Три оси времени

Путь разрушения совершенно ему не давался. Куросаки Ичиго чувствовал это совершенно отчётливо — и это не было похоже на тот случай, когда он, соскучившись по адреналину, попытался освоить путь связывания за пару дней. В этот раз парень приложил все усилия, потратив прорву времени на освоение этих техник, но… ничего. Вообще. Ни искорки. Как будто внутри него стоит барьер, не дающий его реацу принимать эту форму. Ощущение было странным. Это не было похоже на тренировки по обретению Зангетсу, да и Мидори но Бураши был слишком пассивен для подобных фокусов. Для проформы Ичиго его, конечно, спросил, но меч ожидаемо дал отрицательный ответ. Так же, это совершенно не напоминало упрямство Хичиго, который иногда отказывался делиться силой, чтобы заставить Куросаки спуститься в свой внутренний мир и хорошенько помахаться. Некоторое время Ичиго в качестве рабочей теории рассматривал свои силы квинси, но это явно было не то. То есть, ясен пень, он понятия не имел, на что похожи силы квинси, и как эту жуткую наследственную хрень использовать, но это явно было не тем. Куросаки помнил ощущения, исходящие от Исиды и, чёрт вас всех дери… Да. От Яхве. И тот безобидный барьерчик на боевое кидо и рядом не стоял с мерзкой гадостью, с которой для Куросаки с некоторых пор ассоциировались лучники. И, вздумай эта сила пробудиться, Куросаки Ичиго тут же себе харакири сделает, и плевать на всё на свете. Даст Величество, выживет. Он вообще живучий. Как бы то ни было, особой странностью барьера была его полная естественность. Он не вызывал отторжения, не побуждал от него избавиться, не мешался даже. Просто… такая вот дружелюбная стенка, которая по непонятной причине вдруг появилась у него внутри. Тот факт, что Кенпачи не может овладеть самым разрушительным видом демонической магии, вызвал самую настоящую бурю. Серьёзно, слухи об этом по абсурдности переплюнули те, в которых он ворвался в класс, чтобы убить учителя медитации, но взял с собой просроченный яд и, дабы замаскировать неудачу, выдал его за шикай. Ичиго, когда услышал, чуть не разбил головой стену — благо, Гинрей вовремя поймал за пояс. Серьёзно, просроченный яд?! У лучшего друга чёртового Гинрея Кучики, с убойными рецептами, которого хлебом не корми, дай кого травануть?! И, самое интересное — как яд вообще может оказаться просроченным?! А вот теперь, когда парень вернулся в свою предыдущую группу, потому что не смог освоить элементарные азы, слухи стали пугать даже Гинрея. Самый безобидный гласил, будто Ичиго признался в любви капитану Тенджиро и, дабы доказать силу своих чувств, принял пост главного жреца Мимихаги и торжественно поклялся больше никого не убивать — даже мух. Куросаки тогда чуть общежитие не разнёс — положение спас Гинрей, заперев его запретным кидо из тайных архивов Кучики. Но слухи слухами, а проблема никуда не делась. И пусть благодаря шикаю он уже внесён в списки перспективных шинигами, и пусть раньше он легко обходился безо всех этих заклинаний, сейчас он должен сделать всё возможное. Любые способы получить силу. Любой путь, который поможет ему убить Яхве. А сейчас у него проблемы, и он уже испробовал все способы решения этой ситуации. Никаких экспериментов, никаких идей. «Ради всего святого, Куросаки Ичиго. Не все.» Интересно, этот Король Душ хоть иногда может согласовать своё появление с ним? Впрочем, это было бы слишком оптимистично. «Я не понимаю тебя, Величество.» «Понимаешь. Тот способ, который ты всегда предпочитал. Сделай это, Куросаки Ичиго. Выйди за пределы своих возможностей ещё раз.» Это было неожиданно. Странно. Невозможно. И совершенно, абсолютно, гарантированно не в духе Короля Душ. «Так. Величество, ты только что предложил мне поставить свою жизнь на кон ради достижения цели? Ты же сам мне мозги полоскал после того случая с Айзеном!» Король Душ молчал, но Ичиго был готов поклясться, что он озадаченно хмурился. «Я же уже дал тебе разрешение делать, что хочется.» «Эм… И что? Это пугает, Король Душ. Что же ты хочешь от меня. Скажи мне, что же ты от меня хочешь?» Да, Куросаки Ичиго иногда был тугодумом. Да, иногда ему требовалось информацию разжевать, лучше два-три раза. Но наивным идиотом, кто бы что ни говорил, он никогда не был. И, кажется, Величество это отлично понял. По крайней мере, тяжёлый вздох бесконечной усталости трудно было интерпретировать иначе. «Я… скажу тебе это позже, хорошо? Поверь мне, Ичиго.» Куросаки тяжело вздохнул и сел, привычно прислонившись спиной к стене. Кому ему верить, как не собственному хозяину? В конце концов, они, в какой-то степени, одно целое. «И как ты себе это представляешь? Я ни за что не втяну в это Гинрея, ни за что.» Парень передёрнулся, безуспешно стараясь прогнать из головы воспоминание о полностью раздавленном Айзене. Он не подвергнет своего друга такому испытанию, ни за что. И тихий смешок Величества давал надежду, что и без этого можно будет обойтись. «А зачем тебе кто-то ещё? Есть ты и твоя реацу. И идеальные теоретические познания в кидо.» «А враг? Чтобы выйти за пределы возможности, мне надо почти умереть, знаешь ли.» Король Душ умудрялся быть ироничным, даже будучи представленным только голосом в голове. Интересно, сколько тысячелетий ему на это потребовалось? Впрочем, этому существу явно больше было нечего делать. «А что, за Руконгаем все пустые перевелись?» Это было откровенным безумием. Серьёзно — такой слабак, как он в этом времени, против толпы оголодавших пустых. Даже точно зная, что Короля в пределах досягаемости больше нет, Ичиго усмехнулся. Действительно, ему нравится этот план. Хотя, разумеется, ему стоило подготовиться. Так, Ичиго оставил в шкафу Мидори но Бураши и надел самое старое своё кимоно — в процессе он явно запачкается, казённое стоит поберечь. Помимо таких очевидностей, Куросаки написал письмо Гинрею, указав, где именно его следует искать. Оптимистично дав себе три дня на освоение двухгодичного курса пути разрушения, парень отдал бумагу самой застенчивой поклоннице Кучики. Девица из Тануки была мелкой, нескладной, в веснушках и с заиканием, так что смелости, чтобы поговорить с красавцем-Гинреем, она явно будет набираться целую вечность. Ичиго, можно сказать, доброе дело делал — дал ей повод подойти к объекту её мечтаний. Хотя, разумеется, ни к чему это не приведёт, ибо лучший друг, как и любой другой Кучики, предпочитал строго определённый типаж и засматривался только на мёртвых химе. Ожидаемо — как бы ещё эти аристократы смогли бы сохранить такой фенотип? И, когда всё было готово, Куросаки Ичиго, ни секунды не задумываясь, перемахнул через стену Сейрейтея. Воистину, великое изобретение шинигами — шунпо. Это было больно. Жутко. Отвратительно. Кажется, ему снова оторвало руку — в данный момент Ичиго было трудно судить о состоянии собственных конечностей. Кажется, шёл второй день его пребывания на территории пустых. Или всё ещё первый? В горячке битвы всегда было трудно о таком судить. У него ещё была реацу — печати и барьеры забирали совсем немного. А вот барьер никуда не делся. Вообще. Но сейчас это было неважно — было кое-что, пугающее Куросаки Ичиго куда сильнее проблем с собственными способностями. То великолепное состояние балансирования на грани не наступало. Будто бы… будто бы… Будто бы он вдруг начал бояться смерти. Он никогда не думал о таком. Сражаясь за Рукию, сражаясь с Айзеном, сражаясь за свои силы, сражаясь с Яхве, сражаясь с пустыми и с квинси, он никогда не думал о смерти. Чёрт, да даже умерев, он не думал об этом! А сейчас, стоя в паре минут ходьбы в шунпо от Руконгая, полудохлый, имея в арсенале только парочку дурацких демонических заклинаний, он почему-то испугался. Эта мирная загробная жизнь, с дурацким Гинреем, непонятным Айзеном, старыми-новыми капитанами и ждущей где-то за спиной мелкой вдруг оказалась слишком важной. Почему же… почему он так слаб, что не способен поставить всё на кон ещё раз? Или дело в том, что умирать оказалось больно? И чёртов Король Душ увидел терзания своего меча куда раньше него самого. «В этом всё дело, верно? Верно, Величество? Ты понял. Всё понял и решил подстраховаться. Ты боишься, чёртов Король Душ. Боишься, что, когда придёт время, я не смогу умереть за Общество Душ снова.» Конечно, он промолчал. Король Душ никогда не опускается до своего меча, никогда не отвечает, никогда не говорит. Добрый хозяин, понимающий хозяин, идеальный хозяин — хозяин, который отлично знает цену своему безропотному, но довольно полезному оружию. И, чёрт подери, Ичиго отлично знал, на что шёл. Барьер как-то незаметно растворился, словно его и не было никогда. Кидо сорвалось с пальцев, словно оно всегда было его частью — то самое, последнее, которым когда-то его чуть было не убил Айзен. В этой жизни или в той? Неважно, всё неважно. Куросаки Ичиго тепло улыбнулся, глядя на растворяющуюся в воздухе душу. Он снова сделал это. Поставил всё на кон, побывал за гранью смерти — и выкарабкался, снова выкарабкался. — Больной самоубийца!!! Ичиго не был уверен, был ли Гинрей галлюцинацией или реальностью. Слишком сильная потеря крови — и не поймёшь, где правда, а где ложь. Куросаки пребывал в подобии нирваны — то самое состояние, когда вроде уже агония, а вроде бы и нет. Сил хватило только на четыре слова — Куросаки даже не был уверен, что способен их услышать. — Я овладел кидо, Гинрей. И рухнул, прямо вниз, в траву, кровь и, кажется, собственные кишки. И, меланхолично наблюдая, как исчезает мир вокруг, думал лишь об одном — почему с Гинреем пришёл не Тенджиро, а Шисуй?