Три оси времени

Ичиго и представить себе не мог, чем живёт Руконгай. И сейчас, проходя мимо огромных рисовых полей, на которых совершенно ничего не росло, и огромных зданий, поражался их разрушенностью и ветхостью. Значит ли это, что когда-то Руконгай процветал целиком, от первого района до последнего? Или это какой-то местный мертвец, решившийся нарушить незыблемые правила и построить оплот мира и богатства в месте, созданном для бедности и войны? В таком случае он был идиотом и он проиграл. Слабак, чьё имя недостойно сохраниться в истории.  Впрочем, Ичиго был доволен — еда здесь оказалась не только сытной, но и вкусной, а местные выдали ему удобную одежду и  даже пустили переночевать. Расплатился Ичиго просто — отправил в  небытие летавшего над головой Пустого с помощью лопаты попавшегося по пути фермера. Тупое лезвие категорически не хотело работать как надо, а в самом инструменте не было и капли реацу, так что пришлось попотеть, но Куросаки посчитал это отличным знаком и хорошей разминкой. Сил всё ещё почти не было, не было и меча или хоть какой-нибудь информации о времени, в которое его занесло — Величество, как обычно, заявил, что он не в курсе. «У тебя есть несколько столетий, чтобы стать сильнее и победить» — говорить что-то конкретнее этот старый хрен не от мира сего отказался. Впрочем, Ичиго прекрасно понимал, что в какой-то степени виноват сам — он вообще не уделял внимание изучению истории Общества Душ, посчитав, что после смерти как-нибудь выкрутится. Мда. Знал бы, зубрил каждую страничку с сотворения мира.  А теперь остаётся уповать лишь на то, что какие-нибудь древние мастодонты вроде старика Ямамото и капитанов Шисуя и Укитаке уже сидят в Готей-13. В одном он был уверен — в одном из отрядов уже властвует Унохана, так что его шансы дожить до прихода Яхве существенно возросли. Яхве. Одно это имя, столь отвратительное, вызывало в нём огромную волну ненависти. Уничтожить, убить, стереть с лица земли… нет, стереть из самого мироздания! «Тише, Ичиго. Прекрати прорываться в свой шикай. Дыши глубже, давай. Я всё ещё не хочу, чтобы мой мир был разрушен.» Да… действительно, чего это он. Ещё не время. Отец всех квинси в небытии, и время для ненависти ещё не пришло. Терпи, Куросаки Ичиго — близок, близок тот день, когда твоё обещание будет исполнено. Неважно, сколько — сто лет, двести, триста, они все пролетят незамеченными. Любой срок гораздо притягательнее, чем «никогда» и «невозможно». — Господин Кенпачи, вы не могли бы… Женщина, вонючая и бесконечно грязная, почтительно замерла около веранды, которую он облюбовал. Выбранное обращение коробило и сводило зубы. Он мог сколько угодно твердить — я Ичиго, Куросаки Ичиго, но местные жители решительно отказывались именовать его иначе. Кенпачи — сильнейший. Что же, раньше он согласился бы, но не сейчас. Он выжил лишь потому, что хорошо бегал и отлично прятался. Сейчас же, в момент своей величайшей слабости, такое прозвище казалось злой насмешкой. Сейчас даже только набирающий силу Зараки Кенпачи порежет его на ленточки, и не заметит. Женщина всё ещё ждала. Склонив голову в поклоне, стояла около семнадцатилетнего мальчишки с совершенно обычным мечом на плече, и ждала его ответа. Кажется, просила вынести банду местных разбойников и спасти её дочь от участи подстилки для их главаря. Что же, он готов и он согласен — всё же, он всегда был готов защитить слабых, даже если сейчас это значит для него смерть. — Веди. Их было пятнадцать. Четырнадцать, если точнее — главарь пытался оприходовать девочку.  Мелкая, к её чести, всё ещё сопротивлялась — пожалуй, эта девочка достойна искреннего восхищения. Ичиго ухмыльнулся, и непривычно маленький меч дурацкой правильной формы покорно лёг в его ладонь. Как шинигами вообще сражаются таким убожеством? Впрочем, кажется, у него не так плохо получалось. Первая голова полетела в буквальном смысле этого слова — Куросаки не собирался размениваться на политесы. Они были преступно близко к самым опасным районам Руконгая, и это было территорией Хичиго. В конце-концов, имеет он право немного сойти с ума? Удар, удар, второй труп — немного отвлёкся, получил мечом в плечо, больно. Удар, парировали, парировал он, словил ещё — третья смерть. Отступить, затаиться, прорваться в дом — четвёртая, пятая, шестая… нет, не удалось, увернулся. Рука немеет, рассечён лоб, кажется, пробита печень. Шестой, седьмой, восьмой — он справится, он сможет. Главарь в комнате, его кимоно валяется в углу, и это обнажённое тело с жиром и волосами выглядит совершенно отвратительно. Девочка, кажется, сдалась — она просто лежит и тихо плачет. Ичиго не собирается медлить, а мелкая должна понять и простить. И, с точки зрения Куросаки, воспоминания о крови на своём теле будут куда приятнее, чем если бы эта сволочь, недостойная памяти, закончила начатое. Девятый. Девочка не может говорить, она шокирована и напугана. В другое время он бы её успокоил — увы, враги ещё не кончились.  Десятого удалось снести с первого удара, а вот одиннадцатый умудрился вспороть ему живот.  Чёрт, чёрт, чёрт! Проигрыш, поражение? Смерть? Глупость.