Предисловие. Всё тот же Лелуар.
1 сентября 2016 г. в 21:26
Автор сей саги радостно пристроился в "хвост" замечательному во всех отношениях художнику-иллюстратору, почтительно семенит вслед за его, преискусно воплощённым в жизнь замыслом, и, дорогой читатель, вовсю наслаждается процессом, ибо Морис Лелуар как художник - рассказчик выдающийся.
А я, дорогой, читатель, смерть как люблю всякие истории, главное, чтобы они были рассказаны должным образом, и конечно люблю книжки с картинками. И не отличаясь особой сообразительностью, предпочитаю, чтобы история была разжёвана, и прописана в деталях, и творения мэтра Лелуара, это как раз тот самый случай, когда неравнодушному читателю больше нечего пожелать.
Мелкие, чётко прописанные детали, великолепно "схваченные" мизансцены, в которых эмоционально-физическое состояние персонажей затягивает читателя, стоит ему только чуть увлечься, в поистине фантастический водоворот ощущений , а главное - безошибочное чутьё художника на персонаж, чёткое и ясное понимание того, кто перед ним, что этот персонаж собой представляет, и что хочет выразить в данный момент.
Иллюстрации Лелуара, дорогой читатель, это когда над строчками текста Дюма открывается огромная антресоль, наполненная, строго по ходу повествования, разнообразными чудесами, чудинками и чудесиками, и читателю предлагается запустить в это богатство обе руки, да ещё и голову в придачу. И читатель, конечно, запускает, и никак не может оторваться.
В отношении к своим персонажам Лелуар, как и положено добрым волшебникам, одинаково добросовестен, но у него есть и любимцы, а в истории о злоключениях баронской дочки, это, несомненно, граф Монсоро и Реми ле Одуэн.
К графу Лелуар относится несколько отстранённо, с огромной симпатией, но большим пиететом, а вот Реми ле Одуэн в его исполнении - это самое доброе, теплое, светлое и преданное существо, какое только можно себе представить.
Простой серый воробышек, пригревшийся в сиянии блистательного, знатного вельможи - какой же добротой и какой великой преданностью отплатил он своему хозяину за мимолётную ласку. Лелуар кидает читателя в самое пекло: Реми выносит Диану по приказу Бюсси, а за его спиной кипит побоище, настолько ужасное, каким только может быть хладнокровное убийство.
На лице Одуэна написан не ужас, но это, с остановившимся, застывшим взглядом широко распахнутых глаз, идёт сама Преданность, которой хозяин, погибая, приказал: "Уйди".
Лелуар, подчёркивая эмоциональную насыщенность и важность момента, обычно, разворачивает сцену так, что главное действующее лицо обращается непосредственно к читателю, и держа на руках брыкающуюся дуру-графиню, движется к выходу пустая человеческая оболочка, потому что весь дух, всякая мысль и биение крови, и слух, и зрение, все жизненно важные, определяющие чувства остались там, в глубине комнаты, куда маленький, скромный лекарь непременно вернётся, чтобы разделить судьбу с человеком, которого однажды назвал своим господином.
Реми ле Одуэн, это самое лучшее, что случилось в жизни графа де Бюсси, согласно истории мэтра Дюма, и это лучшее граф умудрился весьма удачно просрать. Что же касается любви сиятельного графа к прекрасной Диане...о-хо-хо-хонюшки...при взгляде на великолепные иллюстрации Лелуара становится совсем кисло, дорогой читатель.
Вот пылкий влюблённый лобызает свою беспорочную голубицу: в зелени ветвей, средь белых колонн, над влюблёнными порхают пухлые купидоны, а в "цокольном" этаже, в самом основании иллюстрации - Смерть любовно оглаживает тёмное лезвие серпа.
Лелуар весьма доходчиво даёт понять читателю, что ситуация этой унылой, убогой "любви", изначально - говно, просто зловонная кучка, слегка присыпанная сверху горстью разноцветных блёсток, и чем эта любовь в итоге завершится. А почему бы нет?
Чувство влюблённости, по сути и "анатомическому" своему строению, полностью идентично чувству голода. Влюблённый, периодически попёрдывая феромонами, "поглощает" объект своей страсти, очень мало об этом объекте задумываясь.
Задумываться ему попросту некогда, он хочет одного - насытиться, и как можно скорее, и чем старше такой влюблённый, чем дальше он годами от горшка, тем смешнее наблюдать за потугами, к примеру, взрослого уже дядьки, который ведёт себя, как буйный, гормонально не сбалансированный подросток: пакостит в чужих постелях, соблазняя чужих жён, и имеет дурную привычку меряться пиписьками с окружающими, по поводу и без.
Любовь графа де Бюсси к прекрасной Диане, это всего-ничего, "любовь" урчащего брюха к сочному куску мяса; Лелуар достаточно откровенен, и рисует вполне живых людей, а не чьи-то прекраснодушные домыслы.
Вот кавалер де Бюсси ухватил, в порыве страсти, липовую графиню де Монсоро за грудь - картинка почти непристойная, до того дерзка, голодна и самоуверенна рука графа.
Диана - блёклая и невыразительная, - в подчинённой позиции, такое самоуправство ей, девственнице, неприятно, непривычно, и она, отвечая на поцелуй потенциального любовника, при этом старается его руку убрать. Но её рука слишком слаба, безвольна, пальцы "безъязыки" и сам жест "скомкан". Понятно, что на более серьёзный протест девица не решится, и её грудь останется в полном распоряжении графа де Бюсси, который, в данный момент олицетворяет собой известное правило:"Когда я ем, я глух и нем". И слеп.
Какие там "зрячие" руки, читатель, граф дорвался до сладкого, смацал покорную девицу за грудь, увлёкся процессом, и пусть весь мир, как известно, подождёт. Граф де Бюсси, он же как Суворов, его девиз в амурных делах: "Быстрота и натиск", а вздыбленный член, как правило, заменяет графу мозг, воображение, способность очаровываться, и всякую способность к любви, сводя весь процесс к нудным, однообразным телодвижениям и невыразительной, пресной эякуляции. И удовлетворение, получаемое графиней Монсоро, в финале этого самого процесса, кажется мне весьма сомнительным, ну разве что только мысль о том, что в неё регулярно "втыкается" первый ёбарь, - как он сам себя называет, - королевства, заставляла трепетать влагалищные мышцы этой особы.
Эти двое, я повторюсь, вполне стоят друг друга: похоть и злорадство, это те самые качества, которые смог пробудить, вызвать к жизни прекрасный Бюсси, и какие только и смогли пробудиться в "прекрасной" Диане. Я снова обращаюсь к весьма красноречивой сцене, в которой "лучший друг" навещает больного, а жена больного, откровенно млеет при виде ёбаря, только и всего. Обычно, женщина встречает любимого-долгожданного с несколько иной гаммой чувств на лице, да только графине Монсоро этих самых чувств взять негде. Прельщённая красивыми словами и блеском славы, она поспешно отдалась чужому мужчине, глупому, самодовольному, закомплексованному, который сделал из неё очень удобный матрасик-подстилку, для себя и своих амбиций, и, в комплекте - лохань, для сброса спермы.Требовать каких-то возвышенных чувств от данной конструкции, и от конструктора - смешно.
Между возлюбленным и ёбарем существует очевидная разница, и Лелуар, который хирургически точен и безжалостен в оценке, эту разницу подмечает и выносит на суд читателя. Никаких розовых соплей, вздохов, и намёков на возвышенные отношения, но в подробностях воспроизведена почти комическая ситуация из непристойных фольклорных побасенок соответствующего толка: к жене пришёл любовник, и трахнул её под носом у мужа, причём, с его же, олуха, разрешения.
А вот Монсоро сообщает барону "радостную" весть о намерениях герцога, и это очень интересная сцена, дорогой читатель, с точки зрения Лелуара: старик Огюстен испуган до икоты, а Монсоро мрачен. Старик, сидя в кресле, пытается сидеть гордо и независимо, держать "марку", но расширенные глаза, и хрупкие старческие пальцы, которыми он пытается опереться о ручку кресла, сводят эту попытку на нет. Монсоро же вовсе не похож на доблестного "спасителя", который, оболгав ни в чём неповинного принца и навешав лапши испуганному отцу, требует себе в награду белотелую, белокурую девственницу.
Граф стоит перед стариком в оборонительной позиции, скрестив на груди руки, и показательно, что напряжены у него не запястья, а локти - граф, определённо, не нападает, а защищается наружной частью руки,- локтем, от "внешних" доводов, и лицо у графа мрачное и жестокое, но поза в целом очень уверенная. И наводит на ту простую мысль, что граф Монсоро рассказал барону всю правду изначально.
Что-то вроде:"Вы попали. Вы и ваша дочка, а я вместе с вами. Чтобы её спасти мне придётся втереться в доверие к герцогу и взять на себя целиком её похищение. Только так в моих руках будут все нити, и только так, целиком и полностью распоряжаясь событиями, я смогу, в нужный момент спасти вашу дочь". Барон, понятно, ошеломлён, но выхода у него нет и он сдаётся, а Монсоро, понимая, что выглядит вовсе не прекрасным принцем, защищается, но отступать не намерен.
А вот герцог Анжуйский, развалившись в кресле потрясает линейкой для измерения длины члена, тоись, пытается вернуть так и не отконсумированную графиню де Монсоро отцу. Монсоро стоит перед герцогом в той же оборонительной позиции, скрестив руки на груди; он не боится гнева светлейшего герцога, но прекрасно понимает, с какой силой имеет дело, и намерен этой силе противостоять - запястье графа напряжено до звона, с такой силой сжаты в кулак пальцы руки. В уголке графского рта, обычно сдержанного, притаилась усмешка, которая, будь у Монсоро несколько другое лицо, вполне могла бы вызвать ямочку на щеке.
А вот граф Монсоро мчит сквозь мрак похищенную девицу де Меридор, и глядя на эту иллюстрацию я прекрасно понимаю госпожу де Ведрон, её резоны, в отношении главного ловчего Франции, и желание заполучить Бриана де Монсоро в качестве четвёртого мужа. Этот мужчина, мчащийся на вороном скакуне сквозь мрак, определённо, не годился в мужья бестолковым, слюнявым девицам.
Всадник несётся прямо на читателя, через седло переброшена растрёпанная баронская дочка, которая трепыхается, но очень вяло, ибо ноги её зависли в воздухе, а граф зажал ей рот рукой в кожаной перчатке, надёжно при этом зафиксировав, и удерживая этим в равновесии белокурую тушку девицы, которая слабым, неуверенным жестом пытается дотянуться до всадника, но ей это не удаётся.
Рука графа, зажимающая девице рот спокойна, жест, от первой своей и до последней точки - выверен, и только мизинец, отходящий плавным изгибом от остальных пальцев, выдаёт нежность и осторожность владельца этой руки. Руки, как известно, это воплощённая жизнь души, и в этой области у графа Монсоро всё было в порядке, сообщает нам Лелуар, но страсти, под бесстрастной внешностью скромного анжуйского дворянина кипели нешуточные, и его лицо, обращённое прямо к читателю, говорит об этом более чем доходчиво.Не удивительно, что при виде такого лица, молодая, глупая девица писалась, начинала истерить и обильно менструировать.
Торжество, опьянение, наслаждение бешеной скачкой сквозь ночь и чащу, близость такого желанного и такого податливого девичьего тела, тонкой бритвой вспарывают артерии всадника, несущего свою добычу сквозь мрак. Страсть этого человека сравнима с лесным пожаром, а любовь похожа на удар топора, но Монсоро сдерживает свои безумные порывы - закушенная нижняя губа говорит о многом и разном; рука графа нежна, и над внимательными, зоркими глазами, в изломе бровей, хоть и сдерживаемая могучей волей, притаилась всё та же нежность.
А вот славный малый Сен-Люк перелазит через стену, и застыв на четвереньках на гребне, снисходительно, с язвительной насмешкой поглядывает через плечо на рогоносца-мужа, который вышагивает у стены, в исступлении топча папоротники. Левая рука Монсоро сжата в кулак, он готов убить любого, без сомнений и колебаний, впрочем, как и умереть на месте.
Вот Реми нашёл "убитого" Сен -Люком графа: вполне объяснимый беспорядок в костюме Монсоро позволяет любопытному читателю рассмотреть телосложение графа в подробностях. У графа Монсоро телосложение гимнаста - лёгкая, но прочная кость, обтянутая плотными, "холодными" мышцами, крепкая, но подвижная шея, - и производит, хоть "сшит" и "скроен" граф весьма прочно, впечатление необычайной лёгкости и стремительности в движении.
Граф оглушён болью, но пытается гасить физические страдания безотказной составляющей собственной неуемной натуры - железной волей, и это у него пока, по запарке, и по горячему следу, получается.
А вот наш Бриан, пробитый навылет шпагой славного, а главное - удачливого в своих экспериментах сводника Сен-Люка, лежит в постели под присмотром Реми, и, судя по всему, наш славный граф слабее котёнка.
Всех его сил едва хватает на то, чтобы неуверенным движением приподнять и удержать на весу рубашку. И конечно, укрощение этакого злобного чудища, как, помнится, разливалась восторгами по этому поводу госпожа де Сен-Люк, стоило госпоже де Монсоро, несомненно, многих, многих усилий. Кто бы сомневался.
А за посещение оранжереи, госпоже де Монсоро, за проявленную храбрость и мужество, в борьбе со страшным чудовищем - мужем, и героическую попытку прикрыть зад слюнтяю-любовнику, и вовсе нужно было в срочном порядке выдать медаль.
И вот, дорогой читатель, мы, сделав круг, вернулись к тому, с чего начали, к эпизоду, в котором муж просит любовника прогуляться с женой в саду, в котором история великой любви, изначально кривобокая и сомнительная, окончательно превращается в дрянной фарс.
Любовник рад до упаду и в восторге от себя самого, ну надо же, как провёл, герой,глупого мужа; любовница, и по совместительству- честная жена и добродетельная дочь - уже растопырилась и откровенно, не стесняясь, млеет, и только муж-рогоносец не у дел на этом празднике жизни. У мужа совсем другое в голове, муж знает, что от герцога Анжуйского можно ожидать любой подлости, и поэтому просит друга, которому доверяет, выгулять супругу, которая, в его представлении тоже человек, и ей тоже, по мнению тирана-мужа, нужна передышка.
Читатель, в массе своей, склонен предполагать, что Монсоро неотступно держал жену при себе только из лютой ревности, и исключительно по мерзости характера, но я позволю себе не согласиться с подобным утверждением. Держать на расстоянии вытянутой руки, и на глазах, эту безмозглую дуру, был, по мнению графа, единственный способ и единственная на тот момент возможность защитить её от происков воспрявшего принца.
Что же до лютой ревности графа Монсоро, то Диана де Меридор, дорогой читатель, очень уж льстила себе, выдавая желаемое за действительное, умело пользуясь, и подстёгивая, кстати, этим своего глупого любовника, утверждая направо и налево, что муж её люто ревнует к каждому столбу.
Страшное скажу, дорогой читатель, граф Монсоро вовсе не ревновал свою жену к каждому встречному, как утверждает клише массового сознания, и даже к предполагаемому любовнику он её не ревновал. Другие чувства целиком и полностью занимали графа де Монсоро, но это уже совсем другая история.