Сказка о Чудовище-Принце и волшебном семечке

      Морис Лелуар, художник-иллюстратор, просто и скромно - гений.И кудесник. Качество и уровень его мастерства доводит неравнодушного читателя до экстаза, до слёз умиления и восторга. Как творец, Лелуар предельно точен и дотошен, и в прорисовке персонажей не позволяет себе никаких "красивостей" и затушёвок, тех самых, ради красного словца, которые зачастую позволяет себе Дюма-пэр.       Как там у мэтра Дюма, граф де Бюсси - красавец? Смотришь на картинку, где Лелуар изобразил приезд в Париж Бюсси и барона, и думаешь: "Рабинович не идиот? Извините...", - у красавца Бюсси, оказывается, зауряднейшая физиономия, именно та самая, о которой Гюго писал:"...лицо, которое нравится женщинам, но глядя на которое люди серьёзные, и физиономисты, лишь пожимают плечами".       Автор сих строк, лицо не серьёзное, и не физиономист ни разу, а вовсе - женщина, но пожимает плечами всякий раз, когда видит эти вздёрнутые дугами брови, "мятую", дряблую линию век, недоразвитую лицевую мимику, безвольный рот, который "читается" под усами прекрасного Бюсси, и тусклый, "размазанный" взгляд. Все эти признаки вытекают один из другого, и тесно между собой связаны.       Дугообразные брови - признак слабого сокращения верхней орбитальной мышцы, мышцы "мысли", которая ничто иное, как показатель интенсивности мыслительных актов индивида, - выдают человека слабовольного, и крайне недалекого. Да и не нужен Клермону никакой показатель, он сидит в седле гордо подбоченившись, с видом: "Ах, какой я молодец", и ручечкой на барона указывает - ну балда-балдой.       Личико у него, у Клермона, гладенькое, а туловище, - тренированное, и привычное к верховой езде - пустое, не живое, не бродит там, в теле евойном, никаких волевых импульсов, и, дорогой читатель, о какой привлекательности графа де Бюсси может идти речь, автору совершенно не понятно. Ну натуральное же чмо в ботах, человечек недалёкий, жадно ищущий лишь внешних впечатлений.       Старик Меридор хорош, и судя по Лелуару, был в молодости писаным красавцем. Лицо у деда очень интеллигентное, и отрешённое, в связи с чем вспоминается известное: - Был у меня в роте один хуй... - Извините, молодой человек, что вмешиваюсь, но правильно говорить не "в роте", а "во рту"... В связи с чем, лицо интеллигентное, отрешённое и возвышенное, было, соответствующим образом, нещадно бито по лицу и в печень.       Что касается Монсоро, то он, определённо, ходит у Лелуара в любимцах, и есть за что: мимика графа подвижна, экспрессивна, лицо "богатое", выразительное; не красавец вовсе, хотя у Лелуара в принципе нет лиц, отличающихся "красивостью". Мэтр не грешит этой слабостью, его лица в основном, живые и говорящие сами за себя.       Вот Монсоро на своём вороном, в ожидании его величества, и Бюсси, этаким фертом подкативший к гадкому утёнку, непонятно как затесавшемуся в их дворцовую, блистательную лебединую стаю, а заднем плане, соответственно, вся дворцовая шелупонь, тоись, лебединая стая в полном составе.       Бюсси одет щёголем, подвижен, лёгок, презрительно-надменен, в общем - насмехается. Головёнка у нашего Клермона слегка откинута назад, подбородок горделиво вздёрнут, правда туловище у него "ватой" набито, безвольно, и апатично, и таким контрастом сводит на нет все попытки блестящего придворного, качественно раздувать щёки перед провинциальным дворянчиком.       Монсоро напряжён - аж искрит, но внешне спокоен, как удав.Как два удава.Тело главного ловчего собрано, напряжено и полностью подчинено мощному волевому импульсу. Та же непреклонная воля отражена и в чертах лица: брови прямолинейны, привычно сведены, у переносья две чёткие вертикальные складки - привычка сосредоточенно мыслить, губы плотно сомкнуты, и взгляд сосредоточен, - признак "сильного", волевого внимания. Глаза у главного ловчего несколько запавшие, но это скорее признак физического утомления, и непрервыного нервного измота, а в целом, лицо у Монсоро подвижное и обаятельное.       Вот охота началась, кавалькада прекрасных лебедей, во главе с Бюсси, ринулась с места: лицо у Клермона, который пристроился в "хвост" главному ловчему, ехидно-насмешливое. Наш прекрасный Бюсси, похоже, не сомневается, что "провинциальное чучело" облажается, и готовится не пропустить момент.       Монсоро, пустивший своего вороного стремительным, но ровным галопом, радостно-активен, но не суетлив, и вовсе не рвётся, выскакивая из штанов, доказать и показать этим блестящим леди и джентльменам, какой он хороший охотник. Монсоро делает дело, ради которого его здесь терпят, ради которого его сюда пригласили, и в котором мало кто из окружающих может с ним сравниться. Тело графа выпрямлено в седле, равномерно напряжено - кажется, что отзовётся стальным звоном, если ткнуть его, ради интереса, какой-нибудь железкой, но это не залихватский, неконтролируемый азарт, но выверенное, рассчитанное напряжение погони. Руки графа спокойно и уверенно держат повод, движением, отработанным и привычным до автоматизма, и граф, похоже, вертел весь этот напудренный, расфуфыренный птичник, во главе с графом де Бюсси, вокруг его собственной, этого самого птичника, оси.       А вот, похоже, беседа Монсоро с Дианой, и судя по выражению лица Монсоро, как раз тот самый момент, когда девица, наткнувшись на принца в церкви, стала скулить и изворачиваться, устроив показательные выступления по "переобуванию" на полном ходу. Уселась, удобно устроив ножки на вышитой подушке, и "включила" свою обычную, невразумительно-поносную струю: "а может принц меня забыл", "а может опасность вовсе не так велика", "а может сменим дом", "а может сменим улицу", "а может я вернусь в Анжу","а может батюшка бросится к ногам короля", - всё это своё бесконечное, подлючее, трусливо-лживое "бу-бу-бу". - Обалдеть, - думает про себя читатель, - в Меридор ехать собралась, папу в Париж звать, к королю бежать, в ноги кидаться. А что, раньше нельзя было в Меридор ехать, когда он был в двух часах пути? Шо ж тебя, сучку, в Париж-то понесло, в компании с чужим мужиком, а не домой, к папе за полу?       Отсиделась бы у родственников, или, пока принц Анжуйский в ужасе таращился на пруд под окном, поехала, бы, коль припёрло, в Париж, жаловаться королю, вместе с отцом, высказав ему прежде, своё "фе", в краткой, резюмированной форме: "Любезный батюшка, эта ваша идея, спихнуть меня замуж, из одной только благодарности за спасение, она, знаете ли, ни в пизду, ни в Красную армию".       О том, что весь её словесный понос не стоит выеденного яйца, Диана сама прекрасно знает, как бы говорит нам Лелуар: рука, которой она жестикулирует, подтверждая свои резоны - слабая, вялая, опущенная вниз, но она уверена, что сможет настоять на своём - указательный палец очень жёстко выпрямлен, прям не палец, а указующий перст. Который "посажен" на вялую, пухлую, раскрытую, и повёрнутую вверх ладонь - признак чрезвычайно слабой аргументации в диалоге.       Туловище баронской дочки, упакованное в парчу, под стать её аргументации - вялое и безжизненное, и только богатое, отличного кроя платье создаёт хоть какой-то вменяемый силуэт и очерк, а с личиком и вовсе беда: детское, с неразвитой мимикой, гладеньким, массивным лобиком, глазами-пуговичками и гладкой переносицей. С пухлыми щёчками ребёнка и упрямым подбородком, который просто кричит:"Хочу и буду!"       Натуральный кошмар эстета, к которому прилагаются роскошные, вьющиеся, белокурые волосы и великолепная талия. А так же тонкая, холёная, нежная кожа, хорошо выкормленного, не знавшего бед и забот существа. Ебабельна ли сия особа? Вполне. Этот безмозглый, выращенный в довольстве и холе кусок мяса, вполне пригоден для того, чтобы использовать его по прямому назначению, но не стоит искать в нём признаков ослепительной красоты. Ослепительная красота, это явление, пришедшее сугубо из "глубин" человеческого естества, и гармонично существует только рука об руку с умом, стойкостью и чувством юмора, но этих качеств нам не стоит искать в данной баронской дочке.Нет их там, не было никогда и не будет.       Вот сидит она, квашнёй, удобно устроив ножки на мягкой подушке, изрыгает понос обильной струёй, и графа не слушает ни разу - взгляд расфокусирован, "плавает", зрительного внимания -ноль, как, собственно и слухового, ушной канал в этой голове устроен специфически - навылет, через всю голову. Это к тому, что так Диана Де Меридор, ужасно боится графа. Просто в упор его не видит.       Граф Монсоро, в отличии от Дианы - просто ворох чувств, ощущений, впечатлений и догадок, и из этого вороха, более чем очевидно выделяются два мощных чувства - изумление и отвращение. Граф был до основания потрясён, и изумлён просто до остолбенения, заслыша некоторые тезисы из жизни баронских дочек, по поводу неких обещаний и договоров, заключённых очень недавно.И, соответственно, граф в гневе. Не зол, не раздосадован, не огорчён, а именно в гневе - сокращённая пирамидальная мышца носа придаёт красноречивый излом его бровям, но граф держит себя в руках. Пальцами правой руки Монсоро сжимает спинку стула - жест самоконтроля, а пальцы хороши, точёные, чуткие, - а левой, как бы "загораживается", отстраняется от услышанного, что, в сочетании с едва заметным, но совершенно ясно читаемым наклоном всего тела в сторону, даёт классическую картину "неприятия" и "отвращения".       Лелуар неспроста изобразил графа в столь красноречивой позе: да, граф Монсоро, слушая бесконечное враньё, прекрасно видя пофигизм и недалёкость своей предполагаемой невесты, понимая, какого дурака, сознательно, всякий раз из него делает баронская дочка, не может относиться к её словам иначе.       Здесь, дорогой читатель, Лелуаром подмечен весьма тонкий момент, а именно: Монсоро смотрит на Диану внимательно, и принимает её такой, какая она есть. Его любовь - детище воли, помноженной на сильное чувство, она не слепа, и не основана на радужных грёзах. Граф понимает, что его возлюбленная отнюдь не какает бабочками, да он и не требует этого от неё.        Монсоро презирает поступки и поведение Дианы, ту хабалистость, что расцвела в баронской дочке пышным цветом, стоило ей только выбраться за пределы Анжу, но не её саму. В отличии от Бюсси, который, торопясь добраться до вожделенной нижней части графини Монсоро, напел ей всякого - разного, из затасканного репертуара Ловеласа: мол и такая она, и сякая, и не такая, вовсе, как все женщины, целомудренна, чиста и прекрасна, какает бабочками и пердит-пукает радугой, в общем, озвучил, это известное всем, порядочно набившее оскомину бла-бла-бла, откровенно поплёвывая при этом на саму Диану.       И ещё, дорогой читатель, этой иллюстрацией Лелуар косвенно дает ответ, почему графиня Монсоро сохранила свою девственность, будучи законной женой. Чутьё у графа Монсоро было звериное, и он, инстинктивно, гипоталамусом, понимал, что нельзя этой женщине доверять безоглядно, вверяя ей всего себя, без остатка. Власть женщины над мужчиной беспредельна, и как говаривал Макар Нагульнов, тоже персонаж весьма непростой, в плане чувственных позывов организма : "Бабы, для нас мужчин, это, как мёд, для жадной мухи - дОразу влипнешь". Вот и Монсоро, который очень хорошо понимал на счёт мух и мёда, как и понимал, что эта женщина растопчет его с лёгкостью невероятной, поостерёгся, как мне кажется, доводить дело до точки невозврата.