Три оси времени

Мама верила, что он — чудовище. Кошмарное, никому не нужное чудовище, из-за которого отец ушёл из их семьи. Она никогда не говорила этого, всегда соглашалась почитать что-нибудь и целовала на ночь, но он прекрасно знал об истинном положении дел. Отец считал, что его не должно было быть. Каждый раз, когда тот приезжал на выходных, то был милым и дружелюбным, но он отчётливо видел, что папа нашёл бы лучшее применение потерянному времени. Бабушка уставала слишком сильно, чтобы тратить на него время. Она присматривала за тремя внуками от дяди и ухаживала за больным дедом, и ей просто не был нужен ещё один ребёнок. Она изо всех сил делала вид, что всё нормально, всегда радовалась его приходу и угощала самодельными сластями, но он всё равно чувствовал, что только в тягость. И однажды Шукуро Цукишима просто стёр себя из их жизней. Ему было десять, когда закладка сработала в первый раз. Это было первой безделушкой, которую он купил сам, у своей одноклассницы — и первой вещью, которая ему действительно нравилась. Только ради неё он начал читать — чтобы не лежала без дела — и ради неё, много позже, изучил кендо. После десяти, когда он ушёл из дома и стёр себя из памяти родителей, именно закладка позволила ему выжить — она меняла воспоминания людей, и он становился чужим любимым сыном, потерянным родственником или сошедшим с небес Буддой. Было просто, даже слишком — такое быстро надоедает. На смену злорадства и развлечения всегда приходит одиночество. Куго, наверное, был ещё больше одинок, чем он. Бледный, с синяками под глазами, он шатался по городу, подолгу стоял на светофорах и выглядел так, словно его жизнь кончена. Цукишима начал наблюдать за ним после того, как Куго спас его от огромного белого монстра — вытащил из самых когтей, переместил на несколько метров и исчез, чтобы потом появиться около монстра и разрубить его пополам. Но, прежде чем он успел хоть что-то сказать, Куго Гинджоу исчез. С тех пор искать Куго стало чем-то вроде единственного развлечения, и Цукишима тратил всё своё время на то, чтобы следовать за ним. Периодически он попадался ему на глаза — Куго не узнавал его, но всегда подолгу смотрел и болезненно улыбался. Узнавать о нём было интересно — имя, фамилию, профессию, адрес, месторасположение могилы брата. Эта история вызывала жалость — брат умер уже много лет назад, а Куго всё ещё жил этим исчезнувшим человеком. Цукишиме Куго нравился, так что он, по доброте душевной, решил ему помочь. Если он избавит Куго от брата, ему явно станет легче. Но Куго, почему-то, избавляться не захотел. Цукишима пытался снова и снова, но каждый его удар парировался, и он уже был не рад, что решил проявить милосердие посреди дня, а не подкараулил Гинджоу во сне. Тогда Цукишима впервые увидел разницу между собой, полагающимся на инстинкты и разбалованного способностями, и настоящим мастером, тяжело работающим каждый день. Куго легко уворачивался от любых ударов, а его единственная ответная атака рассекла кожу у виска. В какой-то момент он сдался — отбросил закладку и затопал ногами, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Почему ты сопротивляешься?! Разве ты не хочешь быть счастливым? Тебе же будет лучше, если забудешь о своём брате. Исчезнет он, исчезнет и одиночество. Или тебе что, нравится быть одиноким?! Силы как-то внезапно кончились, и он, наплевав на всё, сел прямо на землю — между корнями удачно подвернувшегося дерева. Всё, он устал, и никуда отсюда не денется, ни через час, ни через год. Вот и делай добро людям, называется — сплошное разочарование… Но Куго никуда не делся — подошёл, погладил по голове, улыбнулся бледными до синевы губами. — Значит, ты одинок, верно? Тогда ты совсем как я. Он никогда не слышал, чтобы кто-то был так нежен с ним. Никогда не чувствовал себя настолько значимым. — Пойдём. Отныне мы будем вместе. Кажется, в тот момент Шукуро Цукишима был счастлив. Он чётко следовал плану, и проскользнул в Общество Душ после того, как с момента ухода Куго прошло ровно пять часов. Это было уже третьим визитом к «синему садисту», и Цукишима тратил кучу времени, чтобы убедить Гинджоу не ходить — но нет, этот упрямый идиот продолжал добровольно подвергаться пыткам. «В память о брате», ха. Ему давно следовало согласиться и выкинуть из головы всю эту ерунду. Но, видимо, в Куго Гинджоу было что-то от мазохиста — он хотел помнить и страдать. Может, в этом был какой-то смысл — в воспоминаниях? Цукишима встряхнул головой, собираясь ускориться — в прошлый раз после «проверки» Куго пришлось буквально тащить на спине, так что он вполне обоснованно волновался. Для экономии времени, он использовал полное подчинение, чтобы стереть себя здесь и сейчас, и переместить ближе к Куго. Именно Куго научил его этому — переписывать историю неживых предметов, переписывать себя самого и уходить куда дальше, за грани привычного понимания. Именно Куго… Куго кричал. Орал, не сдерживаясь, уже охрипшим голосом, дёргался, безуспешно пытаясь порвать связующее кидо, и перекрывал негромкие комментарии от жуткого монстра, с маниакальной улыбкой делавшим пометки в небольшом блокноте. Шукуро Цукишима не был удивлён или шокирован. Шукуро Цукишима сделал всё, чтобы окружающие сами вычеркнули себя из ткани мироздания. Он внушал, что они букашки, пылинки, кубы и треугольники. Внушал, что в детей вселилось зло, внушал, что родители сошли с ума, и, чтобы их спасти, надо их уничтожить. Он внушал, что Куго — это воплощение Короля Душ на земле, и его следует освободить, а потом вспороть себе животы. Внушал, что стены ожили и начали поглощать живых, внушал, что дыхание убивает, внушал, что в глотках живут маленькие пушистые гномики, которым срочно надо выбраться наружу. Когда он понял, что силы на исходе, и его Книга Конца убивает его, Цукишима не остановился. Когда он изменял воспоминания, буквально разрывая свою душу на кусочки, он не остановился. Когда он падал, понимая, что это конец, он не собирался останавливаться. Наверное, он бы и не смог. А потом он чуть не умер, когда понял, что его буквально распирает от чужих сил. Он всё ещё лежал там, где упал, а Куго, обляпанный кровью с ног до головы, нависал над ним и улыбался. — Ты… Куго усмехнулся, стирая кровавую слюну рукавом. — Убил их всех, ага. А ещё ты умирал, так что я украл их силы и поделился с тобой. Подчистишь тут всё? Перед тем, как мы уйдём отсюда навсегда? И ради этого «навсегда» Цукишима был готов умереть ещё раз. Им давно следовало наплевать на этих «шинигами», и жить собственной жизнью, не выполняя чужую работу. Боги смерти приносили одни проблемы. Он как раз взялся за закладку, когда Куго окликнул его. — Оставь меня в их воспоминаниях, ладно? В память о брате. Пожалуйста. Что же, Цукишима не имел ничего против того, чтобы исполнить эту просьбу. Ичиго отлетел к стене и врезался в неё спиной, некрасиво распластавшись по полу. Мозги гудели, во рту было кисло, а устоявший на ногах Цуки тряс головой и зажимал рукой давний шрам, оставшийся на память о битве с квинси. Что это вообще была за хрень? Неужели тот факт, что он трижды мёртвый меч, так сильно повлиял на способности Цуки, что чужие воспоминания проникли в него? И, судя по изумлённым вскрикам Хирако и Лизы, ничего не понял не он один. Увидев, что капитаны пришли в полную боевую готовность, Ичиго резко махнул рукой, запрещая атаковать — он не даст ранить Цуки, пока не разберётся, что к чему. — Цуки, пустые тебя раздери… — Какого… Впрочем, всё равно сработало. И усмехнулся, немного растерянно, но всё ещё так, словно всё идёт по плану. И он, Куросаки Ичиго, не был идиотом, чтобы не соединить две картинки. — Ты заменил мои воспоминания. Цуки замер, а потом усмехнулся, снова — в этот раз криво, подходя поближе. — Да. Но я прожил их вместе с тобой, так что можно сказать, что мы действительно лучшие друзья. Это было больно, чёрт возьми. Так больно, что не хотелось дышать. Почти также больно, как от предательства Айзена — забавно, что он всё ещё считает это худшим событием, хотя с Айзеном они общались всего пару лет, а Цуки закрывал его спину много столетий. — И кем был тот, кого ты заменил? Цуки и не подумал предложить ему руку, но Ичиго и не принял бы — он всегда вставал сам, и из-за этого они несколько раз устраивали шуточные потасовки друг с другом. — Твоим лучшим другом. Самым дорогим существом, которому бы ты доверил абсолютно всё. Тем, за кого ты готов умереть. Это же Цуки, чёрт возьми. Тот самый Цуки, который смог вернуть его к жизни после предательства Айзена, с которым они сбегали с занятий и ели рыбу, пожаренную на костре. Цуки, пропихнувший его в лейтенанты, Цуки, подсунувший ему яд, когда Ичиго не захотел идти на практику. Цуки, счастливо смеявшийся на своей свадьбе, Цуки, бок о бок с ним вышедший против квинси… Ичиго улыбнулся. Грустно, печально, чувствуя, что сердце разрывается от боли, и обнажая грудь, будто надеясь успокоить его, хоть немного. — Ты уже понял, Цуки? Тебе следовало выбрать Айзена. …Цуки, хоронивший своего сына, Цуки, приглядывающий за своим внуком, Цуки, смеющийся над гнилой рыбой на его голове, Цуки, прикрывающий его перед Ямамото, Цуки, тащивший с ним труп капитана Шихоин за пределы Сейрейтей… Мидори но Бураши даже не требуются слова — он давно просится, царапает изнутри кожу, подсвечивает его глотку смесью синего, зелёного и красного. Это же Цуки, верно? Тот, кого только что изрешетил его банкай. Нет. Это Гинрей. Пока Ичиго шёл, чтобы забрать свой меч, мир вокруг пришёл в движение. Лиза смахнулась с визжащей девицей в грязных сапогах, Хирако призвал банкай, и сейчас подбирался к мальчишке с джойстиком и в берете, попутно приложив дико орущего пацана с кастетом «777». Что-то шептал Куго, что-то орал кто-то ещё — Ичиго видел происходящее словно сквозь туман. Будто где-то рядом взорвали целый квартал, и его контузило — и то, что происходит сейчас, как бы не по-настоящему. Меч лёг в ладонь идеально, будто и не ломался никогда — сразу запачкал пальцы зеленью, потянул силы и флегматично замолчал, будто мертвец. — Мне жаль тебя, Куго Гинджоу. Правда жаль, но ты ведь понимаешь, верно? Глава «Экзекуции», с потухшим взглядом и почти седой — вблизи видно, сколько серебра в волосах — вдруг посмотрел почти осмысленно, как живой. — Кажется, да. И, кажется, я тебя узнал. Куросаки Ичиго, верно? Второй Кенпачи, четвёртый капитан заградотряда. Мой брат служил у вас — правда, им командовал Роз. О, даже так. Значит, «моралист» ещё более лицемерен. Надо будет таки прописать ему в морду, защитнику сирых и убогих — потому что если это правда, то то, что собирался сделать он, должен был выполнить бывший капитан заградотряда, Роджуро Оторибаши. Куго не сопротивлялся, даже глаз не прикрыл. Устал, наверное, бесконечно устал — прятаться, бояться, жить… Без Цуки, без брата, без смысла существования. Немного похоже на Айзена, на самом деле — только последний много столетий нёс это бремя бесконечного одиночества, а Гинджоу собирался сдаться уже сейчас. — Хочешь, мы заберём их? Твои воспоминания и силы. Умрёшь счастливым. Бывший в.и.о. шинигами только отмахнулся, с сожалением и лёгким беспокойством посматривая на чужой меч — Мидори но Бураши красил сильнее, чем обычно, и уже испачкал капитанское хаори и пол. — Я уже слышал эти слова, шинигами. Мой ответ — нет. Действительно, похоже на дежавю — только не с ним, не здесь и не сейчас. Он мог бы спросить, о ком сейчас думает Куго, но не стал — просто убить будет быстрее. Их командировка закончилась настоящей резнёй — из подчинителей выжила только Рируки Докугамине, лишённая памяти и сил. Убираться не стали, как и придумывать оправдания — с этим живые справлялись куда лучше мёртвых. Найдут улики, отловят пару опасных маньяков и вспомнят, насколько опасно заниматься нелегальным бизнесом и ходить по улице после десяти. Рутина мёртвых, рутина живых — он мог бы исчезнуть ещё на несколько сотен лет, и ничего бы не изменилось. А примчавшийся на место Роз получил в морду — сразу, с разворота, и удар был хорошенько сдобрен реацу. Он бы ещё раз ударил, да сил не было — в ушах всё ещё шумело, а мир норовил куда-то нырнуть. Ну ничего, Роз ещё своё получит, только дайте добраться до Общества Душ. Будет ему и проверка, и трибунал, и куча всего интересного — нынче покойная Фонг не даст соврать. Только дайте ему уже вернуться домой, наконец! Путь до дома Ишшина прошёл в обсуждении произошедшего, и Ичиго в очередной раз поразился, почему же он не общался с Хирако раньше — шикарный же мужик. Вон, прямо сейчас он шутил и развлекал Лизу, при этом поддерживал серьёзный разговор с ней же, перебрасывался фразами с самим Ичиго и делал всё, чтобы их путь домой прошёл максимально легко и непринуждённо. Впрочем, Лиза всё равно спросила: — Как вы смогли убить его, Куросаки-сан? То есть я понимаю, он сам признался, что заменил воспоминания, и вы знали о подлоге, но… Для вас он всё равно был лучшим другом, да? Когда Лиза сильно нервничала, она всегда переходила на «вы» — эту особенность они с капитаном Кьёраку подметили сразу, и иногда даже пользовались. Он пореже, Шисуй почаще, подчинённые никогда, по поводу вайзардов неизвестно. В любом случае, это неважно — очевидно, что сейчас у неё был повод для волнения, и не было смысла использовать это или шутить. Куросаки попытался мягко улыбнуться и неуклюже ткнул её кулаком в плечо — шторм усилился, к нему добавилась тошнота и мигрень. — Это ничего, что ты не понимаешь. Никто, кроме Гина, не поймёт. Не поймёт, каково это — всегда делать один и тот же выбор. Не поймёт, каково это — выбирать меньшее из зол. Не поймёт, каково это — пить чай с Генрюсаем Ямамото и получать имя. Не поймет — а это значит, не справится. Капитану заградотряда неведомы сомнения и жалость. Капитан заградотряда не считает вероятности. Капитан заградотряда всегда поступает правильно. Дальнейший путь до кабинета старика, а также отчёт о проделанной работе, для Ичиго прошёл как под водой — кто-то что-то говорил, кто-то что-то принимал, кто-то что-то делал, но как-то вокруг, а не с ним. Разве что с Хирако договорились уйти в запой, да от Гинрея сбежал — прямо сейчас он не смог бы смотреть ему в глаза, просто не смог. Очнулся Ичиго только после ощутимого тычка пальцем в солнечное сплетение — они со стариком остались одни в его кабинете, с полностью улаженными формальностями. Ямамото протягивал ему запечатанное письмо — в этот раз насквозь официальное, явно прошедшее отряд кидо и совет Сорока Шести — и криво усмехался. Сегодня что, день усмешек? — Отличная работа, Куросаки Ичиго. Держи — заслужил. Конверт наполнил его неожиданным трепетом, и Ичиго тяжело сглотнул, прежде чем сломать печати. Там, в тяжёлом конверте, лежал его пропуск к Айзену.