Три оси времени

Гинрей редко его о чём-то просил. Сначала — потому что у него всё было, потом — потому что друг предугадывал его желания. Они шли бок о бок много десятилетий, они были самыми близкими людьми в целом мире. Они делили радость и печаль и поддерживали в трудные минуты. Ичиго уже давно не мог представить мир без Гинрея — ведь этот Кучики всё равно будет где-то поблизости, выскочит, как чёрт из табакерки, принесёт с собой свежие сплетни и уверенность в завтрашнем дне. А вот сейчас, надо же, попросил. Дело было в мелком Кучики, Бьякуе. Прошло уже четыре года, как Гин закончил Академию — Змеёныш ожидаемо попал на путь Кицунэ — и недавно туда же поступила Рангику. Собственно, проблема была не в том, что Бьякуя хотел учиться — его никто не стал бы останавливать — а в том, что Апельсинка узнала первый иероглиф имени своего занпакто. То, что Рангику уже выглядела и вела себя на двадцать пять плюс, а он остался нескладным подростком, наследника Кучики не волновало. Он был непреклонен — что это такое, два его ровесника уже могут призывать шикай, а он нет?  То, что Ичимару всегда был гением, а Апельсинка пока даже имени полностью не знает, его совершенно не волновало. Несправедливость, и всё тут! Что же, Гинрей и не думал внука останавливать — такие порывы следует только поощрять, так что пусть разберётся со своим мечом. Пока что безымянный занпакто у ребёнка давно был, так что тренируйся, медитируй, осваивайся. Но Кучики Бьякуя, неведомым образом узнавший о десятидневном обучении Урахары и ничего не поняв, хотел узнать имя сразу, вырвав его в честной битве. И вот тут Гинрей просто за голову хватался. Как объяснить внуку, что не всем подходит такой способ? Что цена слишком высока, а он слишком мал, чтобы так рисковать? Что каждый меч индивидуален, и не все вообще имеют конечности, чтобы сражаться. Мелкий Бьякуя упёрся, явив худшие семейные черты, и приставал к деду и Ичиго для смертельного спарринга. Оба, разумеется, отказывались, но на днях лейтенант из побочных Кучики заявил, что наследник обратился к нему с такой просьбой, и Гинрей чуть на месте не умер. А потом вспомнил, что у его лучшего друга крайне интересный банкай… И вот теперь Куросаки Ичиго сидел около нахохлившегося Бьякуи и проверял чайник. А потом, вы не поверите — разливал чай. По правилам разливал, в полную церемонию — Гинрей всё же сдержал угрозу-обещание, нашёл учителя. — Дядя Ичи, ты мне, вообще-то, свой банкай показать собирался. Мальчик клянчил его уже давно — с тех пор, как заметил, что окружающие шинигами вздрагивают от одного упоминания. У Гинрея, ожидаемо, тоже просил, но старый друг был непреклонен — не раньше, чем внук научится высвобождать шикай. Опасно очень, потому что — смотреть на тысячу цветущих слив. — И покажу. А ты смотри — смотри и запоминай. И, осторожно поставив две чашки, а затем лёгким движением высвободив Мидори но Бураши из ножен, произнёс: — Подминай под себя, Мидори но Бураши то Куанбаши! И мир вокруг расцвёл сине-зелёно-красным. Наблюдать за кем-то, впервые оказавшемся в его внутреннем мире, всегда очень забавно. Вот первую секунду мелкий Кучики пытался заново научиться дышать, вот он осознал, что больше не осталось чувств, кроме зрения… Вот ужас безысходности и немой вопрос в глазах. Ичиго растянул губы в улыбке и медленно вытянул руку вперёд, а потом по одному согнул пальцы, оставив только указательный — трудно управлять телом, основываясь только на воспоминаниях и информации от глаз. Впрочем, конкретно сейчас он просто подавал пример Бьякуе — ведь здесь, в его мире, он был на своей территории. В любую секунду он мог сорваться с места и сделать всё, что угодно — он был воистину всемогущ. Бьякуя, кажется, принял правила, и медленно повернул голову в направлении руки, чтобы потом в беззвучном вопле завалиться назад. Прямо перед ними висел, безразлично сверкая искусственными глазницами, Мидори но Бураши. Ичиго тихо рассмеялся, а потом взял чашку и сделал глоток — разумеется, ничего не почувствовав. Ни самой чашки, ни прикосновения к губам, ни температуры или вкуса. Они с Гинреем так развлекались во время войны, когда Куросаки тренировал свой банкай. Та ещё задача, на самом деле, и первое время друзья только и делали, что залечивали ожоги — чёртов чай лился куда угодно, кроме рта. Зато теперь в арсенале третьего капитана есть эффектная сцена. Бьякуя, вот, явно впечатлился. Ладно, пора сворачиваться — с непривычки находиться здесь тяжело, не стоит мучить мальчика. Но сначала… — Ты — мой занпакто. И мерное, вибрирующее «Боммм», как и всегда, пробрало мужчину до костей. Когда мир обрёл привычные краски, мелкий Кучики завалился вперёд, жутко кашляя — дышать полной грудью было тяжело с непривычки. Куросаки честно ждал, попутно наливая себе ещё горячего напитка — лучший сорт, с личных полей клана Кучики, грех не воспользоваться случаем. Наконец, Бьякуя вернулся в норму и, немного попрыгав вокруг и прокричавшись, осторожно сел рядом в ожидании объяснений. —  Здорово, да? Мой банкай, Мидори но Бураши то Куанбаши, переносит мой внутренний мир во внешний. Подросток явно был изумлён. — Но…но ведь… — Там не было меча? Юный Кучики неуверенно кивнул, скривившись от вида чая и переползая к Ичиго на коленки — детская привычка, завязанная на то, что Куросаки классическую сейдза не любил. Да, мог сидеть часами, да, никогда не подавал вида, но не любил, в гостях у друга почти всегда вытягивая вперёд ноги. Вот и сейчас, после безумного чаепития, мужчина сел поудобнее, чем маленький шинигами решительно воспользовался. — На самом деле был. Тот огромный зелёный шар. И, дав Бьякуе немного поразмыслить, продолжил. — Он никогда не двигается и никогда не говорит. Помнишь ту вибрацию в самом конце? Это он согласился с моим высказыванием. Так что, малыш, чтобы узнать имя своего меча, я играл с ним в угадайку. Бьякуя немного пожевал губы, а потом обиженно заявил: — Я не малыш. И сбежал куда-то, маленький ураганчик. Не  сиделось наследнику на месте, совершенно не сиделось. Как же он в Готей-13 работать будет? — Ты весь светишься. Гинрей вышел откуда-то из стены, сев на освободившееся место и с удовольствием пригубив отвергнутый внуком напиток. — Просто… Он такой милый. Он помнил Кучики Бьякую маленьким комочком нескольких часов от роду, помнил его первые шаги. Он сам подарил ему первый тренировочный меч и научил его первой стойке. А теперь он, как маленький, только что оперившийся орлёнок, пробовал расправить свои крылья. — А твой Змеёныш разве нет? — Нет, даже когда спит. Друзья рассмеялись незамысловатой шутке. Ичимару, как и Бьякуя, пока что замер нескладным подростком, но, если наследник Кучики был на редкость хорошеньким, то Гин словно собрал в себя все несовершенства мира. Костлявый, высокий, с тонкими конечностями и белыми, ломкими волосами, он вызывал жалость… Пока не улыбался, конечно же. Только вот Ичимару Гин улыбался всегда. Ичиго помрачнел и стал серьёзным. — Гинрей, я хочу попросить тебя кое о чём. — Слушаю, мой осторожный друг. — Если со мной что-то случится, Гин должен стать капитаном. Обязательно должен, слышишь? Кучики тоже стал серьёзным, подобрался весь, помрачнел. — Ты что, умирать собрался? Ичиго даже удивился немного. Да, конечно, он умрёт — как можно выжить в схватке с Яхве? То есть, Король Душ всё ещё говорит, что ничего не решено, но, в самом деле — как что-то такое вообще можно пережить? Но Гинрей, видимо, имел в виду дату поближе. — Нет, конечно. Я проживу ещё как минимум сотню лет, старая ты развалина. Но… Глава Кучики махнул рукой, позволяя не продолжать. — Обещаю. Даже если мы оба погибнем, твой змей станет капитаном. — Капитан Куросаки, капитан Шихоин ждёт вас снаружи. Молчаливый лейтенант появился из ниоткуда, и Гинрей уставился на него с неприкрытым восхищением. — Ну ты его вымуштровал. Помнится, у меня он таким серьёзным не был. Ичиго только пожал плечами. Делать ему больше нечего — подчинённых натаскивать на манеру речи и выражение лица. — Он всегда таким был. Так что, впустишь Йоруичи? — Почему бы и нет? — Отлично. Синсенгуми, проводи госпожу капитана во внутренний двор. Гинрей подтверждающе кивнул, а потом недовольно пробормотал: «Опять синсенгуми?». Спор на эту тему вёлся довольно давно, но Ичиго был непреклонен. Пока не скажет настоящее имя, будет отзываться на бывшую должность из мира живых. Старший Кучики только рукой махнул — мужик тобой восхищается, в рот смотрит, слова поперёк никогда не скажет, а ты? — но промолчал. Знал старый друг — Куросаки ничто не переубедит. Некоторое время друзья молчали, но потом Гинрей тёпло улыбнулся и ткнул Ичиго кулаком в плечо. — Рад, что ты всё-таки помирился с ним, Ичиго. С Айзеном они общались все пять лет, прошедшие с того спонтанного приглашения. Тогда они разговаривали всю ночь, не в силах остановиться, и тем же вечером встретились снова. Первое время Айзен был везде — выскакивал, как чёрт из табакерки, просто чтобы сказать «Привет, Ичиго» и услышать «Привет, Соуске» в ответ. Потом стало лучше, и их встречи стали просто еженедельными. Куросаки в жизни бы не подумал, что Айзен может столько говорить. А он говорил — прятал глаза, сидел, сгорбившись и опёршись на локти, и рассказывал. О жизни в пятом отряде, о ситуации в других отрядах, о погоде и новинках мира живых. О том, чем можно поделиться с друзьями, и о том, о чём он столько времени молчал. Он всё ещё оставался «милым Соуске-куном, который всегда поможет». Он всё ещё был во власти одиночества. Ичиго будто своими глазами видел тёмные кольца вокруг, тяжёлое дыхание гнетущей тишины и длинную винтовую лестницу, ведущую вниз. Соуске Айзен блуждал вокруг, пропитанный пылью отчаяния, тихо огибал серые выступы несбывшихся надежд и тщетно напрягал глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в вязком мареве матово-чёрного одиночества. Он был один, он был во тьме, и некому было освещать его путь. И Ичиго, недолго думая, разжёг костёр своей души до неба. Он сгорит? Возможно. Но Соуске Айзен отчаянно нуждался в Куросаки Ичиго, а Куросаки Ичиго был необходим Соуске Айзен. Всё ещё робкий и беззащитный, со своим тихим голосом и извиняющимися интонациями, с легко краснеющим лицом и почти полной беспомощностью, Айзен был квинтэссенцией того, что капитан третьего отряда поклялся защищать. Давно стёрлись из памяти лица мертвых и живых, давно исчезли имена. Кто-то исчез совсем безвозвратно, кто-то иногда всплывал на грани сознания, безликой тенью напоминая — однажды ты уже проиграл. Сейчас он помнил только тех, с кем встретился в этой реальности. Лица врага он не помнил тоже, но у него ещё было имя. Яхве. А ещё — Кучики Гинрей, Кучики Бьякуя, Мацумото Рангику, Ичимару Гин, Унохана Рицу, мелкая — сотни новых имён среди единожды и дважды мертвецов. И Соуске Айзен, тот, ради которого он когда-то чуть не перешёл черту. Тот, кто стал символом, что его уничтоженный мир когда-то существовал. Меч создан, чтобы защищать. Когда Куросаки Ичиго смотрел в эти глаза, ему казалось, что он создан для защиты его одного. Третий капитан даже сомневался иногда — уж не Мимихаги ли Айзен? Но потом оказалось, что нет — Король Душ лично проверял, а ему в этом вопросе можно доверять.  — Теперь ты стал куда спокойнее. Лучший друг тёпло улыбнулся, но потом растянул губы до ушей. — Но, если это перемирие что-то изменило, и я больше не твой лучший друг, скажи мне об этом, хорошо? Тогда я его отравлю. Ичиго рассмеялся и пихнул Гинрея в бок. — Что, сваришь «Сады Забвения» или «Сливы Аматератсу»? Гинрей сделал вид, что задумался. — Для твоего Айзена мне и «Мёртвой Химе» не жалко. Куросаки только присвистнул. «Мёртвая Химе», вещь не слабее «Бонсая». Ох уж эти доброжелательные Кучики!