Три оси времени

— Я всё ещё считаю, что оно того стоило. Безобидная фраза окончательно сбила дыхание, но Ичиго всё равно резко присел, потом подпрыгнул и шарахнулся вбок. Ониби пролетело мимо, проделав дыру в домах-болванках и стене Сейрейтея. Отвлекаться ни на секунду не стоило, иначе показательная порка от старика Ямамото плавно перетечёт в пышные похороны одного седьмого капитана. Ичиго не был до конца уверен, что Главнокомандующий и в самом деле не пытается его убить — то, что Генрюсай не высвободил меч из трости, совершенно ничего не говорит о серьёзности его намерений. Когда заляпанные кровью шинигами вывалились перед штабом, Готей-13 сохранил полное, флегматичное спокойствие. На них даже никто не глазел — рядовые продолжали носиться по улицам, красиво огибая подпаленных ребят. Ичиго тут же покосился на Гинрея, боясь даже предположить, что он такого наболтал. Друг, конечно же, не был готов к болтовне — скорее, хотел убивать, и капитана Куросаки могло спасти только чудо. Чудо обнаружилось довольно быстро, в виде истекающего кровью и совсем не ощущающегося на уровне реацу десятого капитана. Котетсу уже начала лечение, но Ичиго отлично знал, что, несмотря на превосходные знания и точность, запасов силы у четвёртого лейтенанта не очень много, и ему стоит вмешаться. В общем, они с остальными медиками активно колдовали над Хитсугаей, когда из штаба вышли старик и Унохана-сан. Ямамото на их группу не отреагировал и, казалось, просто наслаждался тёплым ветерком, пока медики, под командованием своего капитана, утаскивали истекающего кровью десятого капитана. Стоило четвёртым скрыться за углом, как Главнокомандующий пошевелился и, словно в воздух, спросил: — И что это было? Кажется, у Гинрея был целый план, и он уже вышел вперёд и поклонился — но Ичиго, до того, как успел подумать и поймать собственный язык, честно сказал правду. Главнокомандующий отреагировал неоднозначно — приподнял бровь и переспросил, правильно ли он понял, и в самом ли деле седьмой капитан сунулся к межмировому преступнику из-за перерождённой и потерявшей воспоминания души? Куросаки, на волне ностальгии и после дикой мясорубки, ответил то, что думал: — Не совсем. Нужно это было только мне одному, остальных я затащил с собой почти насильно. Гин не мог меня отпустить, при условии, что я открыто заявил ему, что собираюсь умирать — в виду моей недавней смерти вполне логичное поведение. Ну, а Хитсугаю вырастила моя Мелкая, так что там была игра на уважении. Так что, старик, я не только сам попытался самоубиться, я ещё и двух своих детей с собой поволок. Главнокомандующий посмотрел. Главнокомандующий кивнул. Главнокомандующий зарядил ониби прямо с места, без предупреждения, и конкретно сейчас Ичиго изображал из себя циркового артиста, в тщетной попытке это пережить. Хотя, конечно, убивали его сейчас за дело — не будь ситуация настолько безвыходной, он бы и сам себя только за идею убил. Но что сделано, то сделано — и он и в самом деле считал, что пошёл по единственному правильному пути. Последний удар всё же его задел — Ичиго резко стиснул зубы, чтобы не выматериться на потерявшую чувствительность руку. Остальные участники экспедиции осторожно выглянули из-за домов, послышался полный ужаса выдох риока и тихая борьба Гина и Гинрея. — Не будь мы на военном положении, я бы тебя казнил. Седьмой капитан с трудом подавил желание фыркнуть — он и так это отлично знал. Старик Ямамото обещал его казнить ещё после первого нападения на квинси, но потом было решено, что его действия хорошо повлияли на ход войны, и он был официально помилован. Если сейчас его снова приговорят, ничего критического не случится — столкновение с Яхве намечается до окончания боевых действий, а там хоть потоп. Но, кажется, Главнокомандующий не собирается его убивать. — И о чём вы говорили с Айзеном? Несмотря на то, что Куросаки ни слова не сказал о контакте с предателем, Генрюсай не сомневался, что он был — видимо, слишком хорошо знал Ичиго, знал Соуске и знал об их взаимоотношениях. Что же — Куросаки Ичиго не думал убегать. — Мы почти не говорили о политике — в основном, обсудили причину, которая привела меня к нему. Ямамото перевёл нечитаемый взгляд на ничего не понимающую риока. Спасательная команда и основательно потрёпанный Гин подобрались поближе, но между ними и седьмым всё равно оставалась некая зона отчуждения. — Я попросил об отсрочке. Вот тут все шинигами замерли, глотая каждое слово. Кто-то сглатывал, кто-то шептался, но Ичиго чувствовал себя на сцене, освещённым мощными бездушными прожекторами. Будто электрический свет огромными гусеницами ползал по коже. — И… что? Ичиго никогда не слышал, чтобы голос Главнокомандующего звучал… так. Тем больнее было пожимать плечами. — Он ничего не ответил. Выдохи вокруг были до скрежета ожидаемыми. Разочарование, смешанное с надеждой — как будто у кого-то вроде него и в самом деле была сила повелевать Айзеном. Главнокомандующий ненадолго замолчал, а потом прикрыл глаза, вынося приговор: — Что же, твой поступок объясним и даже понятен, поэтому я не буду обещать тебе смерть. Однако, такое поведение неприемлемо — мы все сначала капитаны, и только потом мужчины и женщины. Поэтому в первую очередь я запрещаю тебе какой-либо контакт с этой риока. Она жива благодаря тебе — полагаю, этого вполне достаточно. Также, именно твой отряд с этого момента дежурит за Руконгаем — если тебе так хочется сражаться с пустыми, Готей-13 предоставит такую возможность. Список новых обязанностей седьмого отряда всё увеличивался и увеличивался, и Ичиго позволил себе закрыть глаза и отключиться от происходящего. Наверняка у Ямамото есть готовый список, а в толпе стоит и внимательно слушает отличный лейтенант Комамура. Значит, никогда больше не видеть рыжую риока, не говорить с ней, не знать даже, жива ли она и что с ней стало — он даже не был уверен, наказание это или сочувствие старшего товарища, пережившего куда больше. Он и сам бы хотел забыть об Иноуэ Орихиме — чтобы не видеть в её глазах той, которая никогда не воскреснет. — Благодарю за снисхождение, Главнокомандующий Ямамото. И поклонился, низко, смотря на чистую дорогу под собой — чтобы не увидеть понимания в чужих глазах или случайно не выдать, за что на самом деле звучит благодарность. Кажется, риока извинялась и плакала — Ичиго так и не смог заставить себя обернуться. Путь его лежал в четвёртый отряд, к Рицу и к капитану Хитсугае. Котетсу, конечно, говорила, что волноваться не о чём, и что кто-то уже явно его лечил, так что основная проблема в недостатке реацу, но капитан хотел посмотреть собственными глазами. На счастье, так и оказалось — Тоширо просто требовалось немного поспать под надзором медиков, да пройти курс лечения, основанный на тренировках и пути возвращения. Ничего сложного или страшного — Ичиго от радости даже уговорил Гина пройти осмотр. Третий выглядел недовольно, но под зеленоватое свечение от Котетсу подставился, и даже позволил вправить себе вывих и вылечить пару сильных ушибов и гематом. В общем, тут он был совершенно не нужен, и Куросаки двинулся в сторону собственных бараков — разбираться с санкциями, определять, кто отправляет домой Риока, и просто живя обычной капитанской жизнью. Хватит с него воспоминаний о юности. Хватит ностальгии — сейчас время столь ненавистных ему последствий. Эйфория схлынула, оставив лишь усталость, а цена, как и всегда, оказалась высокой и до оскомины справедливой. Сказка кончилась — время написать «он всех спас» и вернуться в жизнь. Уйти не получилось — прямо там, на территории четвёртого, маленькая девочка вцепилась в его рукав. Ну как девочка — девушка, но с настолько детскими огромными глазами и чистым взглядом, что иначе её назвать просто язык не поворачивается. Лейтенантский шеврон, связанный кусочком ткани пучок, занпакто с красной рукоятью — кажется, его поймала вторая названная дочь, Момо Хинамори. Наверное, она была среди тех шинигами, что слышали их диалог со стариком, и очень хотела получить ответы. Что же, кажется, он готов к диалогу. — Сядем где-нибудь? Местом был выбран знакомый ещё до второй смерти ятай, в котором ушлый руконгайский делец продавал саке и якисобу. Хозяин отличался умением не лезть и вовремя исчезать, позволяя уставшим шинигами обсудить кое-какие служебные секреты, так что местечко пользовалось популярностью у тех, кто о нём знал. Хинамори молчала — тихо последовала за ним, послушно села на предложенное место и позволила Ичиго заказать еды и саке на его вкус. — Так что ты хотела у меня узнать, Хинамори? Кажется, решимостью в карих глазах можно было резать сталь. — Вы сказали, что разговаривали с капитаном Айзеном. Он в ней не сомневался. Они почти не общались — у капитана были дела поважнее, да и девочке всё ещё нужен терапевт, а не отец. Увы, Общество Душ не очень заботится о психологическом состоянии своих бойцов. — Да, разговаривал. Хинамори не заперли в Гнезде Личинок лишь потому, что она была слишком слабой и ничего не сделала. За ней следили день и ночь — и, стоило ей сделать хотя бы один лишний вздох и зайти дальше патетических речей о том, что «капитан Айзен ни в чём не виноват», её будущее будет крайне коротким и мрачным. Собственно, сейчас она свободно передвигалась исключительно из-за звериной борьбы капитана Хитсугаи, который на каждом совете буквально выгрызал ей свободу. Ичиго его поддерживал, конечно, но тут его слова почти ничего не значили — потому что он терял любое влияние там, где начинался Айзен. — Почему? Почему он разговаривал с вами? Ичиго был уверен, что это не любовь — скорее, слепая, всепоглощающая верность. Зависимость, крайне болезненная и даже пугающе неправильная — как у него и его Короля, например. Седьмой капитан хлебнул саке и пожал плечами. — Мы были друзьями. Девочка тут же ощетинилась, как ёж — даже за мечом потянулась, хоть и незаметно и гася порывы. — Значит, вы тоже считаете, что он предатель? Предпочитаете делать вид, что никогда с ним не общались после того, что произошло? Были друзьями, ха. Настоящие друзья так не поступают. Надо признать, Куросаки сильно удивился — так сильно, что не стал подливать себе ещё саке, вместо этого повернув голову к собеседнице и подняв брови. — Я сказал, что мы были друзьями, потому что мы были ими сотню лет назад, когда я умер. На момент моего воскрешения он уже был признан предателем, и сейчас довольно затруднительно поддерживать с ним контакт. Хинамори тут же вся вспыхнула и уткнулась взглядом в тарелку с лапшой. Даже что-то на палочки намотала, правда, так и не отправив ничего в рот. — Простите, я совсем забыла. Что вы, ну… Умерли. Так что же, вы не верите в его предательство? И такая надежда прозвучала в дрожащем женском голосе, что седьмому капитану дышать стало трудно. Безумно захотелось соврать, сказать что-нибудь правильное, соответствующее ситуации. К собственному несчастью, Куросаки Ичиго предпочитал говорить правду. — Не знаю, девочка. Я до сих пор не знаю. Было ли всё враньём с самого начала? Наша дружба, товарищество, беседы обо всём? Насколько искренни были его улыбки? Возможно, он просто манипулировал мной — умело расставлял ловушку из привязанности, лишал контроля, играл на желании защищать. Но вдруг… вдруг он никогда не врал мне? Вдруг он и в самом деле считает меня другом? Вдруг он именно тот Айзен, которого знаю я — немного неловкий, чистый, искренний и безумно одинокий? Когда он замолчал, Хинамори не перебивала. Но, даже скажи она ему хоть что-то, он бы не заметил — он был там, в прошлом, когда на месте девочки сидел забитый, уже подстриженный Айзен в своих дурацких очках, и вокруг него клубилось и дышало одиночество. — Знаешь, мы стали близко общаться только за пять лет до моей смерти. До этого я его сильно обидел — давно, когда мы ещё учились в Академии. Он погрузил меня в иллюзию, подменил себя — а я заметил и разозлился. Он тогда ходил, извинялся, обещал всё объяснить… Я не дал. Мы не общались несколько столетий, у меня появились те, на кого я мог положиться, с кем я мог общаться. У него — никого. Я часто думаю, Хинамори… а что, если это я во всём виноват? Если это из-за меня всё произошло? Знаешь, он говорил, что искал меня после смерти. Что все смирились, все забыли — а он искал. Вдруг… это из-за меня? Глаза почему-то щипались, будто в них насыпали песка, глотку что-то пережало, а чутьё занпакто стало слишком острым — он ясно ощутил покорность Тобиуме, сонную настороженность двух мечей следящих за Хинамори шинигами и шипение Сенбонуме. Он всё ещё не мог об этом думать — он всё ещё не мог не думать об этом после встреч с Айзеном. Где правда, а где ложь? Кто из них ошибается, а кто говорит правду? И где, чёрт подери, прячется Истина? Тёплая маленькая ладошка на запястье заставила его вздрогнуть и оторвать взгляд от пустой чаши саке. Хинамори смотрела — пристально, странно, нечитаемо, и Ичиго казалось, что между ними осторожно плетётся какая-то нить. Будто, спустя столько времени, они начинают понимать друг друга. — Вы верите ему, капитан Куросаки? Ичиго тяжело улыбнулся. После всего, что произошло, после официального признания Айзена преступником, после начала их войны, после его знания о никогда не случившемся будущем… — Да. Несмотря ни на что, я ему верю. И, впервые с момента их знакомства, Хинамори Момо не расплакалась, а улыбнулась. Они болтали на отвлечённые темы ещё примерно полчаса, уничтожив пару порций якисобы и даже распив небольшую бутылку саке. Говорила, в основном, Хинамори — рассказывала, как Айзен давал ей читать книги, какой они были тематики и как их было много. Должно быть, ей и в самом деле это было необходимо — поделиться с кем-то бытовыми мелочами о своём капитане, убедить слушателя и саму себя в их реальности, рассказать о чужой человечности. Ичиго очень хотел слушать — слушать и понять, что же произошло, пока он был мёртв. Распрощались они почти друзьями, и девочка сбежала по каким-то своим делам, а её место занял крайне недовольный и, наверное, всё это время сидящий в кустах Гинрей. — Ты, как всегда, умудрился поразить шинигами в самую душу. В этот раз мнения разделились — примерно половина Общества Душ считает, что твоя риока беременна. Сроки разнятся от «забеременела сейчас» до «отправилась на грунт, неся в себе семя Куросаки». Вторая версия более популярна, к слову. Ичиго против воли улыбнулся — кажется, даже находясь на смертном одре, Гинрей будет собирать слухи. Друг, кажется, уже немного оттаял, но всё равно раздражённо фыркнул: — Другая половина верит, что ты спишь с Айзеном. Не поверишь, какие подробности о вашей личной жизни и горячей встрече в Уэко Мундо ходят по народу, подсмотренные в щёлочку из первых рук. Мне даже неловко стало, что я в вашей комнате в Академии жил, и в Айзеновом шкафу спал. Кстати, большинство считает, что ты сверху, а Айзен сотворил всё это от недотраха, и до твоего следующего визита надёжно обезврежен. И тут же, без перехода, щедро наливая себе саке: — Кстати, расскажешь подробнее о вашей встрече? Ичиго только пожал плечами — что-то часто чужие вопросы вызывают у него такую реакцию в последнее время. — Да там нечего особо рассказывать — мы больше чай пили. Гинрей, как раз пригубивший саке, выплюнул его на владельца ятая и тяжело закашлялся, стуча себя кулаком в грудь. — Ты… пил чай… с Айзеном?.. Седьмой капитан посмотрел на лучшего друга, как на оглохшего идиота — он ведь только что именно это и сказал, разве нет? — Ну да. Это же Айзен. Хрипящий, с красными слезящимися глазами Гинрей резко повернулся к Куросаки и стукнул кулаком по столу, громко заорав: — Вот именно, балда! Это же Айзен! К Маюри, бегом!!! Ещё три дня Ичиго провёл на койке в двенадцатом отряде, где у него взяли на анализ всё, что можно было взять — никаких подозрительных составов не было обнаружено. В результате, скрипя зубами, даже параноик-Гинрей признал, что чай и в самом деле подразумевал под собой только чай, а не яд или какое-нибудь зелье подчинения. К моменту, когда Ичиго оттуда вышел, риока уже отправили домой, а на его столе лежала просьба Хинамори о переводе в его отряд. Соуске Айзен дал Обществу Душ ровно два месяца.