Сказка о Чудовище-Принце и волшебном семечке

      А вот, дорогой читатель, на рисунке изображён замок Божё, из окна которого, Гертруда, передает в руки графа Монсоро, обмякшую и провисающую всем телом, как один большой мешок говна, Диану. Головёнка этой особы безвольно откинута назад, ручонки безжизненно болтаются вдоль туловища, и глядя на этот цирк с конями, читатель понимает, что девица очень боится Анжуйского герцога, а уж как спастись как хочет - просто впереди планеты всей. Граф держит этот мешок говна, засунутый в парчовое платье, не только весьма обстоятельно - даже захоти баронская дочка вырваться, у неё бы это не получилось, но и весьма почтительно. Руки графа, сильные, привычные и не к таким нагрузкам, с развитыми сухожилиями и крепкими связками - только послушный инструмент, и Монсоро не ищет случая, пощупать девицу мимоходом, за какое-нибудь сладкое место, хотя такая возможность присутствует.        Бурные чувства графа выдаёт только напряжённая линия плеч, которая говорит о готовности графа защитить эту женщину любой ценой, и своеобразный, едва заметный наклон головы, в котором скрыты участие, нежность, и очень смешное желание - холить и лелеять.Очень смешное желание, особенно если учесть, что девица, повисшая на его руках, как дохлая кошка, вовсе не разделяет бурных графских устремлений. И ещё, Бриан де Монсоро, согласно Лелуару, похоже, имеет самые стройные ноги во всём Французском королевстве, но это уже детали, и к делу совершенно не относится.        А автор сих строк, дорогой читатель, никак не перестаёт изумляться мэтру Дюма, с его очередной, прекрасной, как сама любовь,графиней, а когда дело доходит до эпизода под окном замка Божё, то у автора не остаётся слов вовсе, а одни лишь междометия. И слюни.       Комната, в которой медленно опускается потолок, давя в кровавую кашу всё живое - вот с чем можно сравнить ситуацию, в которую Дюма поместил баронскую дочку. Ей кричат:"Лезь в окно, дура! Тебя же сейчас раздавит!", - но героиня, вместо того, чтобы подобрать подол, резво взобраться на подоконник, и оказавшись в надёжных графских руках, выдохнуть с облегчением и сказать:"Спасибо, граф, что вытащили меня отсюда", - начинает метаться вдоль подоконника, квохтать, заламывать руки и изрыгать жидкие поносные струи, потому что ей, видите ли, не нравится её спаситель, и она ожидала увидеть под окном кого-то другого.       Баронской дочке просто невдомёк, что в неприятности она влипла по самую макушку, и что тягаться с самим братом короля даже в столице не найдётся охотников, что уж говорить о маленькой, скромной провинции.       Один вот нашёлся, причём, обыщи всю Анжу вдоль и поперёк, кандидатуры, подходящей на роль спасителя лучше, чем Бриан де Монсоро, было не сыскать. Но что мог поделать этот, замечательный во всех отношениях спаситель, если предполагаемая жертва насилия не желала спасаться? Этот глупый пеликан только выглядывал из окошка на волю, и широко раззявив клюв, хлопал крыльями, стонал, пучил глаза, дристал жидкой, вонючей кашицей, но двинуться с места отказывался наотрез.       Автору могут возразить, что своего спасителя бедная Диана боялась больше, чем насильника; что ж, почему бы и нет? Почему бы неким эротическим фантазиям не свить гнездо в пустой голове баронской дочки, пусть даже эти фантазии не имеют, как оказалось, ничего общего с действительностью.Но если так, то почему же девица, от невыносимого ужаса не утопилась, как планировала изначально? Она хотела выброситься из окна в пруд, дабы избежать насилия, но номер не удался, пришлось срочно спасаться, и на лице баронской дочки явно читается, что это спасение ей хуже смерти. Так кидалась бы в пруд из лодки, чего уж проще, и не факт, что граф успел бы её выловить. Но девица топиться не торопилась, как и колоться кинжалом.       Все эти фантазии о красивой и благородной смерти - лишь фантазии, которыми очень часто забавляются нравственные дегенераты, вроде мадемуазель Меридор. Этакие мечты-мечты о "красивой" смерти, которыми подобные особи замещают острую нехватку жизнеспособности.Ну, например о том, как будет она, вся такая бледная, мраморно-холодная и прекрасная, лежать с отрешённой, загадочной улыбкой на устах и острым кинжалом в сердце, вокруг которого на белоснежном платье расцветёт алая роза.       Или, как достанут её, молодую-красивую-холодную из пруда, и она тоже, будет лежать, с загадочной улыбкой на устах, и короной из водорослей и лилий в белокурых волосах...н-да-а-а... Никто же не сказал баронской дочке, что когда её из того пруда достанут, то будет она вздувшаяся и синюшная, обглоданная кое-где, а может и повсеместно раками и рыбами, с пустыми глазницами и отвалившимся носом, а вонять будет, как самый простой, ни разу не поэтичный кусок падали.        Что корона из лилий у неё может быть и будет, только добрые люди закопают её, как можно скорее, вместе с короной, хорошо, если не лицом вниз, и осиновый кол не вобьют в грудь. В шестнадцатом веке, знаете ли, народ был тёмный, самоубийц боялись до икоты, никто не хотел, чтобы ЭТО по ночам стучалось под окном, и у ворот.       Но Диана Меридор летала и порхала лишь в своих фантазиях, и отказывалась воспринимать реальность наотрез. Для неё, например, не существовало понятия "потенциально": принц Анжуйский, на расстоянии вытянутой руки, да, опасен, ужасен, нужно срочно хвататься за кинжал, но тот же принц, ещё не доехавший до замка Божё, на пороге дома, в церкви, это уже не опасность, дёргаться не стоит, можно начинать выкаблучиваться и гнуть пальцы.        Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что этот дефект психики красавицы Дианы носил скорее медицинский характер, и какой-то гайки не хватало у неё в голове, по милости папы и мамы, хотя, чего скрывать, папино воспитание тоже внесло в развитие оного щедрую лепту.       Сидя в замке Божё, Диана, в письменном виде уведомленная герцогом о чести, которая её ожидает, ждала неведомого друга, интересно только, кого? и вовсе не собиралась хвататься за соломинку, хотя, нормальная девушка в её положении схватилась бы даже за змею.       Но Диана де Меридор медленно и печально теряет силы прямо на самом краю спасения, никакие уговоры не помогают внять голосу здравого смысла, и если бы не служанка, графу, наверное пришлось бы самому пробираться в комнату и перетаскивать этот мешок дерьма в лодку.       Чего ждала эта девица? На что она надеялась? Чем можно было её встряхнуть так, чтобы она зашевелилась? "Да, граф, вы были правы, - говорит это чудо природы, наблюдая, как мечутся огни в комнатах замка Божё, - Опасность была действительно велика". "Не может быть! - воскликнет неравнодушный читатель, - возможно, вы ошибаетесь, мадемуазель, и всё это лишь происки коварного Монсоро, и нужно убедиться в этом до конца!"       Воистину, нужно было не спасаться, а подождать, пока принц Анжуйский расстегнёт штаны, и ткнёт предметом мужской гордости девице, непосредственно в нос. Тогда всё стало бы ясно и понятно, и с уровнем опасности тоже. "Святые угодники, - подумала красавица Диана, тараща глаза на точащий из штанов сиятельного герцога, и подрагивающий у самого её носа продолговатый предмет, - опасность-то и в самом деле велика!"