Сказка о Чудовище-Принце и волшебном семечке

      Давай, читатель, для начала поговорим предметно о двух вещах, ибо это важно, и имеет большое познавательное значение: о верности Дианы де Меридор, её добродетели и несравненной красоте. Оба этих постулата кажутся мне весьма сомнительными, и вызывают лишь кривую ухмылку, всякий раз, когда мэтр Дюма затыкает добродетелью и неописуемой красотой дырки в сюжете своего детища.       Впрочем, добродетель баронской дочки, это что-то весьма сомнительное и невразумительное, нечто небывалое, похожее на рогатую кошку; для начала красавице Диане крупно везёт с графом Монсоро - он спасает её хвалёную добродетель, вытащив её саму из окна замка Божё буквально за ухо, и относится к ней, в дальнейшем, как к порядочной женщине, хотя девица, от небольшого ума, явно напрашивается на сладкое.       Добродетель, подпираемая и сохраняемая "извне", это добродетель с душком, и о ней не стоит говорить серьёзно. Так же, я с негодованием отметаю тезис о том, что граф сам и похитил бедную девушку, использовав в своих целях похотливую натуру доверчивого анжуйского герцога, ибо граф Монсоро не был инициатором похищения, а всего лишь использовал ситуацию, обманув принца крови, и это очевидно.       На кой чёрт, скажите, графу Монсоро, у которого на баронскую дочку были свои, совершенно конкретные планы, такой могущественный соперник, как его высочество? Зачем бы он намеренно стал дразнить и распалять сластолюбие принца красотой и невинностью своей предполагаемой жены? Чтобы потом, галопом, выдёргивать эту невинную голубку из герцогской постели, причём, с непредсказуемым результатом? Монсоро отличался умом и сообразительностью, прекрасно понимал, что такое принц Анжуйский, на что этот фрукт способен, и совсем не был склонен шутить такими серьёзными вещами, как честь любимой женщины и собственная голова на плечах.       Но продолжим: Монсоро оберегает добродетель своей предполагаемой супруги, тогда как она вовсе не переживает о таких пустяках, вечно ищет приключений на пятую точку, и в конце концов расплачивается своей девственностью с первым встречным титулованным проходимцем, в обмен на его сиятельное внимание.        Проходимец пользует баронскую дочку со всем возможным пылом, совершенно не заморачиваясь о её дальнейшей судьбе и репутации, а мэтр Дюма ещё и "подпевает" этим двоим, и намеренно исключает баронскую дочку из контекста грядущих событий, и она не несёт никакой ответственности за содеянное. И папаша-барон умирает не оплёванный всем миром, сломленный и опозоренный прелюбодейством дочери, а спокойно закрывает глаза.       Ну да ладно, если мэтру хочется стелить потаскушке мягкую соломку, то пусть стелит. В литературе, к такого рода девицам отношение было, зачастую,снисходительное, взять хотя бы Лидию Беннет. Ещё одна невинная девица из хорошей семьи, которая плевать на эту самую семью хотела, сбежала с симпатичным мерзавцем, уничтожив будущее сестёр, и их шансы на хорошую партию.       Но автор тоже был милостив, и вместо того, чтобы закончить свою жизнь в канаве, как и положено потаскухе, девица выходит замуж за своего мерзавца, и мыкается с ним долго и счастливо.И от того, что он у неё один-единственный в жизни, замужняя девица не перестаёт быть потаскушкой, ибо распутство заключено в голове, а вовсе не в том месте, где сходятся ноги.       Что касается красоты, то существо умственно и нравственно ущербное, каким была баронская дочка, не может быть даже сколько-нибудь привлекательным, а о красоте, в данном случае, и речи быть не может, как и подстилка, которой недалёкий любовник крутит как хочет, быть красивой не может.       Я не верю в редкостную красоту баронской дочки прежде всего потому, что любовник, напевая незатейливую песенку о её несравненной красоте, и называя её на этом основании богиней, обращается с ней, как с потаскухой. Так же действует и его высочество принц Анжуйский - красивые, сотрясающие воздух слова, которые мало что значат, и скотское поведение в обиходе.       Когда "богиню" крадут, как безгласый кусок мяса, или ебут в кустах, наскоком, пока мужа нет дома, или оставляют на съедение извергу-мужу, как регулярно поступает красавец Бюсси, первый любовник королевства, то в этой ситуации явно что-то не так, с богиней, или с её любовником, или с её неописуемой красотой, или, что вероятнее всего - со всем этим колхозом совокупно, и красавица не красавица вовсе, а только на словах, и любовник не любовник даже, а так, мимо проходящий ёбарь.       Чтобы нам разобраться, дорогой читатель, что же произошло на самом деле в романе мэтра Дюма, мы, в свой черёд, вспомним герцога де Валломбреза, и герцога Мантуанского, с его незатейливой песенкой о девушках, которые красотою, все, блещут. Как звёздочки. И вспомним мы этих господ в связи с герцогом Анжуйским, который как увидел баронскую дочку, так и не сводил с неё глаз.        Очаровался неземной красотой, как уверяет доверчивого читателя мэтр Дюма, причём до такой степени, что счёл возможным эту девицу похитить, со всеми вытекающими из этого факта жизни последствиями, задрать девственнице юбку в укромном уголке, а после бурно эякулировать и радоваться жизни. Для господ этого пошиба в подобной повестке дня вовсе не было ничего необычного, ну сморкнулся в понравившуюся девицу, с кем не бывает, тем более, из родни у неё только старик-отец, и серьёзно защитить её было некому.       Ну и где, спрашиваю я , в этом, весьма незавидном раскладе неописуемая красота баронской дочки, которая должна, коль уж она была столь мощным, решающим фактором, её защитить, вызвать в мужчине трепет и вполне объяснимую робость? Нету? Ну так если красота не пробуждает в мужчине ничего тайного и трепетного, а только гонит кровь к низам, так это вовсе не красота, а качество организма, совершенно определённого свойства.       Читатель, с полным на то основанием может мне возразить, что принц Анжуйский плевать хотел на возвышенные материи, и будет, несомненно, прав. Принца Анжуйского, если подумать, красота не волновала вовсе. Не нужна она была ему, плевать он на неё хотел.       У него красавиц был полон дворец, всяких-разных, и покрасивее баронской дочки в десять раз. И для всех этих баб он - законная добыча, которую многочисленная толпа этих самых красавиц наперебой норовила осчастливить в половом плане, естественно, не без пользы для себя. Тоже мне, удивили герцога Анжуйского сказочной красотой.       Другое дело, что при таком образе жизни и таком количестве более чем доступных баб, жизнь теряет прелесть и остроту, либидо увядает, и скуку жизни можно рассеять одним хорошим способом - честно распутничать, дразня и разжигая поникшую чувственность новизной телес. Способ этот был герцогом опробован, и его высочество принц уже активно переходил на ту стадию, где, для счастья в личной жизни, распутства становилось уже недостаточно, и принц активно пробовал на вкус насилие, причём во всех его проявлениях. Убить мужчину, чтобы добраться до женщины - таков был план, которым он снабдил своего шпиона-Бюсси.       Красота, даже самая неописуемая, уже не возбуждает герцога, в отличии от желания загнать жертву и вонзить зубы в живую плоть. Этой самой бедой страдал и красавец Валломбрез, и так, паршивец, трогательно, а главное доходчиво жаловался верному другу Видаленку на тяжёлую жизнь, что читателя едва не прошибало на слезу.       Не возбуждали его, бедолагу, эти писаные, сказочные, лицемерные красавицы, которых он переимел, поштучно, в количестве большем, чем волос на голове. Пися, пресыщенная и балованная, не стояла, а при виде очередных, прекрасных и услужливо подставленных телес - откровенно тошнило, и тянулся бедный герцог к заезжим актрисулькам-недотрогам. Ключевое слово, читатель, "недотрогам".       Вот и у Франсуа с писей были проблемы, не мог он, как порядочный человек,влюбиться, ухаживать, дарить букеты, а тянуло его не на актрисулек, а на всякие пакости.А тут гляди-ка, девица, невинная, на шею не бросается, глаза прячет, дрожит. Недотрога, девственница, и родни нет серьёзной - ну просто подарок судьбы! Как тут не возбудиться-то? Похитить и оприходовать этакую кроткую голубку, которая, не окажет серьёзного сопротивления, а только необходимое, дабы разжечь в насильнике необходимую чувственность -да это королевское развлечение! Зачем тут нужна, и каким боком тут красота, непонятно.        Царственная пися почуяла лакомый кусок - Франсуа возбудился и закипел, как большой монастырский самовар. Он, как человек трусливый и осторожный, хорошо чувствовал, где нельзя хапнуть двумя руками, а где можно. Вариант с баронской дочкой, это был тот самый случай, где хапнуть было можно.       Если бы хоть раз Диана посмотрела на него насмешливыми, проницательными глазами, то есть, была не тем унылым мешком дерьма, которым её изобразил Дюма, то мысль о похищении даже не пришла бы в голову брату короля. Но Диана была тем, чем была, и Франсуа нюхом чувствовал, что ему тут светит, и светит вполне. Зачем Диане быть писаной красавицей, когда этот выкидыш королевской семейки мечтал вовсе не любоваться её красотой, а приказал похититить и привезти в укромное место, где он без помех сделал бы с беззащитной девицей всё, что могло прийти ему в голову?       Франсуа предвкушал и, теребя сиятельные гениталии, глотал обильную слюну - вот это и есть та самая подоплёка, усиленного интереса принца к баронской дочке, а не какая -то там неописуемая красота; именно возможность схватить девушку и беспроблемно заломать в тёмном углу, к своему полному удовольствию.Для такого развития событий Диане де Меридор вполне хватило бы прозрачной, холёной кожи, здорового цвета лица, белокурых волос и тонкой талии - каковой её, собственно, и изобразил Лелуар, без всяких выдумок и реверансов общественному мнению.       Что же касается Бюсси, то здесь всё ещё проще, ещё веселее. Понятие "Бюсси" у меня неразрывно связано с песенкой герцога из "Риголетто", первые строки которой замечательно характеризуют этого субчика из рода Клермонов: "Та иль эта, я не разбираю, Все они красотою, как звёздочки, блещут Моё сердце любовью трепещет Но не знает докучных цепей..." Вот он, Клермон, собственной персоной, красота этого ухаря тоже не интересует, для него все красотки на одно лицо, красивы, и бог с ними. Чего напрягаться-то, различать. Его сердце не знает докучных цепей - обязанностей, весь он как тот чижик - попрыгун, и всю жизнь заботится только о себе любимом. "Ласки милой для нас утешенье Повторенье наскучит подчас; Да, я сегодня одной очарован, Но…что ж делать? Я то же завтра скажу о другой..."       Ну типичный прохвост и бестолочь. С Бюсси д'Амбуазом невозможно было говорить о чём-нибудь серьёзно, как и оплакивать его лишнюю минуту. В его "любовной" связи с баронской дочкой, любви, как таковой не было , и только необычная их встреча сделала своё дело, и дала посыл всей этой истории.       На орбите красавца Клермона призывным мерцанием маякнула очередная, безликая "звёздочка", пообещала и предоставила беспроблемнную ёблю, выстелилась ковриком и исполняла любой каприз - при чём тут, скажите, красота? Если ситуацию решала не она, а те самые пять сантиметров, на которые зарился фаворит герцога Анжуйского, и которые баронская дочка без колебаний ему предоставила.        Попробуй Диана закочервяжиться, сказать "нет" под дубом в парке, так она и оглянуться бы не успела, как глотала бы пыль из-под копыт породистого жеребца, на котором красавец Клермон поспешно мчался бы в сторону Парижа, и никакая красота не удержала бы этого ухаря в Анжу. Чтобы удержать красавца," порядочная девушка", примитивным, и древним, как само человечество движением, развела перед мало знакомым мужиком ноги.Может быть читатель объяснит, в каком месте тут была красота, и как она решила ситуацию в целом? Мне невдомёк.       Один Монсоро, уверенно нарушил мою стройную теорию пяти сантиметров, но это совершенно другая история.