Три оси времени

Для Битвы Века был выбран первый полигон — Главнокомандующий расщедрился, ещё и приставил к ним офицеров из отряда кидо. Ребята как раз сейчас доделывали барьеры, стараясь защитить зрительскую площадку, но сделать так, чтобы оттуда было хоть что-то видно. Слева получала последние распоряжения бригада медиков во главе с Уноханой-сан — конечно, она будет поблизости, но следовало подстраховаться. Дощечка со ставками ходила по рядам простых шинигами — капитаны и лейтенанты спорили отдельно, как люди, пользующиеся привилегией узнать результат, так сказать, из первых рядов. Там же были и трое риока — они, прознав о грядущем сражении, упросили шинигами взять их с собой. Восстановление резерва Второго Кенпачи было решено не затягивать, и, как только последние защитные заклинания спали, Ячиру кинулась на шею к своему Кенпачику, сообщая ему свой план. И вот сейчас, через четыре дня, их гениальная идея должна была воплотиться в жизнь — правда, по непонятной причине, весь Готей-13 дрожал в ужасе, ожидая, что Второй и Одиннадцатый просто убьют друг друга, параллельно разрушив все три мира, даже этого не заметив. Зараки Кенпачи, кстати, оказался просто мировым мужиком. Они с Куросаки сразу нашли общий язык — примерно в тот момент, когда пожали друг другу руки, предвкушая прекрасную разминку. Вообще, на человека смотришь проще, когда он не твой самый худший соперник, а просто хозяин твоей занпакто-сестрёнки. Собственно, после того разговора он с трудом мог думать о Ячиру как-то иначе — они оба были невозможными духовными мечами с сильнейшими хозяевами, оба выглядели как люди и оба отчаянно нуждались в семье. Так что седьмой капитан воспринимал розоволосую мелочь как сестру-погодку и относился к ней соответственно, вызывая дикую ревность Гинрея. Друг даже почернел усами и шевелюрой, сбросив лет тридцать, и на нервах вернулся в политику, обещая навести шороху в Обществе Душ и напомнить, почему он в своё время возглавил клан. Ичиго даже поспорил с Шисуем, что случится раньше — старый друг наконец-то побреется и снова станет роковым красавчиком, или перетравит к пустым весь одиннадцатый отряд, риока и Гина в придачу. — Так что, ты готов, Второй? — Снимай повязку, Одиннадцатый. Собственно, план, разработанный Ичиго и Ячиру, был до безумия прост — он должен был, используя свои способности, забрать излишки реацу Зараки Кенпачи. И, как нетрудно догадаться, самым простым — да и, чего скрывать, самым приятным — способом была хорошая драка. Сам Кенпачи ничего против избавления от излишек реацу не имел, да и о силе Второго был наслышан, так что всё шло, как по маслу. Впрочем, не всё было так просто — седьмому капитану придётся сильно постараться, чтобы не убить противника слишком резким отнятием сил. Опять таки, тело, в которое его занесло, было совершенно не тренированным, а он сам не мог давить силой, как делал в своём прошлом и как неосознанно поступал последний Кенпачи. Человек-гора с колокольчиками в волосах усмехнулся, срывая жуткое изобретение двенадцатого капитана, и Ичиго присел от бушующего потока жажды крови и разрушения. Кажется, воздух вокруг даже изменил цвет, настолько много реацу испускал, не способный обуздать собственные силы, одиннадцатый капитан. — Давай, братик! Сидящая в зрительской ложе Ячиру радостно замахала руками, и Куросаки глубоко вздохнул, настраиваясь на бушующий вокруг смерч. Защита, совместно наложенная Гинреем и Бьякуей, трещала по швам, но работала — только благодаря ей он ещё был в сознании и даже держался на ногах, а не лежал на земле переломанной тушкой, готовясь к новому перерождению. Впрочем, когда седьмому удалось наладить связь и получить немного сил, стало легче. А потом тяжелее — когда Куросаки распробовал кислую, терпкую, густую реацу, которая почти не поддавалась контролю и напоминала ядовитое желе. Но с этим уже можно было работать, а душа, ни разу после перерождения не обнажавшая меч, жаждала драки, и Ичиго, широко ухмыльнувшись, вытащил из ножен Мидори но Бураши. — Начнём. Первый удар был мягким и осторожным, выполненным исключительно на пробу, но Ичиго всё равно с трудом устоял на ногах. Мышцы, непривычные к его стилю боя, отказывались слушаться, в руках не было достаточной силы, а чужая реацу скорее отравляла, чем делала что-то ещё. Он отбил ещё несколько атак, с каждым ударом понимая, что жив исключительно из-за милосердия Кенпачи, от которого всё чётче исходило разочарование. Куросаки даже начал бормотать молитву, надеясь остаться в живых. Стоп. Он что, опять боится смерти? Он уже умирал — умирал дважды, защищая то, что было ему дорого. И, выпади такая возможность, и вернись он в прошлое, то ничего бы не изменилось. Он сам так решил, сам захотел — и жизнь и смерть, победа и поражение, правда и ложь перестали иметь значение. Ичиго тихо выдохнул, чувствуя, как давящее ощущение, сопровождающее его с момента воскрешения, начало исчезать. Всё верно. На грани возможностей, за гранью возможностей, забыв о последствиях и правилах — только так и нужно жить. Битвой, где каждый удар — как последний, где каждая секунда как целая жизнь, где результат менее важен, чем правильный удар. И всё вокруг перестало иметь какое-либо значение. До этого державший оборону, Ичиго ринулся в атаку, с головой ныряя в бой и ощущая всплеск радости. Сначала это было невыносимо, но с каждым ударом, с каждым поворотом руки тело слушалось всё лучше, и в какой-то момент даже пропало то самое раздражающее ощущение холодка у шеи — будто его волосы снова отросли, как сотню лет назад. Когда-то Ичиго думал, каково это — сражаться с Уноханой Рицу. Он часто воображал, что избавится от Одиннадцатого, и величайшая честь сразиться с Первой выпадет именно ему. Иногда он мог всю ночь провести без сна, осторожно водя пальцами по тёплому женскому телу и представляя себе каждый удар, каждый блок. И, как и следовало ожидать, реальность превзошла все его ожидания. Конечно, они с Зараки Кенпачи не были серьёзны — скорее, оба старались растянуть удовольствие от битвы, сознательно не используя самые смертоносные техники, но никогда ещё Ичиго не был так счастлив. Он мог атаковать в полную силу, совершенно не сдерживаясь и точно зная — его ждёт блок, довольная улыбка и ответный удар, который кого-либо другого стёр бы с лица земли. Они понимали друг друга, пребывая в странном состоянии единого потока, они могли экспериментировать, демонстрируя самые разрушительные связки, они купались в этом состоянии вне времени, и их смешанное удовольствие пробивало любые барьеры — Ичиго точно знал это, потому что ощущал восхищение и зависть желающей присоединиться к ним Рицу. Превосходно. Впрочем, всё хорошее когда-нибудь заканчивается — закончилось лучшее сражение в его жизни, не без помощи ворвавшегося на их полигон Гинрея. Друг шарахнул их обоих своим банкаем, и, пока Кенпачи отвлекались на атаку, провернул какое-то хитрое кидо. — Всё-всё-всё, резервы Куросаки полны. Поубиваете вы друг друга как-нибудь потом. Закончили, ясно? Старый друг выглядел настолько обиженным, что Ичиго стало немного стыдно — он любил драться с Гинреем, но эти битвы не приносили такого морального удовлетворения. Вот плечом к плечу с Кучики драться было здорово, это да — словно они единое целое с общими мыслями. Довольный, как порубивший кого-то в капусту Змей, Одиннадцатый Кенпачи расхохотался и хлопнул Второго по плечу. — Хорошая битва. Надо будет повторить, Второй. Ичиго довольно хмыкнул. — Ты от меня не отвертишься, Одиннадцатый. Гинрей полыхнул обидой и поспешил вернуть себе внимание седьмого капитана — Ичиго только сейчас понял, насколько та шутка про устранение претендующего на место лучшего друга Айзена была близка к правде. Кстати — Айзен, Гинрей, Гин, теперь ещё и Зараки… у него есть хоть кто-то нормальный из близких друзей-мужчин? Впрочем, глядя на Рицу и Йоруичи, не было у него и нормальных друзей-женщин. Кхем. — Кстати, с возвращением, Куросаки Ичиго. Может, всё же завяжешь свои патлы в три хвостика? Будешь как лисичка. Ичиго с удивлением и удовлетворением понял, что старый друг прав — он снова выглядел на возраст от двадцати до тридцати, шея была надёжно прикрыта волосами, а тело идеально слушалось и дышало силой. Может, и в самом деле намотать три хвостика? Давно Гинрей предлагает, а тут и повод, и способ показать, что старший Кучики всё ещё его лучший друг. И это было последней мыслью капитана Куросаки, когда мир вокруг покачнулся. Очнулся Ичиго в уже привычной комнате в особняке Кучики, испытав острейшее чувство дежавю. Он ещё не переехал отсюда в бараки седьмого, и, кажется, мог даже не пытаться — всё равно обеспокоенный лучший друг притащит его именно сюда. Сам друг, кстати, обнаружился рядом с его постелью, видимо, от стресса резко помолодевший, и теперь казавшийся ровесником собственного внука — правда, адские усы портили весь вид. Вместе с ним около проблемного капитана дежурила лейтенант Уноханы-сан, высокая и довольно милая Исане Котетсу. Он не застал её в прошлой жизни, но сейчас именно она присматривала за ним большую часть времени, и Куросаки проникся к ней самыми тёплыми чувствами. — Вы очнулись, Куросаки-сан? — Д… да… Голова гудела, всё внутри ходило ходуном из-за чужеродной реацу — Ичиго даже ощутил слабый виток ностальгии, будто снова глотнул «Бонсая», или попробовал стряпни мелкой, когда она только осваивала чудеса кулинарии. Впрочем, на последнюю он не обижался, даже после того, как неделю лежал с отравлением в четвёртом — для души-плюса, которая не нуждается в пище вообще, попытка была не так плоха. А сейчас он, кажется, отравился реацу Одиннадцатого Кенпачи — по крайней мере, симптомы были схожими, и чужая сила просилась наружу. Что будет, если она таки вырвется, капитан седьмого предпочитал не задумываться. — Ты вернулся в детское тело, старина. Куросаки уже сам заметил это — крайне неприятное открытие. И, пока Исане выдавала диагноз и сообщала рекомендации, капитан задумчиво анализировал эту ситуацию — и, судя по присутствию хозяина, все эти метаморфозы не были случайностью. «Величество, есть версии?» «Понимаешь… Кажется, всё дело в твоём теле. Да, мы изменили душу, но, формально, она ещё жива. И именно поэтому ты упорно возвращаешься к этому внешнему виду, и твоя реакция на поглощённую реацу несколько… неадекватна.» И исчез — Ичиго не пытался его остановить, раздражённо прикрыв глаза. Пояснения и дополнительные вопросы были не нужны — всё очевидно. Ему осталось только сделать один шаг и выбрать правильно. Всё так просто, да? Он принимал и худшие решения, пока командовал заградотрядом, и он никогда ни о чём не жалел. Если он сделает это, всем станет легче. Даже его-не-его семье — ведь надежда может убить, если она бесплотна. Они поймут, не сразу, но поймут — потому что он уже не тот Ичиго, и тот Ичиго никогда не вернётся. А риока… что же, ему достаточно того, что они выживут. Все выживут. И всё будет хорошо. А это значит, что он поступает правильно. *** Лёгкое веяние знакомой реацу застало Урахару Киске в тот момент, когда он сидел за своим рабочим столом, пытаясь привести в порядок бухгалтерию и собственные мысли — он буквально только что получил сообщение от Йоруичи, что бывший третий капитан воскрес из мёртвых. Надо признать, это было тем ещё шоком, но Урахара был скорее счастлив — всё же, без Учителя мир был несколько серым. Тем более, что Йоруичи сообщила, что они добиваются его амнистии, и скоро ему позволят вернуться в Общество Душ — правда, в каком качестве, ещё не было решено. Впрочем, Урахара был готов даже потерять место капитана, вернувшись офицером в любой из отрядов — на родину хотелось неимоверно. Он как раз сидел за своим столом, предаваясь приятным воспоминаниям, когда эта реацу заставила его вздрогнуть и отскочить, пробудив не самые приятные воспоминания. Впрочем, ощущение было мимолётным, и Урахара убедил себя, что ему почудилось — и в самом деле, не бродит же по миру живых Ичимару Гин? Мелкий воспитанник Учителя был худшим кошмаром торговца сладостями и контрабандой. У нескладного ребёнка с мертво-холодной реацу и так была плохая репутация, но конкретно Киске страдал от него больше прочих. В третьем отряде ходили жуткие слухи про подопечного Капитана — говорили, что он убивает тех, кто плохо выполняет свои обязанности, и тех, кто приглянулся Куросаки-сану. Мальчик часто ходил, забрызганный кровью, и приставал с разговорами к рядовым, которых после этой беседы приходилось буквально отпаивать. И уже после, в бытность свою офицером второго, Урахара убедился в правдивости слухов — однажды он увидел, как маленький Гин с улыбкой повторяет «я их убил», а Куросаки-сан только поддакивает, пытаясь смыть капельки крови. Да и текучка некоторых кадров как бы… намекала. А вот Киске этот мелкий кошмар по неведомым причинам отдельно выделял. Гин буквально не давал ему прохода, пугал, выскакивая из-за углов, и предсказывал невезение и смерть. Потом, когда Урахара попал в бараки четвёртого после экстремальной тренировки «Боевое кидо или смерть» — Киске до сих пор с трудом мог об этом вспоминать — мелкий психопат словно взбесился. Он приходил в его комнату каждый день, что-то писал на стене кровью, а один раз оставил на подносе с лекарствами чей-то вырванный глаз — и, судя по задумчивым лицам Капитана и Уноханы-сан, принадлежал этот «подарок» какой-то очень важной жертве. И, конечно, Гин его пугал — запускал ветер, хлопал дверями и висел вниз головой за окном, демонстрируя несчастному Урахаре только собственную голову с улыбкой. Киске, когда в первый раз увидел, инфаркт схлопотал — повезло, что дело было в бараках четвёртого, и его вовремя откачали. Урахара усмехнулся, вспомнив лихую молодость, и потянулся — видимо, Гин так прочно связан в его сознании с Учителем, что ему привиделась пугающая реацу от одной только новости о его воскрешении. Торговец повернул голову к окну, желая насладиться каракурской луной, и с диким воплем отпрыгнул к стене, одной рукой хватаясь за Бенехиме, а другой — за сердце. Вне сомнения, Ичимару Гин вырос, превратившись из жуткого мальчика в жуткого мужчину, и сам Киске уже не был тем пугливым юнцом, но висящая в окне перевёрнутая голова с жуткой улыбкой всё ещё могла загнать его в могилу. На счастье, Урахара уже достаточно повидал в жизни, чтобы не словить второго инфаркта, но зрелище всё ещё было не для слабонервных. Ичимару Гин, явно довольный произведённым эффектом, пролез в его окно — где, наконец-то, встал на ноги и на пол. — Добрый ночи, Урахара-сан. Поняв, что он всё ещё сидит в углу, держась за грудь, Киске поднялся на ноги и постарался выглядеть спокойным. В голову против воли лезли мысли о куче трупов, но он честно пытался не пульнуть в гостя банкаем — так, исключительно в качестве профилактики. — Что привело вас сюда? Гин сделал несколько шагов вперёд, и Киске пожалел, что позади стена — сокращать дистанцию не хотелось. Впрочем, главный герой его кошмаров просто сложил руки и вежливо поклонился, собственной подчёркнутой вежливостью нагоняя только больше жути. — Передаю привет от Капитана. Всё же, у него нет времени на… всех, и он попросил Вас навестить, когда буду в мире живых по его поручению. Намёк на его незначимость был слишком выпяченным, но он всё равно попал в цель. Нет, Урахара не жаловался — всё же, во втором отряде ему действительно было лучше, и эта служба и патронаж Йоруичи дали ему хороший старт, но… Но Куросаки Ичиго стал его учителем, стал авторитетом и жизненным ориентиром, и тот факт, что его просто подарили новому капитану, даже не поставив в известность лично, угнетал. Он что, и в самом деле настолько мешался рыжему капитану с горящими глазами? — Что за поручение? Это тоже было неприятно — бывший капитан вполне мог попросить его. Формально, Гин даже больше не был под его командованием, и «поручение» явно было дружеской просьбой — так почему не он? Капитан Куросаки вполне мог связаться с ним, лично, и попросить — уж Урахара бы с радостью помог своему Учителю. Гин на этот вопрос улыбнулся только сильнее, и в комнате стало холодно и душно. — Избавиться от одной помехи. Ничего серьёзного, дело нескольких секунд. Кажется, Капитан решил, что я справлюсь с этой незначительной просьбой легко и просто, ведь я оставался в Готее-13, и не растерял навыков за время его отсутствия. Как Вам в мире живых, Урахара-сан? Мирная жизнь расслабляет, не правда ли? Чёртов Змей точно знал, что делает — Урахара с трудом удержался от того, чтобы не сжать руки в кулаки. Он был одним из сильнейших капитанов, и он упорно тренировался в построенном зале каждый день, чтобы не потерять формы. И он точно не расслабился до такой степени, чтобы не выполнить какое-то жалкое поручение! Впрочем, Гин чуть нахмурился и повернул голову, наблюдая за полётом взявшейся из ниоткуда демонической бабочки. — Кажется, мне пора. Рад был поболтать, Урахара-сан. Может быть встретимся… как-нибудь. А потом улыбнулся — искренне, радостно, так счастливо, что всё внутри Киске заледенело. — Ах да, чуть не забыл. Небольшой подарок лично от меня — в знак расположения, так сказать. Всё же, я против бессмысленных смертей. И протянул вперёд сжатую в кулак руку — Урахара рефлекторно подставил открытую ладонь. Гин ещё раз поклонился и исчез в воротах между мирами. Когда бумажная дверь закрылась, бывший двенадцатый капитан рискнул посмотреть на то, что же передал ему его худший кошмар — и, стоило ему опустить взгляд, как вся обида на Учителя испарилась. Так и есть. Он не забыт, не списан, никто не считает его бесполезным или негодным. Просто Куросаки-сан до сих пор заботится о нём. Наверное, Учителю рассказали, что именно Урахара тренировал Ичиго этого времени, и что он успел привязаться к маленькому хмурому подростку, который, казалось, способен разжечь свой внутренний огонь. И Киске, как и его собственный Учитель, разжёг его за десять дней — потому что это было самым правильным. И, кажется, он ошибся — или наоборот, каким-то неведомым образом почуял душу Учителя? Впрочем, теперь это всё неважно. На его ладони, испачканная в капельках крови, лежала, источая первобытный ужас, маленькая жемчужина искусственной души.