочки на всех углах, всё равно какое-то мутное облако окутывало Меридорский замок.То ли это был едва уловимый запах нечистого белья, то ли старости и тлена, не разберёшь.
Но вот девица наконец созрела и переросла свою беду, что очень часто случается в жизни. И стала творить такие чудеса, что лучше бы она, ей-богу, продолжала ссаться под себя - меньше было бы папе сраму, это если смотреть на события, произошедшие с обитателями Меридорского замка глазами обывателя-соседа.
Соседу же всё интересно, сосед всё должен знать по определению, а события в Меридорском замке для ретивого цепкого соседского глаза были очевидны: для начала девица ни с того ни с сего отвергла очень приличного жениха. Графа Монсоро, наместника провинции, на минуточку, любимца и доверенное лицо брата короля, принца Анжуйского.
Потом там нарисовался сам принц Анжуйский, и девица, поехав к тётке, исчезла, а барону сообщили, что дочь, похищенная принцем, спасаясь от бесчестья - утонула, выбросившись из окна герцогского замка в пруд, ага, прихватив с собой заодно и служанку, и барон дочку оплакивал, долго и горестно.
Печальный факт жизни, но по крайней мере, оплакивая дочь, барон мог смотреть людям в глаза. А потом вдруг оказалось, что "утопленница" вполне себе жива, обитает в Париже и замужем - ха-ха, вы не поверите, друзья и соседи, за тем самым отвергнутым женихом, доверенным лицом анжуйского принца. Вот это поворот!
Маленькая провинция вскипела сплетнями и домыслами, как котелок на огне, догадки и предположения висели в воздухе как густой туман: конечно принц, наигравшись, спихнул девицу своему верному слуге, иначе и быть не могло, и теперь у счастливого мужа новая должность при дворе, и ясно как день - за что.
Потом новоиспечённая графиня вернулась под отчий кров, что странно, и завела премилую компанию в своём окружении - подругу детства с мужем и хахаля из свиты герцога Анжуйского. А может, в качестве хахаля и самого герцога.
Муж, приехав из столицы и сунувшись в этот вертеп, получил сквозной удар шпагой, и всё это неспроста, и без любовника тут явно не обошлось: иначе с какого перепугу граф Монсоро, всегда выдержанный и внешне спокойный как удав, стал кидаться на гостя, попирая все правила приличия и все известные законы гостеприимства?
Веселее всего, конечно, в этой ситуации приходилось барону Меридору, ибо от него, немного постеснявшись для приличия, потребовали подробностей, а что бедный барон мог сказать? За дочкино поведение в местечковом обществе отдуваться должен был любящий папаша; он и отдувался, хотя Дюма об этом не пишет.
Дочка уехала с мужем в Париж, увезя с собой всю свою кунсткамеру, но воздух вокруг Меридора чище не стал, и даже наоборот - ощутимо завоняло сточной канавой. И не зря. В том самом Париже дочь-прелюбодейка, потеряв последний стыд и совесть, принимала любовника в спальне, пока муж, потеряв терпение, не устроил погром и бойню.
Любовник оказался вертляв и проворен, убил мужа и перебил ещё кучу какого-то народу, а потом прихлопнули его самого - вельможу, не последнего при дворе.
Позорище было полным: дело дошло до самого короля, и король прелюбодеев осудил, но это уже ничего не решало.
И сосед, какой-нибудь скромный анжуйский дворянин, услыхав такие вести, мог только с облегчением перекреститься, что в своё время женил сына на девушке не такой красивой и богатой, как баронская дочка, но честной и порядочной, а барону де Меридор оставалось только глубоко и искренне посочувствовать, хотя и сочувствие в данном случае не могло изменить ровным счётом ничего.