Три оси времени

На что похожи навязчивые идеи? На бесконечный клубок ниток, который нужно свернуть? Может, на огромную пиалу с водой, в которую медленно, по капле добавляется жидкость? Или на огромную игрушечную железную дорогу, по которой непрерывно едет детский поезд с красивым орнаментом, немного покачиваясь на поворотах? Для Куросаки Ичиго навязчивая идея навсегда останется связанной с огромными стопками документов, запахом свежей туши и непреодолимым желанием спать. Когда-то, сидя на уроке за партой в мире Живых, Куросаки узнал абсолютный рекорд по количеству суток, проведённых без сна. Тогда, кажется, был конец учебного года, и все, кто хотел повысить свои результаты, делали доклады на разные интересные темы. Про сон рассказывал парень из клуба карате, и тогда Ичиго и представить себе не мог, что эти знания можно как-то использовать на практике. Одиннадцать суток — мировой рекорд без сна, поставленный студентом в 1965 году. Говорят, в конце эксперимента парень не мог толком двигаться, говорить и даже думать. Отсутствие сна обернулось для него провалами в памяти и жуткой головной болью в компании с тошнотой. Для Куросаки Ичиго тоже шли одиннадцатые сутки, и он чувствовал себя отвратительно. Вся его реацу сейчас бушевала внутри, и, кажется, разъедала ткани — по ощущениям было похоже на погружение в горячий источник Тенджиро. Однако, кажется, Ичиго достиг той точки, когда боль не имеет никакого значения — он бы сейчас заснул и в аду, под самыми страшными пытками. То, что он до сих пор держался в сознании и даже мог что-то делать, было самым настоящим чудом. Хотя, конечно, надолго его не хватит, и продуктивность у него сейчас крайне низкая. Ничего, сейчас всё закончится — только просмотрит вот эту стопку документов, ничего не подписывая, разумеется. Вот эту… И вон ту… Эта последняя, точно последняя… Можно сказать, что Ичиго совершил непростительную ошибку. Большую часть своего бодрствования мужчина провёл на ногах и с сильной физической нагрузкой, и даже при этом его не покидало ощущение сонливости и некой нереальности происходящего. Теперь же Куросаки сел за свой рабочий стол, разбираться с документами, и он прекрасно понимал — он отсюда уже не встанет. Заснёт, просто заснёт, упав на все эти документы и наплевав на неудобную позу, от которой позже будет болеть всё тело. Мужчина принял это, смирился, даже предвкушал — после столь длительного ожидания, на что будет похож сон? Возможно, он станет чем-то особенным? Божественным? Нереальным? Похожим на то восхитительное чувство, которое он испытал, возвращая свои силы? Такое случалось с ним дважды, и в первый раз он даже не успел понять, что с ним произошло и чего он лишился по вине Кучики Бьякуи. Впрочем, второй раз это преступное неведение, можно сказать, компенсировал. Последняя стопка документов оказалась слишком далеко, и Ичиго, потянувшись за ней, обнаружил себя лежащим на столе. Его правая рука  была вытянута вперёд, оказавшись идеальной подушкой для его головы, вторая конечность будто сама поползла вверх, стремясь оказаться под его лбом, образуя уютную ямку, в которой можно было поспать. Спать… Почему Куросаки так сильно боролся со своими веками, он и сам не знал. Просто лежал, не способный ни на что, с кружащей вокруг реацу, контролировать которую уже не было сил, и смотрел в одну точку, понимая — если он моргнёт, то проиграл. Кому проиграл, и проиграл ли вообще — он не знал, не думал, не хотел думать. Хотел спать. Мир вокруг казался ему странным, непонятным, нереальным. Возможно, он уже спит, и всё вокруг лишь порождение его воспалённого сознания. Может быть, часть из вещей, окружающих его, лишь бесполезные галлюцинации? Как в те времена, когда он ещё был другом Айзена — ложь и правда сплелись в невероятный клубок, и каждый шаг, каждая мысль может оказаться прямой дорогой в пропасть. Что может быть хуже, чем потерять связь с реальностью? Перепутать добро со злом? Жить в иллюзиях, захлёбываться в чужих идеях, тонуть в сладкой патоке собственных заблуждений… Как на картине. Огромной, незаконченной картине, где каждое мгновение порождает красоту и уродство, злобу и справедливость. Жаль, что он не может изменять сюжет, вмешиваться в композицию и рисовать что-то своё. Почему это не может? У него же есть кисточка. Мидори но Бураши стоял, прислонённый к столику для каллиграфии, прямо на уровне глаз своего хозяина. Куросаки медленно, слишком медленно протянул к нему свою левую руку, заставляя её двигаться титаническим усилием воли и ниточками из реацу. Прикоснуться сейчас к своему занпакто казалось очень важным, как и мысль о картине и рисунке — будто это что-то значит, будто это будет на что-то влиять. Битва со сном превратилась в битву с собственным телом — только дотянуться, только успеть, только дотронуться… Мидори но Бураши отозвался обжигающей теплотой, даже в полностью запечатанном состоянии. Поразительно. Как же загорится его кисточка, если он позовёт её по имени? И как же засияет его меч, если он… Если он — что? Занпакто медленно пополз по краю столика и с оглушающим звоном упал на пол — для Ичиго это было шоком, настолько он привык к тихому «боммм». Нет, не падай! Мы ещё должны нарисовать… Куросаки потянулся изо всех сил, резко сдёрнул своё тело со стола — и упал, завалился на бок, рефлекторно вытянув ноги и порадовавшись, что, когда он проснётся, тело болеть будет чуть меньше. Всё же, спать в классической сейдза было бы крайне опрометчиво. Спааать. Нет, пока ещё рано. Ичиго бросил всю реацу в глаза, уставившись в показавшееся из ножен лезвие. Он ведь так близко, невероятно близко — ведь сейчас он находится на грани человеческих возможностей, даже за гранью, на пороге смерти, в том самом состоянии, которое дарует ему великие силы и умения. Немного, совсем немного — потянуться, постараться, ухватить идею. Ведь мир не картина, совсем не картина. Картина есть нечто завершённое, нечто конечное, нечто, в чём нет места вероятностям. А мир, он не такой, совсем не такой, и куда больше похож на… Спать. Очнулся Куросаки Ичиго от боли в руке — кажется, все те часы, которые он провёл на полу, он лежал на своей конечности, и почти перестал её ощущать. Кости ломило, голова шумела, сонливость ещё осталась — правда, не такая сильная, как в это жуткое время, но жажда доползти до своей койки была почти непреодолимой. Мужчина зажмурился и потянулся, случайно попав рукой по своему мечу. Меч. Занпакто. Мидори но Бураши. Мысль о картине мироздания и о кисточке в руке. Ичиго резко вскочил и раздражённо зашипел, суя поцарапанный о лезвие палец в рот. Он что, чуть было не достиг банкая? После сорока лет изнурительных тренировок, спустя столько бесплодных попыток, он чуть было не постиг высшую форму высвобождения своего меча, просто не давая себе спать несколько дней и разбирая бесполезные бумажки?! Это было действительно обидно, почти до злых слёз и желания убивать.  Столько лет тренировок, столько лишений и трудностей, чтобы оказаться в шаге от цели вот так, совершенно случайно? Это было до кровавых мушек в глазах похоже на мухлёж, и Куросаки Ичиго возненавидел бы себя, если бы ему это удалось. О Боги, насколько же он был высокомерен и отвратителен в годы своей юности, с текущей через край реацу и с наивной самоуверенностью? И каково же было остальным шинигами в Обществе Душ, когда он буквально за неделю узнал имя своего меча и за три дня достиг банкая? Воистину, сила капитанов не только в объёмах реацу, но ещё и в жизненной мудрости — они нашли в себе силы принять выдающегося подростка, помочь ему в развитии и в нужный момент отойти в тень, безропотно принимая тот факт, что они отходят на второй план. Он бы не простил. Сломал бы, задавил своей силой и опытом — потому что привык добиваться всего упорным трудом, и терпеть не мог лицемерных мажоров, получивших всё на блюдечке. Как же так вышло, что когда-то он и сам таким был? Ичиго тихо выматерился сквозь зубы и, подхватив занпакто, повернулся к столу. Руку привычно кольнуло и окрасило зелёным, как только губы произнесли привычную формулу — про тренировки забывать нельзя, даже если он почти на нуле. Справится как-нибудь, не в первый раз. Конечно, стоило привести рабочее место в порядок, пересмотреть все решения, принятые в состоянии крайнего неадеквата из-за бессонницы.  Нет, сейчас он явно к этому не готов. Лейтенант Куросаки вывалился из кабинета, не думая, как выглядит сейчас, со спутанными волосами и мешками под глазами. Со второго раза пристегнув ножны к поясу, мужчина отловил мелкого рядового, выяснив у него, что проспал восемнадцать часов — это было приблизительной цифрой, ибо отсчёт вёлся с того момента, как в комнату вошёл капитан. По словам шинигами восьмого, Кьёраку Шисуй на цыпочках вышел в коридор, плотно закрыл дверь и запретил его беспокоить — так Ичиго и лежал около своего стола, а несчастные мертвецы-рядовые были вынуждены ходить на цыпочках мимо злополучной двери.  Тогда же Куросаки узнал, что острая фаза конфликта миновала — к Главнокомандующему с повинной пришёл самоучка-поджигатель, сбежавший из Гнезда Личинок и пообещавший отправить к Королю Душ весь Готей-13. Так, в настоящий момент все собаки спущены на капитана второго отряда, который на днях должен подать в отставку, и напряжение сильно снизилось. Ичиго снова пронзило странное чувство, которое всегда было с ним при мысли о том, кого он хотел бы забыть. Надо ли сказать «спасибо»? Нет. Ни за что. Да и, действительно, за что? Ничего никто не делал, виновный найден, история ясна и прозрачна, все разочарованы и счастливы. Может, подойдя к нему, он только всё испортит или навлёчёт пустые подозрения на невиновного? Так, стоит сосредоточиться на насущных делах и выкинуть это досадное происшествие из головы. Ноги сами вынесли мужчину к стенам Академии Шинигами. Прикрыв глаза, он выпустил жалкие крохи своей реацу — ученики, ученики, Гинбо и Сузуки-сенсей. Его нет. Пха, конечно же его нет! С чего бы ему тут быть — Айзен выпустился куда раньше него, а Ичиго избавился от привычки приходить к стенам альма-матер в первый же год своей службы. Он что, и в самом деле надеялся? Нет, ему ни в коем случае нельзя снова сближаться с Соуске Айзеном. Айзен опасен, смертельно опасен, а Ичиго всё ещё слишком слаб и неопытен, чтобы ему противостоять. Это будет глупостью, которая может стоить ему победы над Яхве — ведь, если он приблизится к Айзену, то наверняка попытается уйти за ним в Уэко Мундо, или совершит ещё какую-нибудь глупость. И вообще, он сюда не ради Айзена пришёл. В планах давно значился визит в Академию на предмет поиска одарённых студентов. Вот он и пришёл… за дарованиями. Решительно повернувшись, лейтенант Ичиго врезался в человеческое тело и потерял равновесие. Только вбитые за годы службы рефлексы позволили ему удержаться на ногах и поймать матерящегося студента. — А смотреть, куда идёшь, не пробовал? Куросаки от неожиданности разжал руки, и сбитый им студент всё-таки упал на пол. Чёрт, неужели этот полузабытый голос принадлежит тому, о ком он думает?!