Три оси времени

Чай медленно остывал в чашке, переливаясь начавшей появляться плёнкой. Чистый чёрный, из Мира Живых, заваренный в небольшом европейском чайнике, стоящем на подносе. Рядом стоял кувшин с молоком, а чуть дальше - маленькая ваза с разноцветными кубиками сахара. Белый, тростниковый, почему-то зелёный, розовый и голубой — почти наверняка со вкусом арбуза, малины и черники. Чашка, кстати, была просто огромна — на пол-литра, не меньше, и, в сочетании с тонким фарфором и изящными формами, выглядело это дико. Ичиго оторвал взгляд от жидкости перед ним и стрельнул глазами через огромный стол, в выглядящего чересчур довольным Айзена. Бывший капитан хвастался редким европейским сортом, делился историей его покупки и сетовал на отсутствие печенья. Ичиго попробовал — после столетий натурального зелёного ощущалось странно и дико. В голове всплыли древние, ещё прижизненные воспоминания, и Куросаки замер, перекатывая жидкость по рту. Немного горчило и всё ещё горячевато, но было куда вкуснее и интереснее той бурды из пакетиков, да и послевкусие явно богаче. Айзен ждал какой-то реакции, и Ичиго отпил ещё раз — и в самом деле, хоть какое-то разнообразие. — Интересно. Друг-не-друг полыхнул радостью, снова становясь похожим на себя прежнего, пусть ни очков, ни длинного хвостика у него уже не было. — Настоящий дефицит. И подлил себе ещё, неведомым образом успев расправиться с огромной чашкой. Ичиго задумчиво поднёс свою к губам, и, немного отпив, слегка прикусил тонкий фарфор. Вкус чая поднял целый ворох воспоминаний из его жизни, и сейчас седьмой капитан пребывал в состоянии глубокой ностальгии. Не пряча эмоции, он с бряцаньем вернул чашку на блюдце и недовольно проворчал: — Газировки бы сейчас — вот это настоящий дефицит. Айзен выглядел дружелюбно-вопросительно, и Ичиго поспешил разъяснить: — Это такой искусственный напиток Мира Живых. Вода, которая будто бы немного взрывается во рту. Но, хотя она щиплет язык, она такая сладкая, что после неё очень хочется пить. Она довольно дешёвая, бывает разных цветов и вкусов и пользуется популярностью у подростков. Айзен явно заинтересовался необычной жидкостью. Неудивительно — при мёртвом спокойствии Общества Душ на стену будешь лезть от унылого однообразия. Соуске всегда стремился к прогрессу, всегда искал и находил что-то новое. Сейчас, будучи свободным от правил Общества, Айзен развернулся на полную, и ничто из того, что видел Ичиго, не было похоже на Сейрейтей. — Знаешь, у них ещё есть молочный коктейль. Это молоко, в котором очень много сахара, и у него другой цвет и вкус. Его вкусно пить холодным, и он быстро портится на солнце. Друг-не-друг напротив рассмеялся, беря зелёный кусочек сахара просто так, пальцами, и начиная подбрасывать его в воздух. — Нынешние люди и в самом деле очень любят всё сладкое, правда? Хотя, кажется, им просто хочется более сильного вкуса — я пробовал кофе, и он лишил меня возможности обонять и ощущать на пару часов. Хотя, как мне известно, некоторые и в него добавляют сахар. Название снова всколыхнуло воспоминания, и Ичиго поморщился, ощущая, как рот рефлекторно наполняется слюной — кофе он при жизни не очень любил. Соуске понимающе улыбнулся, и седьмому капитану ничего не оставалось, кроме как спрятать лицо за чашкой наконец идеально тёплого чая. — Но то, что ты рассказал мне, интересно. Улькиорра! Пустой отлепился от стены и вышел вперёд, вежливо поклонившись и уставившись пустым взглядом куда-то в сторону. Квадра Эспада раздражал с первого же появления в том злополучном проходе — в основном тем, что просто стоял за спиной Айзена, как элемент декора, и смотрел печально-мёртво, как труп. Но Айзена, кажется, всё устраивало — он спокойно обрисовал, чего хочет, и послал своего телохранителя в Мир Живых — за коктейлем, соком и газировкой. Ичиго и сам не заметил, как огромная чашка оказалась пуста. — Как ты его убил? Никаких пояснений не требовалось, они с Айзеном прекрасно понимали, о чём речь, и Соуске тяжело вздохнул, переполнившись грустью — он явно хотел посидеть в иллюзии ещё немного. — Это моё творение, Ичиго. Ты же не думал, что я не буду перестраховываться? Конечно, они называют меня своим Королём, но я не настолько глуп, чтобы наградить их неуязвимостью против себя. Куросаки не думал и не сомневался — слишком хорошо знал Соуске Айзена. Или слишком плохо, это с какой стороны посмотреть. — Зачем? Кажется, бывший капитан не хотел с ним говорить. Вернее, хотел — о чае, людях, новостях, но не о том, что он Король Уэко Мундо, не о сегунде и не о ситуации в Обществе Душ. — Ты бы с ним не справился. Не стоило тебе отпускать квинту и сексту — для поглощения они подходили куда лучше. Ты ведь за этим пришёл, верно? Так мог и не прорываться с боем — двери Лас Ночес всегда открыты для тебя. Эспаду я уже предупредил. В голосе Айзена так явно звучала обида, что Ичиго стало стыдно — и в самом деле, не заходил, не навещал. От тихой обречённости и неправильности происходящего немного тошнило. У них война, Айзен планомерно уничтожает Общество Душ — а сейчас сидит с ним за одним столом и обижается, что седьмой капитан не забегал на чай. — На самом деле, не совсем. Я пришёл за риокой, а восстановление сил шло приятным бонусом. Айзен удивился. Явно, ощутимо, с гротескно заметными эмоциями на лице и колебанием реацу. — Риока? Эта маленькая человеческая девочка? Ичиго грустно усмехнулся. Жаль, что закончился чай — он бы выпил ещё. — Ага. Поразительно, но из всех талантливых живых ты выбрал именно ту, которая была дорога мне при предыдущей жизни. Девочка, конечно, ничего не знает, но я в долгу перед её душой. Она много столетий поддерживала меня и помогла остаться человеком. Тихий голос Мелкой и она сама тут же встали перед глазами, и Ичиго словно перенёсся на открытую веранду, в душное лето, где женщина красовалась новым кимоно, приглушённо звякал колокольчик, а между ними лежали липкие разноцветные данго. Дом снесли, стоило ему умереть, колокольчик стащили соседские мальчишки, а Мелкая краснела и хлопала глазами на чужом лице. Айзен, кажется, смутился. — Прости. Улькиорра притащил — сказал, поразительные способности, и я и подумать не мог… Если бы знал, я бы и пальцем её не тронул. Она всегда ждала его прихода — на той веранде, в парадном кимоно. Неважно, сколько лет он не появлялся у её дома, неважно, сколько достойных мужчин переступали его порог. Она ждала — ждала и улыбалась, с радостью и лёгким смущением принимая дорогие подарки и извинения. Ему нравилось одаривать её, нравилось больше всего на свете. Он словно изливал всю свою нежность и любовь — Рицу никогда не нуждалась ни в заколках, ни в красивых кимоно. И разве мог он бросить свою Мелкую здесь? Ичиго не удержался — налил себе ещё, горячего, тёмного, пряного. Разбавил кипятком, с удовольствием пригубил, обжигаясь, взял розовый кубик сахара — двумя пальцами, средним и указательным, ощущая плотно спрессованные песчинки. Кубик Айзена немного подтаял, окрасил длинные пальцы в зелёный — оба капитана давно перестали любить сладкое. — Эм… Ичиго, у тебя случайно нет ещё каких-нибудь душ, о которых мне стоило бы знать? Как будто он смутился. Как будто они друзья. Как будто не было смерти, не было воскрешения, не было той давней истории с подменой. — Нет. Больше точно нет. Остальные служат в Готей-13 и способны постоять за себя — они оба понимали это так ясно, словно слова повисли в воздухе. Айзен на секунду стал новым, чужим Айзеном — тем самым, который встретил его в коридоре после победы над сегундой. С холодным, насмешливым взглядом, с надменной полуулыбкой и давящей аурой. С верным квадрой за спиной и занпакто на поясе. Несколько секунд после реплики седьмого, несколько мгновений — а потом та самая улыбка из прошлого и доброжелательное: — Давно не виделись, Ичиго. Чаю? А сейчас они сидят в огромной комнате, за одним столом, и ведут себя так, словно ничего не произошло. Айзен молчал. Молчал и Ичиго — не хотел разбивать хрупкое марево спокойствия, зыбкую иллюзию мира. Соуске сдался первым — съежился, посмотрел жалобно, как брошенный щенок: — Останься со мной, Ичиго. Присоединяйся — и можешь делать что хочешь. Предателей можешь прирезать сразу — они слишком маленькая цена за тебя на моей стороне. Ты же знаешь, Куросаки Ичиго… Резкое, холодное, обречённое: — Знаю. И сразу, пока не видишь лица, пока способен говорить: — Ты не мог бы дать нам немного времени? Твои атаки слишком точны, мы не успеваем готовить новые схроны и перетаскивать эти. Айзен улыбнулся — дёрнул уголками губ, немного сощурил глаза. — Кажется, в этом весь смысл войны, Куросаки-кун. Или я что-то упустил? Сахар безумно быстро таял — вот он уже липкий, влажный, остаётся на руке. Сожми пальцы чуть сильнее — рассыплется, будто и не было никогда. — Ты прав, Соуске. Но такими темпами мы будем полностью разбиты, когда наш Враг придёт к нам. Ты слышал? Через девятьсот лет он вернётся к жизни, через ещё девяносто — вернёт свой разум и ещё через девять — свою силу. Отец всех квинси, владыка сущего — Яхве. До обещанного срока от силы пара лет. Айзен молчал. Смотрел пристально, будто пытаясь что-то прочитать в горящих напротив глазах. Ичиго с наслаждением отпил чай — остатки их хрупкого перемирия. В какой-то момент Соуске дёрнулся, будто что-то услышал, и перевёл взгляд на монолитную стену, будто мог сквозь неё посмотреть. — Несколько отрядов Готей-13 начали штурмовать Лас Ночес. Ичиго коротко усмехнулся — значит, Гинрей справился. Возможно, даже пошёл против старика Ямамото, и потом их ожидает знатный нагоняй — если они вообще выберутся. Проникнуть на вражескую территорию проще простого — выбраться всегда гораздо сложнее. — А мои ребята? Айзен едва заметно пожал плечами. — Те, с которыми ты сюда пришёл? Прорываются к выходу. Рыжая риока с ними. Значит, им уже пора. Пора встать, повернуться к Айзену спиной и выйти — присоединиться к битве, разломать стену и выбраться на волю. Ичиго пьёт горячий чай — время ещё есть. Время ещё есть — пусть и его, времени, совсем немного. Айзен молчит. Медленно перекатывает сахарный кубик в пальцах, смотрит куда угодно, но не на него. Ичиго кажется, что он немного задыхается, погребённый под серой волной чужого отчаяния и одиночества. А сверху — смирение, прибившее остальное, будто пыль после дождя. Время стекает по пищеводу горячими чайными каплями. — Ты когда-нибудь был во дворце Короля Душ, Соуске? Он огромен, и к нему ведёт только одна дорога, проходящая по парящим островам. На последнем — огромный дворец, в котором никого нет. Король находится в самом дальнем зале — настолько огромном, что не видно ни стен, ни потолка. У Короля нет ни рук, ни ног, и он не может пошевелиться — его тело заключено в огромный многогранный куб. Он не может говорить, не может слушать — всё, что у него есть, это тысячи душ, проходящие сквозь него, как песок сквозь сито. Ему никто не позволит сбежать — острова Королевской Стражи это не только единственный путь туда, но и единственный путь оттуда. Его стерегут каждый день, каждый час — и он не может ни уйти, ни умереть. Путь Короля Душ — худший во всех мирах путь ужасающего одиночества. Я бы не хотел для тебя такой судьбы, Айзен Соуске. Чай закончился. Осталась тонкая плёнка, осевшая на стенках изнутри. Переливающаяся, погрузившая фарфор в причудливые узоры. Если вовремя не снять — потом почти не ототрёшь. Сахар давно истаял и рассыпался в руках. Ичиго спокойно встал и пошёл к двери, сжимая истлевшую рукоять Мидори но Бураши в холодно-липких ладонях. Занпакто выглядел так, словно сейчас рассыпется — а ведь им ещё надо дожить до выхода и уничтожить тысячу пустых. На пороге Ичиго остановился. Обычно он сбегал от Айзена, не прощаясь — не мог смотреть в тёмную, матовую пустоту чужого одиночества. Сегодня он обернулся и твёрдо встретил взгляд. — Когда ты нападёшь, я не буду сражаться с тобой, Айзен. Я просто не смогу. И шагнул вперёд, сквозь незаметную глазу плёнку, выходя из тишины огромного зала и ныряя с головой в какофонию штурма и сражения. Повсюду что-то взрывалось, умирали раненые, голову вело от изобилия чужой агрессивной реацу. Мидори но Бураши сразу рассёк чью-то маску, и трещин на лезвии стало немного больше. Предстояла смертельная мясорубка — пусть противники и не Эспада, их было в сотни сотен раз больше. Ничуть не опасна дуэль один на один — в хаотичной какофонии бойни шанс погибнуть от случайного меча гораздо больше. Всё смешалось в кроваво и пламенно-красное — сил теперь вполне хватало на любимое боевое кидо. В какой-то момент на него налетели остальные — перепуганная насмерть риока, превратившийся из белого в красный, неведомым чудом стоящий на ногах Хитсугая и умудряющийся тащить первых двоих и одновременно отбиваться Гин. На радостное воссоединение не было ни времени, ни сил — они проорали друг другу «держись» и «прорвёмся», а потом Куросаки просто жахнул по стене запрещённым кидо, и жахал до тех пор, пока не показался свет, надеясь лишь на то, что Змей выбрал правильное направление. Каждый метр давался кровью, и Мидори но Бураши трескался и раскалывался прямо в руках. Когда серое небо показалось в проруби купола, а отбиваться не было сил, вокруг них закрутился розовый поток — Сенбонзакура и Сенбонуме давали им несколько секунд передышки. Гинрей привёл половину Готей-13 — третий, седьмой, шестой и десятый отряды присутствовали в полном составе, ощетинившись занпакто в разные стороны, в центре явно затесалась группа медиков во главе с дрожащей Котетсу, а вокруг с гиканьем носились знакомые мертвецы из одиннадцатого. Пустых было столько, что не было видно земли, и это белое полотно тянулось до горизонта. Им не отбиться, не победить — но этого и не требовалось, и, увидев диверсантов, Гинрей облегчённо выругался, призывая целый рой демонических бабочек. Их отряд просто спрыгнул вниз, в сражающуюся кучу. Шинигами, получив сигнал, отступали, Котетсу прямо на ходу пыталась лечить Хитсугаю, маленькая риока болталась на его плече, Комамура грозился подать в отставку, а Гин хихикал и убивал. Сейрейтей встретил их флегматично и с каким-то обречённым спокойствием.